Сталин нервничал; требовал, кого-то, вызывал, а временами уединялся на даче или в кабинете и часами не давал о себе знать. Нарком Тимошенко, назначенный одновременно и главой Ставки, чувствовал себя крайне неуютно в этой должности. Окружающие понимали, что фактическое главенство и полнота власти все равно остаются за Сталиным. А он вел себя как-то непривычно импульсивно; все видели его подавленность, крайнюю угнетенность. Состояние Сталина в Определенной мере передалось и руководству Генштаба. В результате в первые три-четыре дня не была по-настоящему оценена складывающаяся обстановка. (Лишь 25-26 июня во весь голос заговорили об обороне, подготовке оборонительных рубежей, выдвижении резервов.) Ставка в ряде случаев направляла в войска директивы, которые можно расценить лишь как жесты отчаяния, незнания обстановки, стремления хоть как-то и хоть где-то добиться частного успеха. Приведу несколько документов Ставки, свидетельствующих, в частности, о ее вмешательстве в вопросы тактического, а не стратегического характера.
"Командующему Зап. фронтом тов. Павлову
Танки противника в районе Ракув стоят без бензина. Ставка Приказала немедленно организовать и провести окружение и уничтожение танков противника. Для этой операции привлечь 21 ск (стрелковый корпус.- Прим. Д. В.) и частично 2 и 44 ск. Захват и разгром противника провести немедля. Удар подготовить налетом авиации.
28.06.41 г."
Для решения тактической задачи рекомендовалось привлечь силы трех стрелковых корпусов?! Если учесть, в каком состоянии находился в эти дни фронт, нетрудно видеть, что эта директива, как и многие подобные, не могла быть выполнена.
Еще один документ Ставки:
"Комвойсками Сев.-Зап. фронта
Нарком приказал под Вашу ответственность не позднее сегодняшнего вечера выбить противника из Двинска, уничтожить мосты и прочно занять оборону, не допустив переправы противника на северный берег р. Зап. Двина в районе Двинска. Для усиления атакующих частей использовать усиленный стрелковый полк, прибывший из 112 стр. дивизии. Если прибыли танки КВ, использовать не менее взвода для усиления штурма и расстрела огневых очагов противника. Исполнение в 21.00 28.06.
28.06.41 г.".
Как видим. Ставка определяла использование даже взвода танков...
Уехав ночью на ближнюю дачу, Сталин прошел к себе в кабинет и не раздеваясь лег на диван. Но уснуть не мог. Поднялся, прошел в зал, столовую. Над портретом Ленина по-прежнему горела электрическая лампочка. Отделанные под дуб темные стены как нельзя лучше соответствовали мрачному настроению Сталина. Походил бесцельно по комнатам, косясь на телефон (на даче были три кремлевские "вертушки", установленные в разных местах), словно ожидая и боясь новых страшных вестей. Открыл дверь в комнату дежурного помощника: там сидел генерал-майор В. А. Румянцев. Тот суетливо вскочил из-за стола, вопросительно уставившись на Сталина. Хозяин дачи невидящими глазами скользнул по фигуре генерала, тихо закрыл дверь и пошел к себе.
Сталин постоял у щели задрапированного окна, вглядываясь в ночные силуэты парка. Почему-то вспомнилось место из давнего письма Тухачевского: "Будущая война будет войной моторов. Концентрация бронетанковых войск позволит создавать такие ударные кулаки, противостоять которым будет чрезвычайно сложно". Неглупый был человек, но хотел совершить дворцовый переворот... Пожалуй, будь Тухачевский на месте Павлова, многое могло бы быть по-другому... Но к чему это он? Отогнав тень прошлого, Сталин попытался забыться во сне. По сон не шел: действительность была страшной.
Сталин все еще не мог прийти в себя. Мне представляется интересным свидетельство А. И. Микояна о поведении Сталина в последние дни июня 1941 года. В своих воспоминаниях он рассказывает, что Молотов, Маленков, Ворошилов, Берия, Вознесенский и он, Микоян, решили предложить Сталину создать Государственный Комитет Обороны, в руках которого следовало сосредоточить всю власть в стране. Возглавить ГКО должен был Сталин.
"Решили поехать к нему. Он был на ближней даче.
Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: "Вячеслав, иди вперед, мы пойдем за тобой". Имелось в виду, что если Сталин будет себя так же вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы за ним пойдем. У нас была уверенность в том, что мы можем организовать оборону и можем сражаться по-настоящему. Никакого упаднического настроения у нас не было.
Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Он смотрит на нас и спрашивает: "Зачем пришли?" Вид у него был какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.
Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро решать все вопросы, чтобы как можно скорее поставить страну на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел-удивленно, никаких возражений не высказал. "Хорошо",- говорит".
Каждый из нас, в известном смысле, живет как бы в двух мирах: внешнем и внутреннем, закрытом, часто загадочном. Внешний-постижим. Внутреннийтруднее. Если удается что-то узнать из мира внутреннего, то понятнее становится и весь человек. Для Сталина надвигающаяся катастрофа была не только тем, чем она могла быть для каждого гражданина Отечества. Это была гибель земного бога, каким он себя представлял. "Вождь" падал с большей высоты, чем другие. Для человека, который поверил в свою исключительность, прозорливость, особое предназначение, разверзшаяся бездна была бездонна. После нескольких дней, в течение которых Сталин находился в глубоком психологическом шоке, почти параличе, он наконец начал приходить в себя.
Возможно, Сталин подумал, что приход к нему почти всех членов Политбюро означает намерение сместить его со всех постов? А может быть, даже арестовать? Ведь это так удобно: все неудачи можно "списать" на одного человека. Он, Сталин, давно убедился, что в любом провале, неуспехе должен быть "козел отпущения". Людям нужно дать возможность выпустить пар возмущения, заклеймить виновного. Но, авторитет Сталина был так высок в глазах его соратников, что, похоже, сама эта мысль не могла прийти им в голову. Даже в состоянии "прострации", по выражению Молотова, Сталин казался им великим. Если бы они читали Н. Бердяева, то могли бы .вспомнить его слова: "Падение человека возможно лишь с высоты, и само падение человека есть знак его величия". Величия, которое они сами создавали "вождю", а теперь хотели, чтобы он остался на прежней высоте и руководил ими.
Ставка, Генштаб пытались на пути немецкого наступления, смявшего Западный фронт, создать .новый рубеж обороны, перебрасывая сюда 13, 19, 20, 21 и 22-ю армии вместе с остатками выходящих из окружения частей. Сталин, терявший самообладание, резко переходивший из состояния апатии в нервное возбуждение, 29 июня дважды неожиданно появлялся в Наркомате обороны. Не. стесняясь в выражениях, обвинял во всем военных руководителей.
Осунувшееся, посеревшее лицо, мешки под глазами, покрасневшими от бессонницы... Сталин постиг наконец всю величину грозной опасности, нависшей над страной и им, "вождем". Если нс предпринять что-то экстраординарное, не мобилизовать все силы, то немцы через несколько недель могут оказаться в Москве. Пожалуй, первые шаги, которые свидетельствовали о том, что Сталин пытался взять в руки не только себя, но и контроль над обстановкой, были для него обычными: он стал снимать с постов военачальников. Когда 30 июня Постановлением Центрального Комитета ВКП (б), Президиума Верховного Совета СССР и Совета Народных Комиссаров СССР было оформлено создание Государственного Комитета Обороны, его возглавил Сталин. В руках Председателя ГКО оказалась необъятная власть. Смертельная опасность, нависшая над Отечеством, требовала концентрации усилий всех и каждого. Первым его шагом на новом посту явилось отстранение генерала армии Д. Г. Павлова от должности командующего Западным фронтом. Вместо него был назначен нарком обороны С. К. Тимошенко. В этот же день генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, командовавший Северо-Западным фронтом, отдал приказ войскам отойти с рубежа реки Западная Двина и занять Островский, Псковский и Себежский укреп-районы. Сталин, как только ему доложили об этом шаге командующего, немедленно отстранил генерала от должности. Новому командующему фронтом генерал-майору П. П. Собенникову передали приказ Сталина:
"Восстановить прежнее положение: вернуться на рубеж реки Западная Двина". Отступающие в беспорядке войска, получив новый приказ, оказались не в состоянии ни наступать, ни обороняться. Противник, почувствовав неразбериху, нанес удар в стык 8-й и 27-й армий и прорвал фронт... Эти сообщения не прибавили уверенности Председателю ГКО/который никак не мог обрести не только душевного равновесия, но и нащупать правильную линию поведения, ту, которая могла бы придать органам стратегического управления так нужные в те драматические дни уверенность, последовательность и продуманность.
