Ознакомительная версия.
Старейший имам сказал:
– Со дня приезда в Сыгнак знатных царевичей мы должны произносить их имена в наших молитвах. Мы слышали, что готовится великий поход против неверных, — да покарает их аллах! Мы должны молиться аллаху — да будет его имя вознесено и прославлено! — чтобы поход был удачен, чтобы все царевичи процветали и покрылись блеском славных подвигов!
Векиль вздохнул:
– Всего приехало одиннадцать царевичей 31, но самый главный и самый беспокойный из них — хан Гуюк, сын великого кагана и наследник всего монгольского царства. Он приказывает сперва одно, потом другое, рассылает гонцов, кричит, топает ногами и костяной лопаточкой бьет по щекам каждого, кто ему не угодит... А больше всего он путает. Говорят, что он будет главным начальником войск. Разве крикливый гусь может повелевать соколами?
– Да сохранит нас аллах от этого! — воскликнули старики. — А мы слышали, что во главе войск будет молодой хан Бату, сын погибшего Джучи-хана — да будет благовонен и спит в мире прах его! Верно ли это?
– Один аллах все ведает!.. — ответил векиль шепотом. — Говорят, Гуюк-хан и Бату-хан готовы уже сейчас вырвать друг у друга глаза.
– О, какие времена!
– Бату-хан примчался в этот дворец, к своему брату Тангкут-хану, только с пятью всадниками. Но тот нисколько не обрадовался его приезду. Оба брата стали спорить, глаза их налились кровью. Бату-хан кричал: "Все крайние западные области Священным Воителем Чингиз-ханом были завещаны мне. Только из-за моей юности и моего отъезда в Китай на войну ты, Тангкут-хан, управлял здесь... Теперь я сам хочу править моим улусом..." Тангкут-хан отвечал: "Тебя здесь не было десять лет... Твои следы разметал ветер. Теперь я здесь владыка... Отправляйся обратно в Китай!" — и Тангкут-хан стал сзывать своих нукеров. Бату-хан закричал: "Ты кричишь, как гусь, а сам дрожишь, как лягушка на болотной кочке. Ты не хочешь уступить добровольно, так станешь моим слугой!" Уже нукеры сбегались со всех сторон с обнаженными мечами. Бату-хан бросился к выходу, вскочил на коня и умчался неизвестно куда...
Имамы воскликнули:
– За кого же нам молиться? Кто из этих двух ханов окажется главным?
– Что могу сказать я, маленькая мошка! — воскликнул векиль и скрылся за воротами.
Оба имама покачали головами, спрятали розу и яблоко за пазуху и, приложив палец к губам, молча посмотрели друг на друга.
– Благоразумие требует подождать и ни за кого из них не молиться! — сказал один имам.
– Это неосторожно.
Споря о благоразумии и осторожности, оба имама направились обратно.
Внук Чингиз-хана Гуюк-хан — сын и наследник великого кагана всех монголов Угедэя — внезапно покинул дворец правителя Сыгнака и поставил свой малиновый шатер вдали от города, на холме в степи. Из шатра открывался вид на долину, куда беспрерывно прибывали войска 32, которые располагались отдельными куренями 33.
Вокруг шатра Гуюк-хана тесным кольцом стояло множество юрт. В них помещалась его охрана: молодые, отборные телохранители, тургауды, из знатных семейств степных феодалов. В кольце юрт стояли ханские кони. Их тщательно оберегали и так завертывали в попоны, что были видны только хвосты и уши. Это были редкие, драгоценные кони, которыми любил щеголять Гуюк-хан во время облавных охот, когда от коней требуются особая быстрота и ловкость.
Стараясь во всем подражать пышным порядкам, установленным его дедом Чингиз-ханом, Гуюк поставил возле своего шатра высокое древко с черным пятиугольным знаменем, на котором золотыми нитками был вышит всадник с зверским лицом — бог войны Сульдэ, свирепый покровитель монгольских походов.
По уверениям шаманов, бог Сульдэ незримо сопровождал в походах Чингиз-хана и приносил ему потрясающие вселенную победы. Для этого бога за Чингиз-ханом всюду следовал никогда не знавший седла молочно-белый жеребец с черными глазами. Внук Чингиз-хана Гуюк-хан также держал около шатра неоседланного белого жеребца, за которым неотступно ухаживали два шамана.
Перед малиновым шатром горели два неугасаемых костра. Шаманы, увешанные погремушками, с войлочными куклами на поясе, ходили, приплясывая, вокруг огней и похлопывали в большие бубны.
Четыре монгола медленно поднялись на холм. Они шли, наклонившись вперед, широко расставляя кривые ноги, держа стрелу за спиной. Подойдя к кострам, они покорно предоставили себя шаманам. Выкрикивая молитвы, шаманы обкурили их священным дымом — чтобы вместе с дымом улетели злые желания и преступные мысли. У входа в шатер два тургауда скрестили копья и, присев, наблюдали, чтобы входившие осторожно приподымали стрелой занавеску и не касались ногой порога, — это могло вызвать великий гнев неба: заоблачный грозный бог поразил бы тогда хозяина шатра сверкающей молнией и ударами грома.
Четыре воина поочередно переступили через скрещенные копья. Они повалились на колени и коснулись подбородками разостланного белого войлока.
– Будь славен, победоносен и многолетен, великий! — воскликнули они.
– Ближе ко мне! — послышался ответ.
Воины на коленях проползли вперед и выпрямились.
На низком широком троне, украшенном узорами из золота и кости, сидел, подобрав ноги, пухлый, с большим животом юноша. На его оранжевой шапке трепетал пучок белых пушистых перьев священной цапли — знак царевича из рода Чингиз-хана. Юноша был в затканной золотыми драконами малиновой шелковой безрукавке, в красных сафьяновых туфлях на высоких изогнутых каблуках. Рядом на троне лежали: справа — знак власти, металлическая с золотой насечкой булава, слева — длинная лопатка из бивня слона.
Хан Гуюк всматривался узкими глазами в лица четырех монголов.
– Вы опять пришли с голыми, как у гуся, лапами? Где же его пояс? Где его шапка? Где его рубиновые пуговицы?..
Хан схватил костяную лопатку и стал колотить монголов по щекам. Они стояли с каменными лицами, неподвижные и коренастые; казалось, при каждом ударе головы их уходили глубже в широкие плечи.
– Прости нас, владыка мира! — воскликнули они хором и снова повалились лицом на войлок.
– Говори ты первый, Мункэ-Сал 34! Ты самый разумный из всех.
– Сейчас расскажу, мой хан! Мы узнали, что протянувший руку к далекой звезде Бату-хан, покинув Субудай-багатура, прискакал в Сыгнак с пятью нукерами...
– Он поссорился с Субудай-багатуром?
– Этого я не слышал...
– Вот когда нельзя было зевать! Почему вы не захватили его?
– Он примчался прямо к брату, Тангкут-хану, во дворец. Они оба громко спорили, они ужасно кричали. Тангкут-хан стал звать нукеров: "Убейте его!". Бату-хан выбежал, проклиная брата, вскочил на коня и ускакал...
– Вы проследили его? Где он?
Монголы снова повалились лицом на войлок.
– Вы не воины! Вы желтые дураки, пожравшие мясо своего покойного отца! — завизжал Гуюк-хан. — Вы хромые козлы!..
Недоверчиво озираясь, он продолжал злобным шепотом:
– Скачите вокруг города! Ищите моего ненавистного врага! Он в синем чапане с шестью рубиновыми пуговицами... Если вы задушите его, то будете сотниками!.. Будете тысячниками!.. Если же снова вернетесь с пустыми руками, если этот хвастун станет вождем — джихангиром, то вам не миновать смерти! Палачи отрежут вам уши и переломают хребты. Запомните это! Торопитесь!
Монгольские воины попятились и выползли за черную дверную занавеску, расшитую серебряными аистами.
Старый Назар-Кяризек, полный тревоги, вернулся в свою юрту с базара в Сыгнаке.
– Эти новости вызывают дрожь! — бурчал он себе под нос. — Отправлюсь к моему хану Баяндеру, проверю, правильно ли все, что я слышал.
Назар стал торопливо одеваться.
– Надо успеть, пока не увидела Кыз-Тугмас! Опять начнет ворчать, что я не работаю, без дела шатаюсь... Все жены ворчат. Побью ее. Я хозяин!..
Он натянул на себя черный чапан. Так как чапан от ветхости расползался, Назар надел сверху длинную козлиную шубу, подпоясался сыромятным ремнем, вытащил из мешка желтые покоробившиеся сапоги с острыми каблуками — эти сапоги надевал, отравляясь в набег, еще отец Назара, — на голову нахлобучил овчинный малахай с наушниками и засунул за пояс плеть. Назар оглядел себя:
– Теперь я могу предстать перед очами грозного хана Баяндера!.. Нельзя откладывать такого важного дела...
Турган, младший сын Назара, прибежал из степи, где он с другими мальчиками пас аульных жеребят. Турган в удивлении широко открыл рот: "Что такое? Отец в козлиной шубе? В такую жару! Что он надумал?"
"Прикажи мне идти с тобой!" — уже готово было сорваться с уст мальчика, но Турган побоялся испортить дело. Сжавшись, он притаился около входа и посматривал блестящими, как у зверька, глазами, следя за каждым движением отца. Рядом с ним опустилась на колени Юлдуз, девушка-сирота, которую во время нашествия монголов подобрал Назар и воспитывал как родную дочь. Она подталкивала локтем Тургана и показывала глазами на Назара.
Ознакомительная версия.
