Но в начале 30-х годов XVI века в стране разразился настоящий денежный кризис, вызванный стихийно возникшим и быстро распространившимся повсюду обрезыванием монеты. С некоторых монет срезали до половины металла. Виновным отсекали руки, лили расплавленное олово в горло, чтобы неповадно было портить казенные деньги. Казни не помогли. Выходом из наступившего расстройства денежного обращения должна была стать денежная реформа, осуществленная в 1534 году.
В Воскресенской летописи имеется запись, датируемая мартом 7043 (1535) года: «Того же месяца марта князь велики Иван Васнльевичь веса Руси и его мати великаа княгини Елена велели переделывати старые денги на новой чекан того для, что было в старых денгах много обрезаных денех и подмесу; а старым денгам впрок ходити не велели…» Понятно, что ни четырсхлетний великий князь Иван, ни его мать не были инициаторами реформы. А вот фигура главного боярина Овчины-Оболенского за этими нововведениями угадывается легко.
Основу денежного обращения составили серебряные «копейки» весовой нормой 0,68 грамма (свое название монеты получили по изображению на лицевой стороне всадника с копьем), 0,34-граммовые «деньги» (или «сабельники», поскольку на лицевой стороне был изображен вооруженный мечом всадник) и «полушки» весом 0,17 грамма. Более полная система соотношения русских денежных единиц была зафиксирована в Торговой книге: рубль = 2 полтины =10 гривен = 100 копеек = 200 денег = 400 полушек.
Серебряные полушка и копейка.
Монеты, выпущенные по денежной реформе 1535 г.
В результате реформы 1534 года возникла единая монетная система Русского государства, были окончательно унифицированы денежные системы рапсе экономически мало связанных областей, прежде всего Новгорода и Москвы. Это позволило общерусской экономике развиваться значительно успешнее, особенно в середине XVI века. Благодаря реформе Глинской — Овчины русская денежная система достигла нового качественного экономического и технического уровня (обеспечение и выполнение чеканки монет). Это также имело огромное значение для активизации русской внешней торговли, прежде всего с Европой. Выпуск монет был сконцентрирован в руках государства. Таким образом, введение государственной монополии стало основой создания устойчивого выпуска монет, что позволило государству получать дополнительный доход. «Лишние» деньги шли на строительство крепостей и содержание армии.
Своего младшего брата Андрея великий князь Василий III любил. Видимо, потому и назначил одним из своих душеприказчиков. После разгона регентского совета князь Андрей укрылся в своей удельной столице — Старице. И хотя подписал «проклятую» грамоту о верной службе правительнице, постоянно ждал опалы. В свою очередь в Кремле ожидали от него всяческих козней и ограничивали во всем. За отказ от прав «опекунства» он просил Елену Глинскую о прибавлении новых земель к его уделу — ему отказали. Наконец, в 1537 году по совету Овчины-Оболенского Елена решила вызвать старицкого князя в Москву под предлогом большого совета о войне с Казанью. Три раза его приглашали в Москву, три раза он отговаривался болезнью.
Князь Андрей всеми силами старался убедить правительницу в своей лояльности. Для этого даже отправил на государеву службу почти все свои войска. Не помогло. Исход противостояния центра и удельного «региона» решила обыкновенная провокация: один из старицких бояр — князь Василий Голубой-Ростовский — решил переметнуться на сторону Елены и тайно послал к Овчине-Оболенскому гонца с вестью о том, что удельный князь собирается бежать в Литву. Московские полки под командованием фаворита двинулись к Старице. Предупрежденный о подходе правительственных войск, князь Андрей с женой и маленьким сыном Владимиром бросился из Старицы в Торжок. Отсюда он действительно мог уйти в Литву, но вместо этого принял решение сопротивляться и повернул к Новгороду. С помощью новгородских дворян он надеялся покончить с властью Овчины-Оболенского.
Посулами и уговорами ему удалось собрать войско. Однако князь Андрей Иванович не решился вступить в битву с московской армией и согласился на переговоры. Все было разыграно как по нотам: Овчина-Оболенский «поцеловал крест», что волос не упадет с головы удельного князя, когда тот добровольно приедет в Москву. В столице же Елена разыграла удивление: как мог Овчина без согласования с правительницей заключить такое соглашение? Конюшему боярину была объявлена «словесная» опала.
Князя Андрея посадили «в заточенье на смерть». На узника надели подобие железной маски — тяжелую «шляпу железную» и за полгода уморили в тюрьме («лета 7046-го князя Андреа Ивановича декабря не стало в нужи»). Годовалого сына Владимира и жену Ефросинью Хованскую правительница Елена тоже приказала бросить в темницу. По «великой дороге» от Москвы до Новгорода Овчина-Оболенский велел расставить виселицы, на которых повесили сторонников бывшего удельного князя.
Власть, как известно, портит человека. Иван Овчина-Оболенский, первый фаворит московского престола, быстро приобрел привычки, свойственные представителям этой «профессии». Он был надменен со знатью и груб с нижестоящими, предпочитал все вопросы решать сам, лишь для вида советуясь с правительницей, открыто игнорировал Боярскую думу. За что и поплатился.
3 апреля 1538 года великая княгиня Елена неожиданно скончалась. Ей было не больше 25 лет. Скоропостижная смерть молодой женщины вызвала слухи об ее отравлении. Об этом писал Сигизмунд Гербертштейн в своих донесениях венскому двору. Результаты исследования захоронения Глинской, выполненного уже в наше время, дают основания утверждать, что эти предположения не так уж беспочвенны: в останках правительницы был обнаружен мышьяк.
Конюший боярин князь Иван Овчина-Оболенский вполне мог остаться у власти в качестве главного опекуна малолетнего царя Ивана даже после смерти своей благодетельницы. Но у него не было поддержки среди членов Боярской думы. Более того, многие бояре встретили кончину Елены Глинской с ликованием. Спор о том, кто будет управлять государством, решился во время погребения великой княгини. Тогда бывший регент князь Михаил Тучков, как позднее утверждал Иван Грозный, произнес «многие надменные словеса» и тем уподобился ехидне, «отрыгивающей яд». О чем были эти «словеса», навсегда запомнившиеся семилетнему мальчику? Видимо, бывшему фавориту припомнили непозволительную связь с матерью царя.
Внезапность смерти правительницы не позволила Овчине подпить по тревоге войска, на которые он мог
