6 июля 1945 года нарком госбезопасности СССР В. Н. Меркулов направил письмо Л. П. Берии, в котором говорилось, что, по данным нескольких достоверных агентурных источников, в США в июле 1945 года назначено проведение первого экспериментального взрыва атомной бомбы. Ожидаемая дата взрыва – июль 1945 года (как известно, взрыв был произведён 16 июля 1945 года). В письме кратко описывались конструкция атомной бомбы и запасы активных материалов, накопленные в США к тому времени. На основании этого письма сотрудницей НТР внешней разведки, позже активно работавшей в качестве переводчицы в отделе «С», Еленой Потаповой была подготовлена справка «для устной ориентировки академика И. В. Курчатова».
Более полное описание конструкции атомной бомбы, испытанной в Аламогордо 16 июля 1945 года, было получено И. В. Курчатовым из НКГБ в октябре 1945 года.
20 августа 1945 года И. В. Сталин подписал постановление Государственного Комитета Обороны СССР о создании двух новых государственных структур: Специального комитета при ГКО СССР и Первого главного управления при СНК СССР, призванных руководить всеми работами по использованию атомной энергии.
Специальный комитет при ГКО СССР (до сентября 1945 года; при СНК СССР – до марта 1946 года; при Совете министров СССР – с марта 1946 года), неофициально именовавшийся Специальным комитетом по использованию атомной энергии, был образован, как мы видим, через 14 дней после атомной бомбардировки Хиросимы. Его основная задача: в сжатые сроки обеспечить создание собственного ядерного оружия с целью поддержания паритета между СССР и США.
Руководителем данного проекта был назначен Л. П. Берия. Отметим, что Специальный комитет был ликвидирован сразу после ареста Берии решением Президиума ЦК КПСС от 26 июня 1953 года. Личный состав работников, делопроизводство и архив были переданы в Министерство среднего машиностроения.
Другой новой государственной структурой явилось Первое главное управление при СНК СССР (с марта 1946 года – при Совете министров СССР), на которое были возложены задачи по обеспечению советского атомного проекта. Фактически Первое главное управление представляло собой особую отрасль оборонной промышленности, предприятия и аппарат которой позже были преобразованы в Министерство среднего машиностроения СССР.
Руководителем Первого главного управления при СНК СССР был назначен Борис Львович Ванников [8]. Одновременно он являлся заместителем Берии в Специальном комитете при ГКО СССР.
На этом дипломатические миссии полковника Короткова не закончились. Возникла необходимость опросить двух высших немецких военачальников: бывшего начальника штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии (ОКБ) генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля и бывшего начальника оперативного отдела (ОКВ) генерал-полковника Альфреда Йодля (того самого, что 7 мая 1945 года подписал в Реймсе Акт о капитуляции Германии перед западными союзниками), Германа Геринга и ещё нескольких членов бывшего правительства Третьего рейха и военных руководителей.
Содержали Кейтеля и Йодля в роскошном четырехэтажном курортном отеле в двенадцати километрах от Люксембурга, в номерах со всеми удобствами. Правда, приличия ради окна комнат заделали решётками. Отношение к пленным было самое галантное, охрана носила чисто условный характер, и, что уж совсем недопустимо, «узникам» дозволялось свободно и сколько угодно часто общаться между собой, следовательно, перед допросами вступать в сговор.
Сегодня можно только гадать, сколько и какой информации, далеко не исторического, а жизненно важного разведывательного, политического, экономического и прочего характера выкачали американцы из пленных генералов. Между тем советских союзников к этим лагерям не подпускали и на версту.
Все попытки советских представителей подступиться к американцам натыкались на непреодолимые бюрократические рогатки, на которые военные чиновники самой демократической страны в мире оказались на деле великие мастаки.
Тогда Коротков, уже научившийся, как следует разговаривать с американцами, решил воспользоваться одной прекрасной традицией, вернее, обычаем, принятым в деловых кругах США. А именно: простое обещание, даже без свидетелей в случайном разговоре, даже с малознакомым человеком, выполняется столь же скрупулёзно, как официально заключённое письменное соглашение. Когда-то, задолго до революции, такое правило царило и в среде российского купечества. Знаменитое «честное купеческое слово» соблюдалось свято, нарушение каралось всеобщим бойкотом, утратой доверия и в результате почти неминуемым разорением.
На одном из частых в первые послевоенные месяцы банкетов Коротков подошёл к генерал-лейтенанту Стронгу и завязал с ним достаточно интересный для собеседников разговор. К концу беседы генерал, очарованный умницей русским полковником, сам не сознавая почему, любезно дал согласие на допрос советскими офицерами некоторых содержащихся в плену у американцев высокопоставленных лиц нацистской Германии.
Группа офицеров разведки в сопровождении высококвалифицированных переводчиков, вооружившись соответствующим письмом генерал-полковника Михаила Малинина [9], немедленно – 16 июня – явилась во Франкфурт-на-Майне, где располагался штаб командующего союзными войсками генерала армии Дуайта Эйзенхауэра.
И тут разразился скандал… Генерал-лейтенант Смит, к которому попали советские офицеры, заявил, что генерал Стронг не полномочен давать такие обещания. Начались долгие телефонные переговоры между обоими американскими генерал-лейтенантами на повышенных тонах. В конце концов всё завершилось благополучно. (При этом генерал Стронг в качестве главного аргумента ссылался на… слово, данное им русскому полковнику.) Американцы даже заявили, что для «офицеров маршала Жукова всё можно», и дали соответствующее разрешение.
Поставили, однако, несколько условий: завершить допросы в течение 48 часов, при допросах должны присутствовать американские офицеры, они же будут неотлучно находиться при советской группе, никаких сведений, полученных при допросах, не публиковать. В то же время они в свою очередь высказали пожелание допросить некоторых немецких военнопленных, содержащихся в советском плену. Такое согласие, разумеется, им было дано. Надо отметить, что один из пунктов достигнутого соглашения, а именно не публиковать сведения, полученные при допросах, нашей стороной в основном свято соблюдается и по сей день. Лишь недавно опубликованы краткие записи допросов Кейтеля и Йодля, поскольку они давно утратили какую-либо актуальность. К тому же ответы на заданные тогда вопросы были частично повторены в показаниях обоих немецких военачальников на Нюрнбергском процессе, а также в воспоминаниях Кейтеля, написанных им в тюрьме.
Йодль, как и Кейтель, признал, что «мы страдали постоянно недооценкой русских сил», и привёл конкретные примеры крупных провалов немецкой разведки, что привело к поражению войск на фронтах.
Генерал-лейтенант В. Г. Павлов вспоминал:
«Не успела закончиться война, как Берия расправился с некоторыми, имевшими своё особое мнение начальниками. В июне 1946 года под каким-то надуманным предлогом он снял с поста начальника разведки П. М. Фитина и направил его в распоряжение управления кадров».
Это – устоявшаяся легенда, её повторяют многие, однако она имеет весьма уязвимые места.
Виталий Георгиевич пишет: «Не успела закончиться война». По логике, это должен быть май 1945-го или, крайний срок, сентябрь того же года. Но июнь 1946-го называется «через год».
А чем занимался сам Лаврентий Павлович в июне 1946-го? Руководил «атомным проектом»! 20 августа 1945 года при Государственном Комитете Обороны (ГКО будет упразднён 4 сентября 1945 года, по окончании Второй мировой войны) был создан Специальный комитет, председателем которого стал Берия. Задачей комитета, вскоре переименованного в Специальный комитет при СНК СССР, а затем и в Специальный комитет при Совете министров СССР, было «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана».
