Ознакомительная версия.
Знакомство с собранными в Новгороде свинцовыми печатями древних пергаменных документов обнаруживает существование наместников новгородского архиепископа, ведавших целыми областями Новгородской земли Известны печати ладожских, новоторжских и двинских наместников архиепископа. Казалось бы, вопрос о том, чьим наместником был Феликс, легко решается ссылкой на эти печати. Феликс связан с Двиной, он наместник, существуют двинские наместники владыки — значит, Феликс и был владычным наместником на Двине. Однако в действительности вопрос далеко не так прост. Оказывается, Новгород выделял владыке в управление не больше одной области одновременно, причем сам выбор такой области определялся необходимостью скрепить их принадлежность Новгороду высоким авторитетом архиепископа. В 1282 году ладожане попытались отложиться от Новгорода, в ответ новгородцы сделали Ладогу наместничеством архиепископа. После событий 1316 года, когда спор между Новгородом и Тверью о Торжке достиг наивысшей остроты, наместничеством архиепископа вместо Ладоги стал Торжок. А когда с конца XIV века объектом борьбы между Новгородом и Москвой стала Двинская земля, вместо Торжка архиепископ получил в управление Заволочье. Значит, во времена Феликса двинскими делами занимался не владыка, а новгородские посадники, и сам Феликс был не владычным наместником, а наместником боярского правительства Новгорода.
Вот какую интересную усадьбу открыли археологи в Ильинском раскопе. В других собранных здесь грамотах было немало важных подробностей новгородского быта. Из грамоты № 420 мы узнали, сколько стоили в XIII веке бобровые шкуры: «От Панка к Захарьи и ко Огафону. Продал есмь сорок бобров Миляте на десяти гривн серьбра. Олна же взьмь серебро, тоже дай бобры. А дай серебро Захарьи». Найдя грамоту № 421, посочувствовали новгородцу XII века Братяте, которому пришлось уплатить громадную сумму в 20 гривен в виде штрафа за преступление, совершенное его скрывшимся от расплаты сыном Нежилой. Такая колоссальная сумма, равная килограмму серебра, как это показывает обращение к древнерусским памятникам законодательства, могла быть штрафом за нанесение серьезного увечья или за убийство неверной жены: «Пойди, сыну, домове, — пишет Братята Нежилу, — свободне еси. Паки ли не идеши, а послу на тя ябьтьник. А заплатил 20 гр(и)вен, а ты св(о)бо(де)нь» — «Пойди, сын, домой. Если же не пойдешь, пошлю за тобой ябедника. А заплатил я 20 гривен, а ты свободен». Напомню, что «ябедниками» в Новгороде назывались судебные приставы. Поскольку сын скрылся, Братяту заставили принудительно заплатить за него штраф. Теперь Братята узнал, где скрывается его преступный сын, и требует его к себе.
Осенью 1963 г. работы на Ильинском раскопе — он достигал тогда площади в 600 квадратных метров — остановились на уровне напластований начала XII века. Откровенно говоря, раздумывая о перспективах следующего года, мы не чувствовали твердой уверенности в том, что наступающее лето может значительно пополнить число берестяных грамот. Предстояло исследовать древнейшие пласты, отложившиеся в первые столетия истории Новгорода. В них можно было надеяться найти документы исключительной важности, поскольку известные сейчас русские письменные памятники тех времен вообще-то можно пересчитать по пальцам. А можно было и ничего не найти. На огромном Неревском раскопе за двенадцать лет работы обнаружено всего семь грамот, твердо датируемых XI веком, и из них только одна целая. Да еще семь грамот там датируются рубежом XI и XII веков. Но ведь на Неревском раскопе и исследованная площадь равнялась десяти тысячам квадратных метров, а здесь всего лишь шестистам — в шестнадцать раз меньше. Разделите семь на шестнадцать и вы увидите, как мало у нас было оснований надеяться.
И, тем не менее, надежды сбылись. В слоях XI века и самого начала XII века в 1964 году найдено еще шесть грамот. Правда, в пяти случаях это были мелкие обрывки, почти не дававшие материала для осмысления текста, но когда речь идет об XI столетии, каждое свидетельство грамотности драгоценно. Что касается шестого письма с порядковым номером 424, оно оказалось одним из наиболее значительных документов на бересте.
Берестяную трубочку извлекли из напластований начала XII века, где она лежала под прослойкой золы сгоревшего сруба. Огонь, уничтоживший постройку, опалил и письмо: выгоревшие места видны на его нижнем крае, к счастью — ниже процарапанных строк. Обгорел и верхний край грамоты, но здесь уничтожено лишь первое легко восстановимое слово, а следующие слова сохранили нижние концы букв и хорошо читаются. Письмо, как это показывает подсчет сгоревших букв, начинается с традиционного слова «Поклон», а дальше следует имя автора: «от Гюргея…».
«Поклон от Гюргея к отцеви и к матери». Гюргий пишет своим родителям — отцу и матери: «Продавше двор, идите же семо Смольньску ли Кыеву ли…» — «Продав двор, идите сюда, в Смоленск, или в Киев».
Грамота написана Гюргием не в Новгороде и не в Новгородской земле. Она прислана им из далекого Смоленска и проделала путешествие в 400 километров, прежде чем попасть в руки его родителей. Мы и раньше были знакомы с примерами такой дальней переписки. Напомню письмо, присланное Терентием из Ярославля, однако там был документ конца XIII века, а здесь на два века более ранний.
Гюргий написал грамоту в Смоленске, но сам он намеревается идти дальше, в Киев. Родители, продав свой двор, могут присоединиться к нему в Смоленске, но могут идти и в конечный пункт его путешествия. Зачем? Каковы причины такого решительного жизненного поворота? Почему нужно было ликвидировать хозяйство в Новгороде и переселяться на юг? Грамота дает самый недвусмысленный ответ на этот вопрос: «Дешеве ти хлебе» — «дешев хлеб». «Али не идете, — заканчивает Гюргий свое письмо, — а присъ(ли)те ми граматицу, сторови ли есте» — «Если же не пойдете, то пришлите мне грамотицу, здоровы ли вы».
«Дешев хлеб» — эти слова поставили нашу грамоту в один ряд с повторяющимися на многих страницах летописи сообщениями о частых недородах в Новгородской земле. Перелистаем несколько таких страниц.
1127 год. «На осень уби мороз верше всю и озимице, и бы голод и церес зиму, ржи осминка по полугривне».
1128 год. «В се же лето люте бяше: осминка ржи по гривне бяше; и ядяху люди лист липов, кору березову, инии молиць (мякоть дерева) истълокше, мятуце с пелъми (мякиной) и с соломою; инии ушь, мох, конину… а друзии разидошася по чюжим землям».
1137 год. «Не бе мира… ни с сужьдальци, ни с смольняны, ни с полоцяны, ни с кыяны. И стоя все лето осминка великая по 7 резан».
1161 год. «Стоя все лето ведромь, и пригоре все жито, и на осень уби всю ярь мороз… И купляхом кадку малую по 7 кун. О, велика скорбь бяше в людех и нужа».
1215 год. «И зая князь вершь на Торжку, не пусти в город ни воза… А в Новегороде зло бысть велми: кадь ржи купляхуть по 10 гривен, а овса по 3 гривне, а репе воз по 2 гривне; ядяху люди сосновую кору и лист липов и мох».
1230 год. «Изби мраз… обилие по волости нашей, и оттоле горе уставися велико: почахом купити хлеб по 8 кун, а ржи кадь по 20 гривен, а во дворех по пол 30, а пшенице по 40 гривен, а пшена по 50, а овсе по 13 гривен. И разидеся град наш и волость наша, а полни быша чюжии гради и страны братье нашей и сестр, а останок почаша мерети. И кто не прослезиться о семь, видяще мертвеця по улицам лежаща, и младенця от пес изедаемы».
Число таких невеселых сообщений можно увеличить, здесь приведены наиболее яркие. Если мы выпишем их из летописи все, то в глаза бросится одно немаловажное обстоятельство: большинство сообщений о голодных для Новгорода годах падает на древнейший период — XI–XIII века. Позднее, в эпоху расцвета Новгородской республики, летописец лишь в редчайших случаях пишет о голоде. Новый документ относится к ранней эпохе, углубляя это наблюдение.
Можно с уверенностью говорить, что причиной хлебных затруднений в Новгороде XI–XIII веков были не плохие почвы, хотя новгородские почвы и малоплодородны. Такими же они в сущности остались и в более позднее время. Вряд ли следует думать, что XI–XIII века были менее благоприятными и в климатическом отношении. Причина, по-видимому, в том, что к древнейшему периоду пахотных земель в Новгороде было освоено гораздо меньше, чем в последующие столетия. Местная сельскохозяйственная основа города тогда была чрезвычайно узкой и дополнительным источником снабжения новгородцев хлебом оставалась торговля с южными соседями: Смоленском, Киевом, Суздалем, Полоцком. Не случайно разлад с этими городами всякий раз связывается летописцем с возникновением хлебного кризиса в Новгороде. Лишь широкое освоение пахотных земель во второй половине XIII–XV веках, создавшее основу могущества Новгородской республики, сделало Новгород независимым от ввоза хлеба извне.
Елена Александровна Рыбина, исследуя найденные при раскопках многочисленные предметы, ввезенные в Новгород из южнорусских городов, установила, что на конец XI века приходится перерыв в торговле. Между Новгородом и Киевом в это время возникли решительные политические разногласия, и пути торговли Новгорода с югом были блокированы киевскими князьями. В грамоте № 424, написанной на рубеже XI–XII веков, — живая иллюстрация к современным ей летописным рассказам. В Новгороде очередной неурожай и голод. И хотя в Смоленске и Киеве хлеб дешев, смоляне и киевляне не везут его в Новгород. Гюргий отправился на юг поискать там счастья. Он зовет своих стариков уезжать из Новгорода. Если не поедете, сообщите о здоровье, беспокоится он: ведь болезни всегда были спутниками голода.
Ознакомительная версия.
