Спасский монастырь и велел построить себе дом подалее в днепровской долине. К северу от крепости за Днепром стоял лагерь воеводы брацлавского Яна Потоцкого и его брата; а на пепелище городского посада окопался со своим отрядом литовский маршал Дорогостайский. Выше по Днепру, около Духовского монастыря, расположились особым табором пришедшие вскоре запорожцы. А один из главных виновников похода на Смоленск, пан Гонсевский, с отдельным отрядом осадил ближайшую к Смоленску крепость Белую.
Осаждавшие поставили пушки и принялись обстреливать стены; но по отсутствию мортир и орудий большого калибра (пока их не подвезли из Риги) пальба эта мало вредила осажденным, которые со своей стороны живо отвечали из своих пушек и пищалей. Немецкая пехота начала копать траншеи, чтобы приблизиться к стенам. Недели через две они настолько приблизились, что король решил сделать ночной приступ с помощью петард. Его повели на двое ворот, Копытецкие и Аврамьевские. Но эти ворота были защищены снаружи деревянными срубами; так что неприятелю пришлось прокрадываться узкими, тесными закоулками. Ему удалось прислонить к воротам доски с петардами («медяные болваны с зельем», по выражению русского источника) и зажечь их. Ворота были выбиты, и несколько десятков воинов ворвались уже в крепость. Но они скоро были вытеснены, ибо никто их не подкрепил: за треском петард и орудий назначенный для приступа отряд не уловил момента; а помянутые срубы препятствовали ему видеть, что за ними происходило; трубачи не подали условленного сигнала, и отряд отступил. Разрушенные ворота смоляне немедля завалили песком и камнями, а потом укрепили их палисадами и усилили при них стражу. Также неудачны были попытки нечаянного приступа, произведенные и в следующие ночи.
Эти первые неудачи смутили осаждающих и ободрили осажденных. После неудачных приступов поляки прибегли к другому обычному средству: к подкопам. Но и тут их попытки оказались тщетны, ибо основания смоленских стен были так искусно устроены, что имели под собой тайные ходы, или слухи, благодаря которым каждый подкоп своевременно был замечен и уничтожен контрминой. Король и канцлер Сапега неоднократно возобновляли попытки обольстить осажденных своими увещательными грамотами и обещаниями всяких милостей. Смоляне оставались глухи к сим увещаниям. Поэтому волей-неволей пришлось вести правильную, долгую осаду и быть постоянно настороже, ибо осажденные делали частые вылазки, побуждаемые к тому в особенности нуждой в дровах и воде; они обыкновенно по ночам производили эти вылазки, под прикрытием которых рубили деревья в соседних рощах и делали запасы воды из Днепра. Хотя на помощь королю пришло до 30 000 запорожцев, то есть поднялся едва не весь Запорожский кош, но они постоянно менялись в числе, так как не любили подчиняться военной дисциплине, приходили и уходили, когда им вздумается, и более занимались набегами на разные московские области, чем смоленской осадой. Видя недостаточность своих сил, Сигизмунд и его главные советники решили привлечь на королевскую службу те польские войска, которые тогда стояли под Москвой и Троицей, то есть тушинцев и сапежинцев, служивших Лжедимитрию II; для чего стали снаряжать особое посольство от короля под Москву [17].
Вступление короля в русские пределы произвело большой ропот среди польских отрядов, состоявших в службе самозванца: они поняли, что делу Лжедимитрия приходит конец, а следовательно, и все обещанные им награды обращались в мыльные пузыри. Рожинский отнюдь не желал расстаться со своим гетманством и надеждами на великие приобретения; он собрал на рыцарское коло полковников, ротмистров и товарищей (офицеров) и с помощью сильной, запальчивой речи склонил его новой присягой подкрепить свой союз или конфедерацию. Главные условия сей конфедерации состояли в том, чтобы не отступать от названого Димитрия, пока не посадят его на московский престол и пока не получат сполна все обещанное им жалованье. Рожинский сам отправился под Троицу и предлагал Сапеге подписать заключенную конфедерацию; но Сапега уклонился, вероятно, по своему соперничеству с Рожинским, а еще вероятнее, по тайному согласию со своим старшим родственником, великим канцлером Литовским. Рожинский отправил даже посольство от Тушинского табора к Сигизмунду под Смоленск с грамотой, в которой излагались разные дерзкие требования; но они встретили решительный отказ. В то же время и Сапега прислал посольство от своих полков, по наружности с подобными же требованиями; но секретно он сообщал о своей готовности подчиниться воле короля и давал ему некоторые советы относительно начатой войны.
Резкий ответ, полученный от Сигизмунда, смутил тушинских поляков, и между ними скоро возникли разногласия по сему поводу. Некоторые агенты, под благовидным предлогом прибывшие из-под Смоленска, своими внушениями склонили многих на королевскую сторону. К тому же соперничество между предводителями усилилось и переходило в явную вражду. Например, Зборовский, воротившийся после своего поражения под Тверью, так рассорился с Рожинским, что имел с ним поединок, из которого вышел цел только благодаря крепкому панцирю. При таких обстоятельствах в декабре 1610 (сентябрьского) года прибыло под Москву торжественное королевское посольство, имея во главе несколько знатных панов, каковы: Станислав Стадницкий, князь Збаражский, Скумин, Домарацкий и Казановский. Их сопровождал довольно значительный военный отряд; но по недостатку продовольствия в Тушинском лагере большая часть его осталась в Можайске; а несколько сот отборных гусар прибыли с послами. Сии последние имели полномочие вступить в переговоры не только с поляками и русскими, служившими самозванцу, но также с духовными и гражданскими чинами Москвы и с самим царем Шуйским, если он согласится на уступку областей. Только к Лжедимитрию им не было дано никаких поручений; ибо король считал ниже своего достоинства вступать с ним в какие-либо сношения. Послы были встречены на некотором расстоянии от Тушина Зборовским со свитой, а близ него самим Рожинским, который, отзываясь нездоровьем, сидел в санях. Самозванец вместе с Мариной из окна своего жилища смотрел на этот торжественный въезд. Послы остановились у Рожинского, который задал в честь их большой пир. Начались долгие переговоры, для которых выбраны были по два комиссара от каждого польско-тушинского полка; пригласили также комиссаров и от сапежинцев. Сначала тушинцы выставили требование, чтобы король, взяв земли Смоленскую и Северскую, сам ушел назад, а войска свои прислал им на помощь для завоевания всего Московского царства. Потом стали требовать, чтобы им было заплачено 2 000 000 злотых; но по мере посольских увещаний все сбавляли свои требования. В то же время велись переговоры с русскими боярами, служившими Лжедимитрию, и с духовенством, во главе которого стоял митрополит Филарет. От имени короля им обещали сохранение и защиту православной церкви. Но попытки послов вступить в переговоры с Шуйским остались тщетными.
Во время сих переговоров самозванец,
