Если вы хотите, чтобы народ вас уважал, вы должны поступать так, чтобы это уважение вызвать. В один из выездов королева увидела какую-то несчастную, тщетно пытавшуюся выманить забившуюся под развалины перепуганную собаку. Елизавета подошла и осторожно притронулась к плечу заплаканной женщины. «Позвольте мне, — сказала она, — я умею ладить с собаками.» Во время другого визита кто-то в толпе громко сказал: «Боже, спасибо за хорошего короля!» «Боже, спасибо за хороший народ!» — тут же откликнулся Георг. За годы войны Букингэмский дворец бомбили девять раз. 13 сентября 1940 года в него попало две бомбы, одна из них разорвалась в тридцати метрах от помещения, где находился король и его секретарь, Хардинг. Елизавета тут же заявила: «Я рада, что нас бомбили, теперь я могу смотреть в лицо Ист-Энду.» ПиАр — это не то, что под этим понимается сегодня, ПиАр это поступки и слова Елизаветы, если власть хочет быть властью, её слова и её поступки должны соответствовать тому, чего ждёт от власти народ. И, повторюсь, тут не только лгать, но даже и фальшивить нельзя. У народа не только тонкое чутьё, народ ещё и всегда всё знает. Народ всё-всё знает про какую-нибудь Аллу Пугачёву, что уж говорить о власти. Народ знает власть лучше, чем власть знает сама себя.
Работа монарха заключается в том, чтобы быть монархом. Много это или мало? Трудно это или легко? Трудно ли быть, а не казаться? Трудно ли быть человеком, «принимающим решения»? Тут иногда стоишь перед полкой, колеблешься, не зная, какой фильм посмотреть, постоишь, постоишь, да и махнёшь рукой, решишься — «вот этот, авось, не поскучаю». А монарх так же колеблется, стоя перед выбором начинать ли войну или не начинать. А если начинать, то когда, а если именно в этот, определённый день, то на чьей стороне, и какому шпиону поверить, вот этому или вон тому, и на кого опереться, на преданного дурака или на умника, который в сторону посматривает, он ведь на то и умник, чтобы по сторонам зыркать, ну и так далее. «Решать вам не перерешать.»
Кого назначить премьер-министром, каким образом заставить войти в коалицию представителей враждующих политических партий? Как увязать их интересы, как заставить этого тянитолкая тянуть и толкать в одну сторону, в ту, которая выгодна государству? В какую точку государственной машины капнуть маслица из маслёнки? Какой из болтов затянуть, а какой вообще заменить? Вот я бы точно не смог быть таким помазанным на царство механиком, куда мне, тут капот машины откроешь, глянешь туда, да тут же поскорее и захлопнешь, пока от вида автомобильных потрохов голова кругом не пошла, а у монарха ведь не «Шкода» какая-нибудь дурацкая, у него автомобилище такой, что нам и не снился, и ему ведь и рулить приходится, и на педалю давить, и колесо в случае чего подкачать, и ослабший приводной ремень сменить, и свечи, чёрт, про свечи я совсем забыл, а монарху бедному про всё помнить приходится, а бензин, бензин-то нынче дорог, а до заправки ещё катить и катить, а тут ещё сзади сигналят, обогнать хотят, фарами моргают и тут из-за поворота, по встречке — пьяный! Атас! «Крепче за баранку держись, шофёр!»
А кроме всего прочего, кроме умения с закрытыми глазами мотор разобрать, а потом собрать так, чтобы ни одной гайки лишней не осталось, водила наш должен и выглядеть соответствующим образом, на него все смотрят, да и он сам себя время от времени мысленным взором окидывает, он ведь шофёр, он ведь всем ребятам пример, он и чисто выбрит, и кожанка на нём поскрипывает, и очки-консервы, и шарф белый, шёлковый, точь в точь как на Айседоре, и кепун, и перчатки с раструбами, со стороны глянешь — картинка, с шипом, со свистом, по шоссе — вж-жик, пацан, что на обочине стоит, даже и палец из носа вынуть не успеет, только передохнёт, да проводит бессмысленным взлядом. «Да провались оно всё, — подумает пацан, глядя на опустевшую, уходящую за горизонт дорогу, — вырасту, буду дальнобойщиком!»
Шофёр без машины — просто человек, а автомобиль без водителя — просто кусок железа с четырьмя колёсами, иногда красивый, иногда не очень, и только когда водитель садится за руль получается кентавр. «И-и-эх, прокачу!» То же и в случае власти и государства, одно не мыслимо без другого. Сочетаясь же, они образуют дом, в котором мы с вами живём. В мирное время власть иногда прячется, делает вид, что её нет, понарошку, конечно же, малышня, тоже понарошку, делает вид, что в это верит, некоторые, из тех, правда, что попроще, верят по настоящему, даже и шалить начинают, пока их в угол не поставят, но во время войны власть не только выходит наружу, но ещё и всячески себя выпячивает, каждодневно и ежеминутно нам всем напоминает — «тут я, никуда не делась, не бойтесь, трусишки, и ужо вам, баловники, смотрите у меня, а то я вам добалуюсь.» Сталин, оставшийся в Москве в 1941-м. Помните? Точно так же и Георг VI, после начала бомбардировок, отправив детей, принцессу Елизавету, будущую королеву Елизавету II и её младшую сестрёнку, принцессу Маргарет в Виндзорский замок (считалось, что там, за толстыми средневековыми стенами, безопаснее), сам остался в Лондоне. И эффект был точно тот же, что и в случае со Сталиным. Водитель на месте, значит всё будет в порядке. «Руль в надёжных руках.» Солидарность имеет значение огромное, то самое чувство локтя, «мы спина к спине у мачты против тысячи вдвоём!» Лондонцы тут же запели песенку:
The King is still in London town
with Mr. Jones and Mr. Brown.
Проявляя ложно понятое верноподданичество, околовластная публика через прессу начала оказывать давление на королевскую чету с тем, чтобы обе принцессы были отправлены в Канаду. Воспользовавшись предоставившейся возможностью, от лица Букингэмского дворца тут же выступила королева Елизавета и разом убила нескольких пропагандистских зайцев. «Дети никуда не уедут без меня, я никуда не уеду без мужа, а король никогда и ни при никаких обстоятельствах не покинет Англию.»
Но это во время уже разразившейся войны. У монарха же, кроме кроме проявления солидарности и обязанности быть живым символом единения нации, есть обязанности и другие, иногда случается так, что влетишь на машине в ямину, да пробьёшь днище, а утром глядь — масло всё и вытекло. Что делать, хочешь не хочешь, а топаешь пешочком в магазин, за маслом. Без сливочного масла шофёр переживёт, в крайнем случае на маргарине себе яичницу зажарит, а вот без масла машинного машина не поедет. «А ехать надо.» В мае 1939 года, за пару месяцев до начала мировой войны, король и королева отправились за океан. Объявлено было, что они едут с официальным визитом в Канаду. На причале их провожали выстроившиеся в шеренгу члены Кабинета, Королева Мать прослезилась, обе маленькие принцессы махали платочками, тысячи зевак и работников порта кричали: «God bless you!» Когда они оказались в Канаде, то последовало «неожиданное» приглашение от президента Рузвельта. Он предлагал Георгу посетить Соединённые Штаты. Первый визит английского короля в бывшую колонию. Георг согласился. У Америки была причина пригласить, у Англии была причина приглашение принять, английскому автомобилю нужно было машинное масло, нужно позарез, нужно срочно, нужно так, что за ним отправился сам водитель.
Через океан король с королевой поплыли на корабле. Государственный визит — дело серьёзное и все детали его продумываются со всей тщательностью. Взаимоотношения между государствами исполнены символики, пытливый глаз может многое увидеть, вникая в детали и детальки. Сперва было решено, что Георг с женой отправятся в Северную Америку на линейном крейсере «Рипалс», что означает «Отпор». Однако в последний момент роскошь была сменена на простое средство передвижения, красавец крейсер на лайнер под прозаическим названием «Императрица Австралии». Однако скромница императрица была далеко не проста, лайнер был выстроен в Германии, после поражения Германии в Первой Мировой он под предлогом выплаты репараций был отнят у Германии Англией и теперь плавал по морям океанам под английским флагом. И под английским названием, конечно. До того же, как сменить подданство, корабль назывался «Тирпиц».
Королевская чета плыла в Америку на корабле трофейном, победитель плыл на корабле побеждённого. Источником демонстративности было вот что — английская сторона знала, что когда Эдвард со своей милой совершал визит в Германию (а визиту этому немецкой стороной была придана вся возможная в тех условиях официальность), то герцог Виндзорский по простоте своей, а также по причинам сентиментальным, выразил желание постетить королевский дворец в Вюртембюрге. Немцы герцогу отказали, но он проявил неуместную в его положении настойчивость и добился своего. Когда его провели внутрь, то там он увидел гигантскую карту мира, окрашенную всего в два цвета — в красный и чёрный, красными были все государства планеты, причём интенсивность красного цвета менялась в зависимости от того, какой процент населения данного государства составляло немецкое «меньшинство». Кроме занимательной карты по стенам дворца были развешаны увеличенные до нескольких квадратных метров фотографии, на которых были запечатлены нацистские парады. Не в Германии, нет. В Чикаго и в Нью-Джерси.
