Последней фигурой в списке врагов, с которыми правительству следовало расправиться немедленно, оказался Джонстон из Уорристона. Был выпущен королевский декрет о конфискации его имущества и о его казни. Однако вышел он в отсутствие Джонстона, который к тому моменту уже бежал и скрывался в Руане. Правительство Шотландии выслало шпиона, который вошел в доверие миссис Хэлен Джонстон. Вскоре она, сама того не подозревая, выдала местонахождение своего мужа. Французы его экстрадировали. В Эдинбурге он произвел на всех жалкое впечатление. Он не узнавал собственную семью и выл, когда не мог вспомнить цитат из Писания. На суде он пал на колени и зарыдал, скорчившись и бормоча что-то нечленораздельное. «То, что правительство продолжало дело против него, — позор», — говорил умеренный сторонник епископальной церкви Гилберт Бернет. Приговор несколько отрезвил Джонстона, и к моменту казни, 23 июля 1663 года, он также пришел в себя.[181]
* * *
Преследования лишь способствовали усилению ковенантеров. В 1666 году им даже удалось поднять мятеж, пусть и с легкостью подавленный в битве при Раллион-Грина у холмов Пентланд, в нескольких милях к юго-западу от Эдинбурга. Около тысячи взбунтовавшихся крестьян собрались с вилами, косами и палками. Они собирались выступить в сторону столицы, но повернули назад и обнаружили, что путь им перекрыл Проклятый Тэм, роялистский генерал Тэм Далйелл из Биннса. Его можно было узнать по длинной бороде, которую он не брил с тех пор, как услышал о казни Карла I. Затем он провел несколько лет в изгнании в России, служа в армии тамошнего царя. Другим его прозвищем было Дейл-Московит, поскольку с собой он привез гениальное русское изобретение — тиски для больших пальцев. Теперь с ними было суждено познакомиться и ковенантерам. Проклятый Тэм разбил крестьянскую армию, кого убив, кого захватив в плен. Многих пытали и повесили в Эдинбурге.
Снова приговоренные встретили смерть неустрашимо, чтобы не сказать — безразлично и чуть ли не с радостью. Один из казнимых, двадцатишестилетний Хью Маккейл на эшафоте балагурил: «Прощайте, отец и мать, друзья и родные. Прощай, мир и все его радости. Прощайте, еда и выпивка. Прощайте, солнце, луна и звезды. Приветствую тебя, Бог и Отец. Приветствую тебя, добрый Господь Иисус, приветствую тебя, благодатный Дух. Приветствую тебя, блаженство. Приветствую тебя, вечная жизнь. Приветствую тебя, смерть». Дэвид Арнот сказал, что «крайне польщен быть в числе свидетелей Иисуса Христа, пострадать за Его имя, за истину и правое дело; и сегодня я почитаю блаженством, венцом и королевской почестью претерпеть долю Его страданий». Хамфри Колхаун уверял толпу зрителей в том, что «благословляет Господа снова и снова готов умереть за эту клятву и Ковенант». Джон Шилдс извинился за то, что он «необразованный человек и не привык говорить на публику», но, добавил он, «я с радостью пожертвую своей жизнью за это правое дело». Джон Маккаллох, старик, указал на то, что он и другие подвергались казни «исключительно за то, что приняли Ковенант и весьма далеки от того, чтобы стыдиться этого, и считают честью то, что их сочли достойными пострадать за такое дело». Джон Уодроу, купец, был согласен с ним: «Я благословляю Господа, который счел меня достойным умереть за такое благое и почтенное дело». Джон Нейлсон был одним из немногих помещиков, пришедших к Раллион-Грину; он говорил, что примкнуть к этому восстанию было для него долгом, а пострадать за него — честью. Томас Патерсон поблагодарил Бога, «который не только сохранил нас верными Ковенанту, но также принял наш дар и отличил нас, дав возможность подобным образом обратиться к народу… и это в самом твоем сердце, о Эдинбург!» Александр Робертсон сожалел только о том, что «столь многие в этом городе, когда-то знаменитом и почитаемом за признание правого дела и Божьего Ковенанта, благословенном среди многих других городов торжественными собраниями для творения молитв и управления народом, попались в эту ловушку и выступают против возрождения дела Божьего в этом краю». Так все и продолжалось.[182]
Ковенантеры фигурируют в народной памяти как селяне, собиравшиеся с оружием в руках на тайные сходки среди холмов и рощ, в любой момент готовые сразиться с охотящимися на них королевскими драгунами. Однако ковенантеров также можно было увидеть и в Эдинбурге, и не только на эшафоте. Здесь тайные собрания проводились в частных домах. Пылкая набожность, активизировавшаяся в то ужасное время, сводила вместе людей, которые хотели укрепить друг в друге веру, собираясь для совместных молитв, часто под предводительством какого-нибудь лишенного сана пресвитерианского священника. В Эдинбурге эти собрания, возможно, оставались секретными, но мы можем понять, что они все же проходили, по тем мерам, которые правительство принимало, чтобы обнаружить и запретить подобные «тайные рассадники ереси и беспорядка». В 1679 году даже самих магистратов привлекли к суду Тайного совета за то, что они, насколько было известно, разрешили провести подобное собрание в часовне Магдалины. С них взяли штраф и обязали быть более бдительными в будущем. Чтобы смягчить приговор, им оставалось только сообщить, что они уже приняли меры для недопущения других собраний, например, в церкви Богоматери.[183]
* * *
Показному конформизму не всегда можно было доверять, иногда даже совсем по другим причинам, нежели те, что вызывали подозрение властей. В 1670 году Эдинбург потрясло дело майора Томаса Вира, начальника городской гвардии и бывшего офицера армии Ковенанта. Он жил в отставке на Уэст-Боу вместе со своей сестрой Гризель. На улице его можно было узнать издалека по черному деревянному посоху. У него была репутация одного из самых богобоязненных людей в городе, и он прилежно посещал тайные религиозные встречи. Там он также выделялся благодаря пылу, с которым веровал, и серьезностью, с которой убеждал своих товарищей покаяться. В последнее время, однако, при слове «гореть» он всегда выказывал признаки беспокойства.
Затем на одном из собраний Вир принялся перечислять совершенные им преступления: инцест, сатанизм, колдовство. Его сестра подтвердила эти слова, прибавив, что источником его демонической силы был тот самый черный посох. Его товарищи по вере посчитали, что Вир лишился рассудка, но сообщили об этой паре городскому совету. Случай показался достаточно серьезным для того, чтобы допрос Вира и его сестры проводил лично лорд-мэр, сэр Эндрю Рамсей. Они сказали, что много лет назад заключили договор с дьяволом. На свет вышло, что они еще подростками имели противоестественную связь; еще одна их сестра узнала об этом и донесла; родители отослали Гризель прочь. Позднее, в 1651 году, один священник в ужасе узнал, что какого-то путешественника застали неподалеку совершавшим половой акт со своей кобылой. На поиски преступника отправили вооруженный патруль, но когда подозреваемым оказался благочестивый майор Вир, с возмущением отрицавший свою вину, ему поверили, а женщину, которая донесла на него, выпороли. Тем временем Вир вступил в инцестуальную связь со своей приемной дочерью, которую, когда та забеременела, выдал за английского солдата. Кроме того, Вир двадцать лет подряд насиловал свою служанку. После смерти жены он послал за Гризель, которая в то время держала школу в Далките. Она приехала жить к нему в Уэст-Боу.
Чету Виров судили за колдовство, признали виновными и приговорили к смерти. Томас, который всю жизнь вел себя как один из избранных, теперь знал, что он — нечестивец. Он не молился сам и не давал священникам молиться за него: к чему, если, согласно кальвинистской доктрине, ему суждено вечное проклятие? Даже на костре он отказался покаяться. Палач обвязал его шею веревкой и велел сказать: «Боже, смилуйся надо мной». На это Вир ответил: «Оставьте, не буду. Я всю жизнь жил как скот и умру как скот». Его задушили, а тело вместе с посохом сожгли. Гризель была повешена на следующий день. Она объявила, что желает умереть как можно более постыдным образом. На эшафоте она попыталась раздеться донага, но палач связал ее и столкнул с лестницы.[184]
* * *
Пока в Эдинбурге разворачивалась жуткая история вышеупомянутого судебного преследования, среди приверженцев епископальной церкви нашелся человек, который оказался сторонником умеренного курса. Это был Джеймс Шарп, который начал свою карьеру в качестве регента в университете Сент-Эндрюса, затем поступил на службу к Монку и стал священником в Крейле (графство Файф), пока не перебрался вслед за Монком в Англию в 1660 году. Шарп пользовался таким доверием, что был включен в состав посольства, направленного в Голландию для переговоров о возвращении Карла II. Мало кто из крейлских священников имел возможность посмотреть на короля. Когда Шарп вернулся в Эдинбург с письмом от его величества, из которого было ясно, что Карл II благосклонно относится к умеренным пресвитерианам, его встретили как героя дня, избавившего страну от страхов и сомнений в то время, когда законное правительство в Шотландии еще не восстановлено. Упомянутые умеренные пресвитериане надеялись вернуть себе законное, по их мнению, место во главе церкви. Их надеждам не суждено было оправдаться. Вместо этого на коне опять оказались епископы. И во главе совершенно неожиданно встал Шарп в качестве архиепископа и примаса всей Шотландии. В его лице мы видим пример человека, никогда не пользовавшегося популярностью — шотландца, стремящегося к наживе и высокому положению.
