Олег Давыдов делает вывод: "Мы имеем дело со становящейся философией культуры тех "новых русских", льстецом и рупором которых является такая замечательная газета, как "Коммерсантъ" (а литературно-художественным воплощением — разобранные выше тексты Яркевича)".
Может быть, этот провал компенсируется в детях, для которых не поскупятся папаши? Ведь заокеанские покровители могли бы им помочь, компенсировать трудности переходного периода особыми культурными средствами, чтобы выросла умная и здоровая элита — управлять завоеванной Россией. Но нет, какой-то синклит западных психологов решил не оставить нам и этого шанса. Я уж не говорю о целенаправленном растлении подростков, о навязанной России "сексуальной революции". Приняв "реформу" с ее глашатаями вроде "Московского комсомольца", русская интеллигенция предала дочерей своего народа, толкнула их в лапы насильников и сутенеров.
А что с детьми? Да то же самое. Главному идеологу А.Н.Яковлеву вручены кассеты с тщательно отобранными мультиками, которыми он должен пичкать детей с утра до вечера. Черепашки-ниндзя! Борис Минаев в "НГ" с одобрением раскрывает смысл этой культурной программы: "Ржавые гвозди не просто так вбиваются в свежую необструганную доску, а скрепляют одну доску с другой, образуют конструкцию, угол, на который уже можно опираться при строительстве любого сознания. Ведь для того, чтобы легко нанизывать один сюжет за другим — надо довести этот абсурд до полной дикости, до кича, до абсолютного нуля". Сам выбор "гвоздей", которыми скрепляется детское сознание, сделанный ТВ, означает принципиальный разрыв со всей траекторией русской культуры. В ней были очень строгие критерии допуска художника к детской душе — пробегите мысленно нашу детскую литературу, радио, кино. Дикий абсурд детского кича сегодня — не ошибка, не признак низкой квалификации. Это — шприц с ядом, вводимым в будущее России.88
Что же нравится Б.Минаеву? "Дети перестают воспринимать уродство, неполноценность, страхолюдность — как нечто чужое, чуждое, страшное. Они начинают любить это страшное. Они начинают понимать его. Мой шестилетний сын спросил: пап, а канализация ведь — это где какашки плавают? И глаза его весело блестели… Оказывается, и там можно жить!". В этом все и дело. И в дерьме можно жить — ничего страшного, значит, не происходит. Мы только должны отказаться от веками сложившимся в нашей культуре чувства безобразного.
И нагнетается всеми способами "эстетика безобразного". Жирный, нарочито грязный и потный певец, колыхаясь всей тушей, что-то поет о девочке — из него делают звезду телеэкрана. Из политиков на экран чаще всего вытаскивают тех, кому выступать следовало бы только по радио. Гойя, кому пришлось наблюдать своих перестройщиков-либералов, призывавших в Испанию демократа Наполеона, написал на одном из своих рисунков: "Есть люди, у которых самая непристойная часть тела — это лицо, и было бы не худо, если бы обладатели таких смешных и злополучных физиономий прятали их в штаны". Идеологи реформы ставят обратную задачу — приучить к безобразному как норме. Создать новую культурную нишу для российской элиты. Минаев пишет о ней: "Это ниша грязи, канализации, какашек (то есть близости к ним), ниша доброго и благородного уродства, страхолюдной мутации. А если говорить короче — это ниша небрезгливости".
Это явление раскрыл Достоевский в пророческом образе: Федор Карамазов "порвал нить" с культурными нормами, продемонстрировал свою небрезгливость и породил Смердякова. Этого и добиваются реформаторы культурными средствами — им нужны миллионы смердяковых, а не Жуковы и Гагарины. Если это случится, тогда сбудется вывернутая наизнанку формула "Красота спасет мир". То есть, смердяковы его погубят. Ибо антропологи (Конрад Лоренц) давно предупредили: брезгливость, инстинктивное неприятие безобразного было важнейшим условием эволюции человека и поддержания здоровья всего биологического вида.
И пусть молодые интеллектуалы, с радостью кинувшиеся в стаи "new russians", не строят иллюзий. По глубинной, культурной и философской своей сути "новый русский — не сверхчеловек. Он — античеловек.
Духовный стриптиз лицедеев.
Для клинического анализа творцов культуры очень много дают их праздники в собственной среде. Показ этих праздников (иногда почему-то за богато уставленным закусками столом — странно в момент тяжелого кризиса) стал важным жанром демократического ТВ. К сожалению, эти шоу быстро вымываются из сознания ударами событий жизни. Но вспомним один такой праздник — в 1995 г.
Тогда после ноябрьских праздников вождей нашей либеральной интеллигенции какая-то муха укусила, и они вдруг опять взбрыкнули. Сначала написали Ельцину патетическое письмо: Отечество в опасности, фашизм прет из всех щелей, вот-вот съест отцов русской демократии! Даже непонятно, что их так разобрало. Обидно, что демонстрацию 7 ноября ОМОН не измолотил? Так ведь это недешево. Выпросили у Ельцина аудиенцию, да еще какую — попросили с нее удалиться прессу! Надо же, разговор с совестью нации — при закрытых дверях! Чего же так застеснялась наша совесть? Фашистов боится?
Но после аудиенции взбодрились и тряхнули стариной — собрали вечер престарелых поэтов в честь "Литературной газеты". Впереди, как знамя революции, Евтушенко в алом пиджаке. Много музыки — постарались кот Базилио и лиса Алиса перестройки, супруги Никитины. В зале, как жемчужины, рассыпаны Чубайс и Яковлев, Шапошников и Козырев — вся, как выражается сам Козырев, политическая шпана демократии. Видна была общая потребность "прикоснуться друг к другу плечами", взбодриться. Отдохнуть душой — ведь за стенами зала бушует русский фашизм. Как выразился под гитару Булат Окуджава, "слишком много сброда, не видать народа" (казалось бы, радоваться должен, что еще не видать).
Под конец выступили вечные придворные мыслители и вольнодумцы. Андрей Вознесенский пожаловался от имени русской интеллигенции всех времен и народов: "Что это в последнее время обвиняют интеллигенцию — она, мол, социализм придумала, а теперь и вовсе страну разрушила? Это не мы, это полуграмотные террористы, а никакая не интеллигенция". Дескать, не читайте, детки, Достоевского да Бердяева — я вам сам все расскажу.
Это — восстановление исторической правды "по-демократически"! До такого ни один Суслов никогда бы не додумался. Герцен, Чернышевский, Плеханов да Бухарин — полуграмотные террористы (называю только любимые имена Вознесенского). А уж если о террористах, то ведь это демократы пытались поднять на щит интеллигента-убийцу, самого кровавого террориста истории Савинкова. Ах, это писатель Ропшин! Ах, борец с коммунизмом! Считают, что у людей отшибло память и они не вспомнят принципиального факта истории: большевики под влиянием здравого мышления "рабочего сброда" отвергли терроризм — в отличие от радикальных интеллигентских партий, народников да эсеров.
А что "нынче совсем разрушили страну" — так тут Вознесенский даже и не спорил. Или он академика Яковлева да доктора наук Гайдара считает "полуграмотными террористами"? Уж во всяком случае не террористы — лично они на мокрое дело не пойдут. Я даже не назвал бы их полуграмотными — зря поэт намекает на это смягчающее обстоятельство.
Защитив интеллигенцию столь сомнительными аргументами, Вознесенский решил поднять настроение и прочел "жизнеутверждающий" стих "Сексуальная контрреволюция" — дал как бы фрейдистское толкование перестройки и реформы. Были тут и светлые лирические мечтания — чтобы "нудисты на Маяковке козла побрили". Но главное — радостная концовка: наконец-то в результате свершившейся контрреволюции молодежь "поднимет традиционное знамя Ильича… Петра Ильича!". Лозунг любопытный, и в контексте стихотворения по-новому освещает образ самого поэта.
Евтушенко тоже начал с обид за интеллигенцию, но его совсем уж занесло не туда. Оказывается, "в стране идет отстрел шестидесятников". Тут даже маршал Шапошников, который весь вечер от души смеялся самым убогим шуточкам, посуровел. Вот ужас, отстрел идет! Неужели на фоне того, что происходит в стране, самой жертвенной и не защищенной от пули и дубинки группой оказались именно перестройщики-шестидесятники? Да нет, взглянув на сытые лица этих вечно молодых революционеров, понимаешь: им не дай очередного ордена или премии — и это уже для них отстрел. Ай, убили!
А потом Евтушенко понесло — так, что даже демократическая паства в зале стала морщиться. Я, говорит, ждал-ждал, чтобы молодежь нас поблагодарила за то, что мы так самоотверженно боролись за ее свободу. Не дождался, сам написал "Оду шестидесятникам". Так сказать, проявил свойственную ему на протяжении всей поэтической карьеры гордость. Как же он хвалит "борцов за свободу", этих власовцев холодной войны? А вот как: "Пусть мы продажные, пусть мы оплеванные, все равно мы — легендарные!".
