- Он первый научил нас охотиться на медведей.
- Вот это здорово! А книга у вас с собой?
Книга была у меня с собой. Больше того - она лежала в каюте на столе, раскрытая на странице, где говорилось о Толе. Через несколько дней - так я легкомысленно рассчитал в Таллине - должна была состояться моя встреча с пеледуйскими читателями. Из Певека я послал телеграмму, что она не состоится. И вдруг - все-таки, здесь?! Книга переходит из рук в руки. Вежливое недоверие уступает место сдержанному удивлению.
- Глянь-ка, здесь тоже написано про Толю, - водит кто-то пальцем по странице. Школьный товарищ ребятишек сходит к ним со страниц книги, и мне самое время удалиться.
- Передайте Толе от меня привет.
- А знаете, что он выкинул?! - азартно воскликнул самый юный, веснушчатый паренек. - Он женился на этой рыжей!
Да, что говорить, в лесах Якутии за это время произошли немаловажные события.
- Толя ни за что не поверит, что о нем написано в книге.
- Как же не поверит, если ты ему расскажешь? Как тебя зовут?
- Толя Никитенко.
- А я Петр Каппес, мы соседи, а в школе сидим за одной партой.
- Мы будем вместе читать.
Все мы соседи в этом огромном мире и встречаемся иногда даже в Ледовитом океане. {217}
БОЦМАН
Нас страхует сейнер - веселая замызганная ореховая скорлупка. Что-то в его повадке кажется мне знакомым. Когда он опять проносится мимо нас, оглашая воздух отрывистыми гудками, я замечаю в окно капитанского мостика величиной со спичечный коробок пышноволосого капитана, знакомого мне по совещанию у Немчинова. И кораблик, и его хозяин преисполнены благородной обиды, сквозь которую время от времени прорывается нетерпеливое сознание того, что сегодняшний мир, да и погода совсем не подходят для этой трудной роли. Солнце пылает, на море штиль, и редкие айсберги кажутся слишком старательно выполненной декорацией. Летящая на юг птичья стая приковывает взгляд и мысли. Ты свободен и веришь в свободу. Но свобода проявляется в поступках, ей недостаточно полета мысли, утверждал Бенхуфер в Тегельском каземате. Об этом стоит подумать.
Солнце уже садится, когда мы проходим мыс Биллингса и становимся на якорь. Сейнер пришвартовывается к кораблю, берет нас на борт, а шлюпку на буксир. Берег представляет собой узкую полосу пустынного, унылого песка. Наконец мы оставляем сейнер на якоре и перебираемся в шлюпку. Душой операции является боцман сейнера Бибиков. С пылающим лицом, окруженный парами самогона, он садится рядом со мной, попеременно командуя рулевым и гребцами.
- Я здесь вырос, здесь создавал колхоз, - бахвалится он. А младший Толя подталкивает Петра и азартно подмигивает мне из-за своего весла, Меня тут все знают. Что я тут делал? Как что? Занимался перевоспитанием... - Сверхсерьезная мина на лице Петра расплывается, с трудом сдерживаемый смех прорывается странным писком, и он поспешно отворачивается. - Один такой говорит: "Если ты отберешь моих оленей, я тебя убью". - "Шиш ты меня убьешь", - сказал я... А раз мне пришлось быть судьей из-за аркана, чаад по-ихнему. Ну, так вот, приходит как-то ко мне один, жалуется, что другой, мол, попросил у него аркан на время, а теперь вот не отдает. Я и судил. Вызвал обоих и как прикрикну: "Ты, говорю, верни ему аркан, а ты ему его нож - и марш восвояси! И не мешайте мне спать, так вас растак!"
Шлюпка с шорохом врезается в берег, где нас ожидает ватага смуглых черноволосых ребятишек. Все скопом {218} отправляемся в деревню. Дома выстроились в пять рядов, крайний ряд всего в метрах двадцати от кромки воды; на восточной окраине ветряк, метеостанция, школа и магазин. Голубая лагуна обступает деревню с другой стороны, а в пяти-шести километрах от побережья в сторону материка поднимаются синеющие вершины гор, некоторые из них под влиянием воды и ветра так выветрились, что стали похожи на исполинские каменные грибы. На Дальнем Востоке такие горные образования называют кекурами. Над низкими дюнами и низкими крышами из висящего на почтовой конторе динамика гремит лекция о лжепророке капиталистического общества Маршалле Маклюэне. Ноги проваливаются в серовато-коричневый крупнозернистый песок, стоптанный в рытвинах в грязь. Кажется, что это место еще по-домашнему не обжито. На крыше сбитого из упаковочных ящиков сарая обнаруживаю несколько опрокинутых красивых каноэ. Спрашиваю у детей, не знают ли они, у кого из жителей есть барабан. Из-за угла впопыхах выскакивает разыскивающий продавца Бибиков с пустой авоськой в руках. Он тут же набрасывается на меня:
- Ты чего тут вынюхиваешь! Все это я давно своими ногами растоптал и в землю закопал!
- Зачем ты здесь, если так люто ненавидишь эти края?
- Зачем?! Отец здесь жил, да не по доброй воле! - Но вдруг начинает откровенничать: - Я даже золото здесь нашел! Шаман богу душу отдавал, тайну открыл, теперь я знаю, но шиш кому скажу. Когда-нибудь, может, Сашке скажу. Сашке сейчас пять годков, пусть разбогатеет. - И уже он торопится дальше, могучий и жалкий в своем уродливом мире.
- Спросите у него,- советует мне девчушка, показывая на юношу в оранжевом джемпере, который, прислонившись к косяку двери, безучастно слушал исповедь Бибикова.
- Скажите, "Брат мой, враг мой" написан в ваших краях? - спрашивает он меня с ходу.
Без особого сожаления объясняю, как обстоит дело.
- Ах, значит, неподалеку отсюда? Заходи!
Комната с нишей, плита, за перегородкой кровать, перед кроватью оленья шкура. Парень берет с полки бутылку одеколона и обрызгивает пол, кровать, табуретку.
- От плиты воняет.
Запас одеколона у него, видимо, изрядный. {219}
Появляется дряхлый старик, по-русски он говорит с трудом. Парень переводит. Вместо барабана дед приносит роскошную шапку из лосенка малахай.
- Старик согласен отдать.
- Сколько он за нее хочет?
- За деньги не продает.
- А водки у меня нет.
- Так чего ты ходишь? Будь здоров.
Может быть, это след, оставленный Бибиковым?
Едва успеваем вернуться на корабль, как Юрий Иванович отдает приказ сняться с якоря. Вечером, в половине одиннадцатого, проходим маяк Биллингса. Берег здесь круто поворачивает на юго-восток, и перед нами оказывается лед.
ВРАНГЕЛЬ ВЫНУЖДЕН ПОКОРИТЬСЯ
В четверг, когда разразился шторм, Врангель находился на широте своего острова, но на сто двадцать пять километров западнее его. Он слишком рано покинул материк и продвигался прямо на север, вместо того чтобы держаться северо-востока. Если бы ему удалось углубиться в избранном направлении, то в районе Абердина он достиг бы Шотландского побережья. Но это известно нам. Врангель же знал только, что проник в Ледовитый океан на нартах дальше, чем кто-либо до него.
Ледовое поле трещало и крошилось, ветер, как щепку, швырял пятидесятисаженную льдину по вьюжному и штормовому морю. Вместе со штурманом Врангель вскарабкался на самый высокий торос: "Величественно-ужасный и грустный для нас вид!" На пенных гребнях дыбящихся волн с грохотом сшибались и разбивались огромные льдины, открытая вода разлилась от горизонта до горизонта. К тому времени они собрали у чукчей такое количество достоверных, совпадающих доказательств о земле, которая будто бы расположена против мыса Биллингса, на языке чукчей - мыса Яккан, что у Врангеля уже не было никаких сомнений в ее существовании. Земля должна была находиться совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, по ту сторону непроницаемой завесы из пурги и дождя.
Врангель держался до последней возможности и - покорился. Это произошло 23 марта 1823 года. "В мучительном бездействии смотрели мы на борьбу стихий, еже-{220}минутно ожидая гибели", - сообщает нам 302-я страница дневника. Означает ли это, что он покорно сложил оружие? Бесстрастно перечисляет Врангель причины, вынудившие экспедицию повернуть обратно. Мы можем лишь догадываться о том, как умел владеть своими чувствами и страстями этот малорослый человек, и только на миг из-под забрала мелькнуло его подлинное лицо, лицо ранимого человека: "С горестным удостоверением в невозможности преодолеть поставленные природой препятствия исчезла и последняя надежда открыть предполагаемую нами землю, в существовании которой мы уже не могли сомневаться. Должно было отказаться от цели, достигнуть которой постоянно стремились мы в течение трех лет, презирая все лишения, трудности и опасности. Мы сделали все, чего требовали от нас долг и честь. Бороться с силой стихии и явной невозможностью было безрассудно и еще более - бесполезно. Я решился возвратиться.
Положение места, откуда принуждены мы были возвратиться, было под 70° 51? северной широты и 175°27? восточной долготы, в 150 верстах по прямой линии от берега, скрытого от нас туманом. Глубина моря была 22,5 сажени на илистом грунте".
История открытия Ледовитого океана - трагические экспедиции Де-Лонга, В. Русанова и многих других - дает достаточно примеров безрассудной смелости, романтического склада ума, способности идти ва-банк, обаяния риска, манящего и смертоносного. Этих людей, чья личная храбрость может служить примером, окружают восхищение и сочувствие, и это последнее берет верх. Но всегда где-то есть грань, за которой храбрость предводителя может обернуться эгоизмом, а средство превратиться в цель. Можно подумать, что этот рубеж возникает перед человеком неожиданно. Но это не так. Он подстерегает каждого изо дня в день, и только среди тех, кто выдержит это испытание, судьба избирает кандидатов в герои, ниспровергатели и первооткрыватели. Экзаменом служит решение этой дилеммы в чрезвычайных обстоятельствах и в полном одиночестве - на плавучей льдине, на баррикадах или в тиши кабинета. Ничто не требует такой моральной закалки, как необходимость отличать цель от средства. Врангель покорился обстоятельствам - это была победа героя трагедии над самим собой.
