Чауадаоа паеараваоаеа (едва перо не сломал, - так под приливом усердия налег на него отец Феодорит). "В лето от сотворения мира 7143 1635 г. от рождества христова бысть чудо на освящении церкви пресвятой богородицы Владимирския. Нижнего Новгорода девичьего монастыря Зачатия пресвятые богородицы монахиня, именем Венедикта, болезнова сердечною болезнию двадцать шесть лет, моляся богородице, здрава бысть и иде в монастырь свой, радуяся"...
Оа ватаоараоама чауадаеа пришлось весьма и весьма подумать. Как на грех, вся летопись чудес чудотворной иконы из головы вдруг куда-то вылетела. Феодорит подошел к шкафу красный, расстроенный и выпил кружку хмельной браги.
Усевшись снова на свое место и взяв решительно громадное гусиное перо, он опять почувствовал, что зря напрягается, утруждая свой ум, чудеса, о которых он был наслышан, окончательно исчезли из памяти и не за что ухватиться. В таких случаях затора в течении мыслей он призывал к себе на помощь своего расторопного казначея, иеромонаха Сергия, бойкого и "зело хитрого" старика.
Явившийся на зов настоятеля отец Сергий низко поклонился, коснувшись пальцами руки пола:
- Смиренно жду приказания вашего благочиния, аз - раб Сергий.
- Присовокупи, отче, к оной синодике некоторые чудеса, совершившиеся в нашей обители и известные доселе тебе, а если неизвестные, то наслышанные тобою.
Отец Сергий, перекрестившись, уселся на скамью. Глаза его, возведенные к потолку, стали задумчивы: седая, узкая, предлинная борода пышно взбилась на коленях, будто ворох кудели.
- В великой России был в те годы сильнеющий мор - смертоносная, можно сказать, язва напала на людей, - однообразно повел свое повествование отец Сергий. - В оное время в Оранской сей праведной пустыни иеромонах, монахи и клирики почти что все померли. Осталось только три человека: строитель сего монастыря, сам преславный муж Павел Глядков, ушедший из мира в мордовские дебри благочестивейший дворянин, потом - монах Ефрем да работник белец Андрей Константинов. Этот работник, по наущению диавольскому, задумал лишить жизни строителя Павла, якобы в отместку: зачем тот построил обитель на крестьянских и мордовских землях и батрачить заставляет на монастырь многие села и деревни. Глядков Павел не раз ему говорил, что сам царь Михаил Федорович дал пустыни указ на владение сей землей, на которой построена церковь и келии старцев, и что пришел же он к этому по внушению свыше и отказал в разных челобитиях на принадлежащую русским крестьянам и мордве землю. Но работник, белец Андрей Константинов, не внял гласу благоразумия и, тайно взяв нож, отправился к строителю в келию для расправного дела. Но едва дошел он до дверей кельи, как чья-то невидимая рука неожиданно воспрепятствовала ему, сильно, кулаком, ударив его. Он с испуга бросился бежать из монастыря, пришел в мордовскую деревню Бурцово и рассказал там, что-де в Оранской пустыни жители все умерли, кроме строителя Павла да монаха Ефрема, а у строителя в келии лежат-де триста рублей денег. Узнав это, мордва собралась из деревень, взяла с собой и воров же и подошла к монастырю в ночное время, разбойнически, месяца октября в двадцать пятый день.
Старательно записывавший слова отца Сергия Феодорит вдруг положил перо, продолжая со вниманием слушать своего казначея.
- ...Раскинувшись станом под горою, дабы не могли приметить их живущие в монастыре, они посылают двоих человек узнать: нет ли в монастыре постороннего какого народа. Те люди, пришедши к воротам, обманом стали просить хлеба, объясняясь, будто бы они люди русские, идут из Москвы и не знают, что им делать с голода и где взять.
Феодорит почесал под бородой, причмокнув.
- Как же это так - мордву не узнали по диалекту? Глупые монахи!..
Отец Сергий развел руками в немалом смущении:
- Знамо, глупые... несмысленые!.. А те и говорят им: будто бы и хлеба они три дня не вкушали; будто бы и выпросить, и купить они нигде его не могли. Жители монастыря, по своей простоте, не зная их лукавства, дали им хлеба. Они же, возвратясь к своим товарищам, находившимся под горою в засаде, рассказали им, что в монастыре пусто и никого нет. Тогда вся мордва и воры скопом подступили к монастырским воротам. Но вдруг ворота сами собой отворяются и выходит против них множество ратного народа и погнали во след хищников, в смущении обративших тыл, и, догнав, истязали их. Так богородица свыше помогла беззащитным сохранить свою обитель от мордвы. Работник же Андрей Константинов, в то время идучи дорогой, злою умер смертию и погиб без погребения.
Иеромонах Сергий кончил свой рассказ, но, вместо благодарности, он увидел на лице игумена явное выражение досады.
- Подумай, старче, - сердито произнес Феодорит, - как же мы будем чудесами нашими привлекать к себе мордву, порицая ее и даже говоря о наказаниях и истязаниях, которые она якобы претерпела от пресвятой владычицы богородицы? И не только мы мордву не привлечем к себе, но тем самым наиболее отринем ее от себя... И не поверят нам люди, ибо на грабежи мордва не ходила и не ходит, и хотя вспомогает разбойникам, но сама не ворует и не убивает... Это мы и сами по вся годы видим у себя в Оранках и окрестностях.
Смущенный словами своего начальника, старец Сергий стал робко оправдываться.
- Но то было без мала сто лет тому назад... Мы могли того и не видеть... - старец запутался и, не зная что говорить, умолк.
Феодорит начал сердиться.
- Ох, старче, старче!.. Не тронь людей, потворствующих старине! Мордва гордится тем, что она на всей нижегородской земле некогда была владычицей... Она считает русских наихудшими из воров, захватившими якобы ее землю, а ты льстишься изобразить, как некая кучка мордвы вознамерилась сто лет назад убить и ограбить двух монахов и ушла, не ограбивши их... Обиднее сего ничего нельзя и придумать, и притом же сваливаешь ты сию неудачу их на пресвятую богородицу, отвращая тем самым от нее как язычников, так и новокрещенцев из инородцев. Понял ли? Подобную ересь произнести могут лишь безбожные, злонамеренные уста...
Старец Сергий теперь уже смекнул, в чем дело, и чистосердечно покаялся к своем недомыслии:
- Един ум здравствует, два благоприятствуют. Мудрость светозарная ваша одолела мое заблуждение. Только недруги могли бы внушить мордве оное чудо... Признаю. Аминь!
Феодорит, глядя торжествующе в смущенное лицо своего старого казначея, подумал: "Аминем врагов не отшибешь и добра не наживешь".
Отец Сергий снова приободрился.
- После того, ваше преосвященство, извольте, я расскажу вам об ином чуде, о самом явном случае проявления благости богородичней...
- Дерзай!
- В деревне Палицыной жена, именем Пелагея Симонова, оком не видела и звенело у нее в ухе полтора года. Моляся богородице, - исцеление получи, славя бога и пресвятую владычицу. Вот и все.
Феодорит не писал. Он снова насторожился, относясь, видимо, с недоверием к словам своего казначея. Выслушав, повторил:
- Оком не видела и звенело в ухе? - И покачал головой усмешливо. "Звенело в ухе" - не лишнее ли есть?.. Велико ли это несчастие для человека, страдающего наивысшим убожеством - слепотою?!
Вздохнул и записал рассказанное Сергием чудо, не упомянув ничего об ухе. ("Мало ли у кого звенит в ухе, особенно после пития?")
На третьем чуде их вдруг перебил влетевший в келью настоятеля послушник. Он, еле дыша от быстрого бега, выкрикнул в ужасе:
- Епископ едет!..
Феодорит и Сергий в испуге вскочили со своих мест.
- Где ты видел?
- В лесу... Со стороны Дальнего Константинова...
Настоятель и казначей опрометью вылетели в сени. На дворе уже метались чернецы, выбежав с метлами и лопатами наводить порядок в саду и на дворе.
- Звонаря! Звонаря! - завопил Феодорит, выпучив свирепо глаза. - Бей в колокол!..
Но не успел он прокричать эти свои слова, как на колокольных вышках уже многозвучно зазвенела игривая легкая медь. Она смешивалась с низким ленивым гудом больших семисотпудовых колоколов...
- Хоругви! Иконы! - продолжал исступленно кричать игумен, выбравшись на волю.
И тут вышло, что он уже опоздал: по дорожкам сада, пыхтя и ругаясь между собою, монахи волокли на переднюю дорожку, к "святым воротам" священные стяги и хоругви, громадные иконы и прочую утварь, необходимую для крестного хода...
"Не пришел ли час ратных подвигов монастырской братии? Не знамение ли - приезд епископа, возвещающее начало похода святой церкви на язычников?!"
Об этом в смятении размышлял Феодорит, по-праздничному облачаясь при помощи послушника в лучшее облачение и надевая на себя подаренную ему епископом малиновую в золоте бархатную ризу...
XVI
Трудно себе представить что-либо величественнее раскинувшейся по лугам и перелескам весенней Волги, и нельзя спокойно смотреть, как подкрадывается она по зеленеющим Дятловым горам, не щадя храмов, домишек и амбаров, к белоснежному красавцу кремлю. Притихли бойницы и соборы. Река идет на них, полноводная, сильная, гордая. Ни один царь, ни один губернатор и полководец, ни один архиерей - никто не властен остановить ее вольного, неотразимого напора. Но сбудет половодье, и она опять спокойно и ласково отразит в себе небо, и солнце, и звезды, и башни, и деревья, и застынет в этой близости к людям и зелени - кроткая, покорная.
