За ним тронулись пан Топор и слуги.
Брат Макарий развязал женщину и посоветовал ей поскорее уходить. Та хотела упасть перед ним на колени, но он легонько оттолкнул ее и, сказав на прощанье доброе слово, с радостью наблюдал, как она бежала по лесу, спотыкаясь о корни деревьев.
- Уф-ф, - облегченно вздохнул брат Макарий и тихо засмеялся.
Вдруг он увидел, что на опушке леса появилась кучка людей. Это были деревенские женщины, спешившие к нему что было силы. Первую из них он узнал сразу.
- Будь здорова, Ягна! - воскликнул он радостно. Женщины окружили брата Макария, а тот смеялся и хлопал в ладоши от удовольствия.
- Какая приятная встреча, цветочки мои милые!
- Отец наш, - беспокоились женщины, - ты не болен?
- Здоров я, дорогие мои, как новорожденный младенец.
- И не поджарили они тебя?
- Нисколько.
- А мучили тебя сильно? - наперебой сыпали они вопросы.
- У отцов-кармелитов бывало жарче.
- Что же ты теперь делать будешь? Ведь тебе придется скрываться!
Брат Макарий уселся на землю и сложил руки на животе.
- Что я буду делать? Да пойду на все четыре стороны, буду добрым людям песни петь, у скупцов единым духом бочки буду осушать, вдов утешать, молодицам вечернюю печаль разгонять, корчмарей пугать за то, что воду в вино подливают. Пойду, мои милые, и будет мне весело. А если какого-нибудь судью встречу...
- Что тогда? - заинтересовались слушательницы.
- Скажу ему: как ты был, братец, дураком, так дураком и останешься. Мир принадлежит счастливым людям.
- И все, отец?
- А вот если вы еще раз назовете меня отцом, то я рассержусь, да так накажу вас, что потом татарин вам во сне приснится. Кончено с отцом! На веки веков! Аминь.
Женщины уселись вокруг брата Макария и смотрели на него с веселыми искорками в глазах. А квестарь, простирая к ним руки и молодцевато выпятив грудь, воскликнул:
- А теперь дайте мне чего-нибудь выпить, а то меня мучит неимоверная жажда.
Женщины подкатили бочонок, из которого угощались судьи. Макарий жадно прильнул к нему. Утолив немного жажду, он вытер губы, почесал нос, обнял сидевших поближе женщин и привлек их к себе.
- Выручать меня прибежали, кумушки мои милые? Женщины с радостным смехом подтвердили это.
- Вот как все изменилось. Спасибо вам от всего сердца. Ну, а вы что мне скажете?
Молодки начали подталкивать одна другую, застенчиво опуская глаза.
- Ну, Говорите, сороки маленькие.
Даже у Ягны не хватило отваги, она лишь смеялась, теребя в руках передник. Тогда Макарий, весело подмигивая, продолжал:
- Тогда я скажу вам: ничего так не улучшает жизнь, как добрый глоток старого вина, впрочем, еще в большей степени улучшает ее следующий глоток.
И живот у него ходуном заходил от веселого смеха.
Краков, июнь - октябрь 1953 года.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Тадеуш Квятковский принадлежит к молодому поколению польских писателей. Первая его повесть "Луна-парк" была опубликована в 1946 году. В последующие годы писатель издает еще ряд произведений, среди них сборник рассказов "Звезда бразильского неба", "Хлопоты с талантом", "Памятник по мерке", "Герой, сданный внаем" и другие.
Тадеуш Квятковский является также автором целого ряда статей, очерков и фельетонов, напечатанных в польских журналах и газетах.
Его книга "Семь смертных грехов" была издана в Польше в 1954 году.
Улыбаясь или посмеиваясь над приключениями брата Макария, сборщика милостыни для отцов-кармелитов, читатель, возможно, не один раз невольно подумал о том, что многое в этой книжке ему знакомо, что он уже встречал пусть не те же события, не те же самые ситуации, но нечто очень схожее по характеру, по духу. Где можно встретить сходное высмеивание дворянской спеси и ограниченности, особенно очевидной в столкновении со здравым разумом и лукавством человека из народа? Где рассыпаются насмешки над религиозным фанатизмом, верой в мнимые чудеса, стяжательством и бессовестностью священников и монахов? Разумеется, в литературе эпохи Возрождения.
Построение книги о семи смертных грехах напоминает созданный эпохой Возрождения жанр плутовского романа, герой которого, простолюдин, попадая из одной жизненной передряги в другую, торжествует над своими противниками богачами и святошами, сеньорами и прелатами. Да и сам герой повести, брат Макарий, - никогда не унывающий шутник и бражник, издевающийся над ханжеством и монастырским уставом, - тоже лицо отнюдь не новое. Вспомним хотя бы любимого героя Рабле - брата Жана, веселого кутилу и великого охотника до соленой шутки. Он даже и внешне похож на Макария, хотя на его большом носу нет бородавки.
Но датой написания этой книги, вызывающей ассоциации с литературой XVI XVII веков, является 1953 год. Что же это - бесцельное подражание стилю и духу литературы Возрождения, литературная забава? Такой вывод был бы несправедлив. Создавая в наши дни свой роман, который кажется своеобразным отголоском литературы той эпохи, автор видел в нем отнюдь не литературную шутку. Об этом говорит - и здесь нет противоречия - его предисловие к книге.
Центральное звено сюжета книги - баснословные проделки иезуитов в Тенчинском замке, явление святых перед ясными очами пани Фирлеевой и изгнание их самим апостолом Петром, открывшим, впрочем, сразу же истину ошеломленной владетельнице замка, - целиком взято автором, как он и сообщает в предисловии, из написанной в самом начале XIX века книги Гуго Коллонтая "Состояние просвещения в Польше в последние годы правления Августа III (1750 - 1764)". Таким образом, было бы неправильно видеть в романе Тадеуша Квятковского лишь запоздалое подражание литературным жанрам эпохи Возрождения; этот роман имеет свои отечественные корни, он отражает определенные специфические черты развития польской литературы, на которых следует остановиться.
Обратимся к Гуго Коллонтаю. Это имя до сих пор мало известно нашему читателю, между тем оно заслуживает того, чтобы с ним познакомились. Вторая половина XVIII и начало XIX века - время, когда жил Коллонтай, - были бурной и знаменательной эпохой в истории Польши. Под покровом застывших феодально-крепостнических отношений нарождались новые социальные силы, польское общество как бы начало пробуждаться от той глубокой летаргии, в которую оно было погружено, освобождаться от господства религиозного фанатизма и невежества, средневековых предрассудков и ханжества, от всего того, что так ревностно защищали и оберегали церковники и особенно монополизировавшие в Польше образование иезуиты.
Одним из активнейших борцов за светскую культуру и прогресс, одной из наиболее ярких фигур этого времени, неслучайно получившего в истории Польши наименование периода Просвещения, был Гуго Коллонтай. Выдающийся мыслитель философ-материалист, внесший ценный вклад в развитие польской науки, Коллонтай выдвигал прогрессивную, антифеодальную по своей направленности программу преобразования социального и государственного строя Польши. Он деятельно боролся за сохранение национальной независимости польского народа, был ближайшим сподвижником Тадеуша Костюшко в национально-освободительном восстании 1794 года, а после поражения восстания восемь лет томился в мрачных казематах австрийских крепостей.
Этот человек, чье имя символизировало для польского народа борьбу за национальную свободу, социальный и культурный прогресс, решительный противник клерикализма, был... ксендзом. И этому не следует удивляться. Сутану носили и многие сподвижники Коллонтая, его единомышленники. Разумеется, просветителями и борцами за прогресс Коллонтай и его сподвижники были совсем не потому, что они принадлежали к духовному сословию. Но такой факт достаточно ярко характеризует атмосферу в Польше того времени, свидетельствует о полном господстве церкви в области просвещения. А именно в этой области начал свою общественную деятельность и завоевал широкую известность и популярность Гуго Коллонтай. Он был душой созданной в 1773 г. "Эдукационной комиссии" (от латинского educatio - воспитание), первого в Польше (и вообще в Европе) министерства просвещения, много сделавшего для подъема образования. Коллонтай провел реформу Краковского университета, изгоняя из преподавания дух средневековой схоластики, вводя обучение на родном языке, открывая новый период в истории находившегося в глубоком упадке старейшего центра польской культуры.
Одним из крупнейших культурных завоеваний периода Просвещения было то, что монополия церковников в области образования была нарушена. Однако позиции церкви оставались еще чрезвычайно сильны. Иллюстрацией этого может, в частности, служить и судьба научного наследства Коллонтая. Тридцать лет прошло, прежде чем его труды увидели свет. Книга "Состояние просвещения
в Польше" была издана в 1841 году в серии "Облик поляков и Польши в XVIII веке". Тогда же в этой серии появилось и прождавшее сорок лет издания "Описание обычаев в правлении Августа III" Енджея Китовича - произведение, о котором нельзя не упомянуть здесь, так как оно содержит неисчерпаемое богатство сведений о нравах и быте старошляхетской Польши. Верный образ еще недавнего прошлого, запечатленный не критиком и обличителем, а спокойным и объективным, лишь иногда снисходительно насмешливым сельским священником, настоящим сыном своего времени, приобретал силу не меньшую, чем памфлет. Автор исторического романа о феодальной Польше не может не поблагодарить Китовича; полными горстями черпал из этой своеобразной энциклопедии и Тадеуш Квятковский.
