Отто Франк и его дочери Анна и Марго выжили в Освенциме. Франк оставался там до освобождения советскими войсками, а Анна и Марго были эвакуированы в Бельзен, где умерли, по всей вероятности, от сыпняка. Вторым браком Франк после войны женился на Эльфриде (Фритци) Гейрингер, чей первый муж умер в Маутхаузене за три дня до окончания войны. Их дочь Ева Шлосс в 1988 году, при содействии Э.Д. Кент, сочинила книгу «История Евы».
Как и большинство подобных «живых свидетельств», эта книга — смесь фактов и вымысла. Ева, несомненно, верно описывает голод, ужасные гигиенические условия и массовый мор от эпидемий в Освенциме-Биркенау. Но для подкрепления легенды о холокосте она вставляет такие пассажи [301]:
«Крепко сбитый капо встал перед первой шеренгой: „Что, нравится вам крематорий?“ злобно крикнул он. „Там были загазованы ваши любимые родственнички, не соображавшие, какая судьба им уготована. Им сообщили, что они идут в баню, а вместо этого их сожгли. Вы с ними никогда больше не увидитесь“.
На нервах заключенных играл также вездесущий д-р Менгеле [302]:
«Вы обе пойдете со мной к д-ру Менгеле», приказал нам один из офицеров … Я знала, что Менгеле ставит над людьми страшные опыты. Он стерилизует и ампутирует без наркоза. … Меня сразу провели в комнату, где за письменным столом сидел Менгеле. Он оглядел меня и прохрипел: «Раздевайся!» Я покорно сняла свое платье и предстала перед ним обнаженной…»
Для ревизионистов книга Евы Шлосс — настоящая находка [303]:
«В июне (1944) прибыли тысячи заключенные из Венгрии, которые трудились, не покладая рук, в «Канаде» (так прозвали огромный вещевой склад). День за днем сортировали они для нацистов свой скарб».
Внимай и дивись! Ева ничего не пишет о сотнях тысяч венгерских евреев, которых уничтожили в газовых камерах в мае — июле 1944 года, а о тысячах, которые прибыли в июне и работали. Как Вы, г-н Ласло Варга, эксперт по холокосту в Венгрии и сотрудник почтенного профессора Бенца, объясните это? Далее Ева пишет [304]:
«Тем временем все мы догадались, что нацисты хотят покончить с евреями и что каждого из нас ждет смерть».
А страницей раньше говорилось [305]:
«Она сама привела меня к лечащему врачу и осталась в кабинете, чтобы меня исследовали, как следует. Врач, действительно, определил у меня тиф. Я чувствовала себя сквернейше, но Минни не хотела, чтобы я вернулась в больницу».
В другом месте Ева пишет [306]:
«Нас всех без исключения замучили вши… Их укусы оставляли маленькие кровяные прыщи, которые при расчесывании вскрывались… Раз в неделю, после бани, нас посыпали каким-то порошком, который, убивая живых вшей, не уничтожал их яйца».
Если бы нацисты хотели покончить с евреями, то зачем они повели Еву к врачу, давали ей и ее товаркам порошок против вшей, чтобы не умереть от тифа?
При селекции Еву поставили направо, а ее мать налево. Последнее означало, — как знает всякий, знакомый с литературой по холокосту — направление в газовую камеру. Ан нет, некоторое время спустя мать Евы снова появляется целой и невредимой. Она рассказала, что чудом избежала камеры [307].
«Заключенные выходили по одному и эсэсовка сверяла татуированный номер со своим списком. За ней стояли грузовики, на которых нас должны были отвезти к газовым камерам … Вдруг одна из женщин слабо прокричала. „Фрау оберштурфюрер, я дочь павшего в Первую мировую войну немецкого офицера!“ Эсэсовка равнодушно пожала плечами. „Мне всего шестнадцать“ причитала другая „Пощадите, пожалуйста, меня! Сохраните мне жизнь“. На лице офицерши не дрогнул ни один мускул …
В шеренге передо мной стояла Лоретта. Когда настала ее очередь, она сказала: «Фрау оберштурмерфюрер, мы не из этой партии. Нас по ошибке взяли из другого барака». Эсэсовка оторвалась от своего списка. «Какой у вас номер?» « А-6893». «А мой — А-5271», ответила я. «Разве?» Карандаш пополз по списку. От волнения мне стало почти плохо, когда она искала в списке наши номера. Наконец она наморщила лоб и обратилась к капо. «Этих заключенных привезли отдельно от других?» Она разозлилась, что здесь явно что-то напутано. … Офицерша подпрыгнула и так сильно ударила надзирательницу по лицу, что та упала на землю. Лоретта и я молча взглянули друг на друга. Дверцы грузовика щелкнули, и шофер получил приказ ехать. А нас отвезли в другой барак. В эту ночь печи крематория горели не один час.»
Рвущееся из труб пламя и д-р Менгеле, — обязательная часть любого серьезного рассказа уцелевшего. Как до сих пор не могут уцелевшие уразуметь, что в крематории пламя не вырывается из труб [308].
«В бараке нас становилось все меньше. Каждые два дня эсэсовцы забирали 30...40 женщин, чтобы отправить их в Германию, на запад. День ото дня усиливалась опасность тоже попасть в транспорт. При появлении эсэсовцев я опускала голову, плела свой канат и молилась».
Тут есть чему подивиться: Ева молилась о том, чтобы остаться в Освенциме, этой самой большой в истории человечества мясорубке, где было убито от одного до трех миллионов евреев и где каждый день нужно было ждать, что тебя пошлют в газовую камеру, расстреляют или до смерти замучают!
Ева была не единственной, кто неопределенности отправки на запад предпочитал стабильность «лагеря смерти». Врач-еврей Марк Клейн пишет [309]:
«Пересылка постоянно была угрожающе-неприятна, так как с ней сразу исчезали материальные, крупные и мелкие преимущества, добытые за долгое время в лагере. Это было путешествие в неведомое, сопряженное с тяготами транспортировки и трудностями в новой среде чужого лагеря. … Однажды отправлялся транспорт в Натцвейлер-Штрутгоф. Для меня было великим искушением записаться в него, дабы все-таки вернуться в Эльзас. Однако как я узнал из верного источника, это была скорее всего спецгруппа на тот свет и я поэтому передумал».
А еврей Бернгард Клигер впадает почти в лирический тон, вспоминая о 1944 годе в Освенциме [310]:
«При (оберштурмфюрере) Гёсслере лагерь почти утратил свой концентрационный характер. По нашим понятиям он превратился в санаторий. Прекратились даже побои. Для евреев наступила золотая пора и Гёсслер зашел столь далеко, что однажды объявил, что не видит никакой разницы между немцами и евреями. Мы для него лишь заключенные, и он не хочет, чтобы с евреями обращались особенно жестоко».
Клигер выжил в Освенциме. И Клейн тоже. Ева Шлосс осталась жива в Освенциме, как и ее мать. Наум Голдман, который в качестве бывшего председателя Всемирного еврейского конгресса знал, о чем говорил, откровенно пишет в «Еврейском парадоксе», сколько евреев на самом деле выжило в Освенциме и других немецких лагерях [311]:
«В 1945 году насчитывалось около 600 000 уцелевших в лагерях, которых не хотела принимать ни одна страна».
Если бы немцы хотели истребить евреев, то как смогли выжить 600 000 человек? Разве для завершения геноцида не хватало времени и «лагеря смерти» Белзец, Собибор и Треблинка закрылись уже в конце 1942 или в 1943 году, когда нужно бьшо уничтожить еще миллионы евреев?
Но, может быть, нацисты оставляли в живых только работоспособных, «бесполезных едоков» убивали? Ответ на этот вопрос дает польская акушерка Станислава Лещинская, которая два года провела в Освенциме [312]:
«В этих (тяжких) условиях я приняла более 3 000 родов. Несмотря на отвратильную грязь, насекомых, крыс, несмотря на заразные болезни и иные неописуемые ужасы происходило нечто необычайное, невероятное, но реальное. Однажды лагерный врач велел мне составить отчет об инфекционных заболеваниях среди рожениц и смертности матерей и грудных детей. Я ответила, что смертных случаев нет ни среди матерей, ни среди новорожденных. Врач бросил на меня недоверчивый взор и сказал, что подобными результатами не может похвастаться ни одна лучшая немецкая клиника».
Лещинская, несомненно, упомянула бы в рассказе, если бы младенцев, принятых ею в столь тяжелых условиях, умертвили. *
Приведем и длинный перечень знаменитых евреев, уцелевших в Освенциме или других нацистских концлагерях:
Леон Блюм — глава правительства Народного фронта в довоенной Франции,
Симона Вейль — будущая председательница Европейского парламента,
Анри Красуцкий — позже второй человек в профсоюзах Франции,
Мари-Клод Вайян-Кутюрье — член ЦК французской компартии,
Юзеф Цыранкевич — председатель Совета министров Польши,
Дов Шиланский и Шеевах Вейс — бывший и нынешний председатель кнессета
Жорж Шарпак — лауреат Нобелевской премии по физике в 1992 году,
