Мировой опыт свидетельствует, что удачные инновационные объединения возникали вокруг сильных университетов. В частности, если говорить про Силиконовую долину — это Стэнфорд и Беркли. В данном случае это Сколково, где есть недавно созданная бизнес-школа. Собственно говоря, там готовят не инженеров и изобретателей, а бизнесменов. Но поблизости от Москвы и нет таких университетов, как Стэнфорд — с большими кампусами и большой территорией. Возможно, идея как раз в том, чтобы много мультидисциплинарных ученых и молодые люди, которые учатся бизнесу или которые уже состоялись в бизнесе, собрались в одном месте. Другое дело, что не очень понятно тогда, каким образом там будет развиваться фундаментальная наука. Но теоретически и Физтех в Долгопрудном, и Бауманка, и МГУ не так уж далеко. Поэтому если строить, то все равно нужно строить кампус. Конечно, подобный Стэнфорду и другим крупным европейским университетам есть в Новосибирске, но власти, похоже, решили, что нужно начать с ручного управления, и поближе — в Москве, поскольку ничто другое пока не работает. Но внутри МКАДа такое строить просто негде, поэтому построят рядом с МКАДом.
Где правильнее в России развивать инновации?
• В Сколково — 7 %
• В старых советских центрах — 93 %
(По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»)
Для того чтобы все это заработало и стало приносить деньги, нужны три базовых условия. Первое — сильный университет, ученые, которые изобретают, и оборотистые богачи, которые инвестируют. И все это должно быть рядом и вместе. Такое сочетание было в Калифорнии — в Стэнфорде ученые изобретали, и нашлись люди, которые вложили в них деньги. Второе условие, о котором часто говорят, — должны быть сильные устойчивые компании, которые на долгосрочной основе предъявляют спрос на инновации, заказывают исследования и изобретения. И третье условие, самое для России сложное — это климат, безопасность, комфортная среда, свобода, законы, демократия, отсутствие коррупции.
К сожалению или к счастью, самое важное — третье условие. Первые два можно создать искусственно с помощью государства. Но, к сожалению, самым необходимым условием является именно третье — то есть наличие нормальной юридической среды, наличие нормальных таможенных правил и так далее — можно долго перечислять. Но, к сожалению, путь наименьшего сопротивления наиболее очевиден, поэтому как решат первые два вопроса в рамках Сколково, еще можно понять. А как обеспечить третье условие, пока понять сложно. Потому что на сегодняшний день главными препятствиями для развития инноваций в России по-прежнему являются менеджеры, инфраструктура, законодательство и чиновники.
Но прежде всего для такого проекта необходимо терпение. Инновации возникают вопреки всему, но для этого нужно терпение и время[28].
15 мая 1591 года царевич Дмитрий, младший и последний сын Ивана Грозного, с дворовыми детьми играл в «тычку» «сваей» — перочинным ножом или заостренным четырехгранным гвоздем. Во время игры у него случился приступ эпилепсии, он случайно ударил себя «сваей» в горло и умер на руках у кормилицы. После расспросов свидетелей комиссия пришла к однозначному выводу — смерть наступила от несчастного случая. Но слухи о насильственной смерти Дмитрия не утихли.
Три взаимоисключающие версии князя, а потом царя Василия Шуйского относительно смерти, или не смерти, царевича Дмитрия в Угличе в 1591 году до сих пор оставляют историков в недоумении. Можно, конечно, придерживаться одной из версий, но тогда как быть с другими?
Сначала Шуйский, возглавляя государственную комиссию, расследовавшую дело царевича, подписал официальное заключение, что маленький Дмитрий стал жертвой своей болезни — эпилепсии: играл на улице ножичком, случился приступ, во время которого он сам себя и зарезал. Эпилепсия, или, как тогда ее называли, «падучая болезнь», у царевича по ряду свидетельств действительно была. Но все равно, представить, как мальчик нанес себе смертельную рану, теоретически возможно, а вот практически — таких случаев вроде бы не было. Не оказалось и прямых свидетелей смерти Дмитрия — их буквально растерзала набежавшая толпа, уверенная, что царевича убили. Впрочем, эта версия хотя бы четко утверждала, что Дмитрий погиб.
Вторую версию все тот же беспринципный Шуйский запросто дезавуировал, признав в первом Лжедмитрии настоящего Дмитрия, «чудом спасшегося от покушения». Из отечественных историков в эту версию мало кто верит, но в принципе, опять же теоретически, не исключен и подобный вариант. В этом случае пришлось бы серьезно переписать историю, отказавшись от версии, которая на сегодня практически общепринята — то есть, что Лжедмитрий все-таки был Лжедмитрием.
У тех, кто считает, что Дмитрий был подлинным, есть свои сторонники, но она тем не менее маловероятна хотя бы по двум причинам. Во-первых, тело убитого царевича видело немало людей. Пусть они и не были свидетелями самого момента смерти, но не узнать мертвого царевича все-таки трудно. Есть и важные письменные документы, как правило весьма осведомленных иезуитов, которые без всяких сомнений подробно описывают историю Гришки Отрепьева, выдававшего себя за Дмитрия. То, что иезуиты потом спокойно сопровождали Отрепьева на Москву, для этого католического ордена дело обычное — гораздо чаще выше правды этот орден ставил политическую целесообразность, а здесь было целесообразно поддерживать Лжедмитрия.
Наконец, третья версия родилась у Шуйского, когда он уже сам боролся за царский престол. По этой версии царевич не просто случайно погиб, а был убит по приказу Бориса Годунова. И в данном случае теоретически это возможно, но практически круг лиц, желавших смерти царевича, был намного шире — множество видных представителей тогдашней элиты, зная о душевном нездоровье царевича, категорически не желали прихода Дмитрия к власти, с ужасом вспоминая времена правления его отца Ивана Грозного.
Поэтому до сих пор это одна из самых загадочных страниц русской истории, и скорее всего окончательного ответа на вопрос, какая из трех версий лукавого Василия Шуйского правдива, не узнать уже никогда.
Но при этом несомненно одно — смерть ли, не смерть ли, но вся история вокруг Дмитрия сыграла колоссальную роль в Смутное время. Это был стержень, вокруг которого все крутилось: одни выдавали себя за Дмитрия, другие не соглашались — и в итоге это раскололо страну. Редкое политическое убийство, даже вполне доказанное, имело такой огромный резонанс и такое влияние на историю целой страны.
«Политическое убийство — это убийство, которое совершено по политическим мотивам, а также — убийство, которое вызвало огромный политический резонанс, повлиявший на ход политических процессов».
(Владимир Овчинский в эфире радиостанции «Эхо Москвы»)
За последние двести лет в России было убито четыре главы государства, а именно, четыре императора: Петр III, Павел I, Александр II и Николай II — можно считать, что большевики тоже совершили политическое убийство, поскольку суда над последним императором не было. Вокруг каждого убийства можно выстроить огромное количество версий. Фактически вся их реальная история, а не та, которая в учебниках — это бесконечная конспирология и бесконечный ряд заговоров. Поэтому и каждое политическое убийство можно определить как заговор одной группы против другой группы, приведший к убийству.
Как уже было сказано, политическим убийством обычно называют прежде всего убийство, которое вызвало огромный политический резонанс. Но мотивация там может быть не только политическая, но и экономическая, может быть убийство на почве ревности или личной вражды. Главное — что последствия убийства возникают именно политические. Например, убийство Кирова, по одной из версий, было совершено по совершенно личным мотивам, а политические последствия у него были колоссальные — начало большого террора, так что оно оказало огромное влияние на историю и СССР, и всего мира. И уже не узнать, организовали это спецслужбы или же это было какое-то дикое стечение обстоятельств. Одно из самых знаменитых преступлений XX века, убийство президента США Джона Кеннеди, тоже до сих пор до конца не раскрыто, и поэтому продолжают жить десятки версий.
Часто задают, в том числе в связи с политическими убийствами, вопрос — политика вообще нравственна или нет? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но то, что в большой политике зачастую нет никаких правил игры, — это совершенно очевидно. Когда, например, идет речь о терроризме, говорят, что это продолжение политики — и это действительно так. Так и политические убийства — это та данность, которая существует со времен фараонов и будет существовать, пока будет политика. Потому что это прежде всего — инструмент политики. Конечно, нелегитимный, преступный, но поскольку все им пользуются, то это часть реальности, часть реальной политики.
