Разъехались — и сразу же началась новая свара. Ненасытный Давыд Игоревич «встал» на Василько Теребовльского, устранил соперника жестоким «византийским» способом, и все сызнова передрались.
В следующий раз Мономаху удалось собрать съезд только три года спустя, в 1100 году, в Витичеве. Там произошло нечто вроде семейного суда над Давыдом Игоревичем, против которого объединились все остальные. Порешили отобрать у преступника Волынское княжество, дав взамен на кормление несколько волостей, и еще добавили, скинувшись, четыреста гривен серебра.
При всей скромности результата Витичевский съезд все же принес Руси некоторое успокоение, так что еще через три года стало возможно провести встречу, целью которой стало решение уже не внутренней, а внешней проблемы.
В начале 1103 года у Долобского озера близ Киева Святополк с Мономахом договорились о большом наступательном походе против половцев. К союзу присоединились еще несколько князей, и весной большая армия по суше и ладьями двинулась вниз, к днепровским порогам.
В большой битве на реке Сутень коалиция одержала решительную победу над половецким войском. В сражении полегли два десятка ханов и бесчисленное множество простых воинов.
Польза единства была продемонстрирована с такой очевидностью, что в следующий раз, в 1111 году, князья собрались в масштабный поход на Степь уже безо всякого специального съезда.
Долобский съезд князей
А. Кившенко
Русскому оружию опять сопутствовал успех. Половецкая «столица» (на самом деле — скопление кибиток и глинобитных хижин) Шарукань была разорена, и часть кочевников убралась из Приднепровья на Кавказ. Основные орды от границ не ушли, но угрозы существованию Руси больше не представляли. К тому же удельные князья, вслед за Святополком, стали женить сыновей на половецких царевнах, привлекая на свою сторону отдельных ханов.
Победы русских в борьбе с половцами были заслугой Мономаха, а вовсе не великого князя, который, по выражению Татищева, «к войне не был охотник». Этот внук Ярослава Мудрого к тому же еще был «сребролюбив и скуп». Он не брезговал спекулировать в Киеве солью и хлебом, а также покровительствовал жадным ростовщикам, которые разоряли и закабаляли людей.
Стоило Святополку умереть (это произошло 16 апреля 1113 г.), и в Киеве вспыхнуло народное восстание. Оно было направлено против представителей княжеской администрации, чьи дворы подверглись разграблению, и против ростовщиков, которые были сплошь иудеями, поскольку христианам церковь запрещала ссужать деньги под процент. Так случился первый в истории России еврейский погром.
Народное восстание
Радзивилловская летопись
По «отчинному» праву наследовать Святополку должен был сын, по «лествичному» — первый из сыновей покойного великого князя Святослава (1073–1076), однако через десять дней анархии городская верхушка решила, что навести порядок в Киеве может только один человек: Владимир Мономах.
Держава истосковалась по «сильной руке» — и получила ее.
«Мономах» — не имя, а, собственно говоря, прозвище, которое Владимир (по-христиански — Василий) Всеволодович гордо носил всю свою жизнь, словно какой-то пышный титул. Князь желал, чтобы все помнили о его «кесарском» происхождении — о том, что он был внуком византийского императора Константина IX Мономаха. Это греческое слово означает «Единоборец» и как нельзя лучше характеризует судьбу Владимира, который всю жизнь в одиночку боролся с логикой исторического развития, пытаясь спасти и возродить обреченный государственный строй. До некоторой степени этому незаурядному человеку даже удалось повернуть время вспять.
Ярослав Мудрый женил сына на византийской принцессе в эпоху, когда Русь находилась в ряду ведущих европейских держав. Тем ярче сиял отсвет былого величия, запечатленный в имени Владимира Мономаха, когда звезда Киева померкла. Статус императорского внука никак не помог князю в его восхождении наверх, не дал никаких династических преимуществ — он долго оставался представителем одной из младших ветвей Ярославичей. Но сам Мономах безусловно придавал своим византийским корням большое значение и, кажется, поглядывал в сторону Константинополя не без вожделения. В бурной событиями и приключениями биографии князя есть эпизод, позволяющий сделать подобный вывод.
Всегда очень осторожный, совершенно не склонный к авантюрам, на склоне лет Владимир ввязался в странное предприятие: попытался ни более ни менее как прибрать к рукам власть над Византией. К тому времени Русь давно уже перестала вмешиваться в большую европейскую политику, и затея Мономаха выглядит явным историческим анахронизмом. Объяснить ее, пожалуй, можно лишь одним: в зените своего могущества, достигнув верховной власти у себя в стране, Владимир при помощи беглого греческого царевича Льва Диогена захотел осуществить мечту, ранее казавшуюся совершенно несбыточной.
История Льва Диогена напоминает приключенческий роман.
Он был младшим сыном императора Романа IV Диогена (1067–1071), свергнутого и ослепленного соперниками в борьбе за власть.
В 1087 году, восемнадцатилетним юношей, царевич, считавшийся воспитанником базилевса новой династии Комнинов, стал предъявлять права на трон и за это был сослан в Херсонес. Оттуда он бежал в степь, к половцам, где нашел союзника в лице хана Тугоркана — того самого, который вскоре разорит Русь и заставит великого князя Святополка жениться на своей дочери.
В 1092 году Лев вторгся с половецким войском в дунайские владения империи и поначалу добился значительного успеха — города признавали его императором и открывали ворота без сопротивления. Однако в результате предательства царевич угодил в ловушку и был захвачен в плен. Его, как в свое время отца, ослепили и заточили в темницу.
Несмотря на увечье, Лев Диоген в конце концов сумел убежать и на сей раз нашел пристанище на Руси, где его называли «цесаревичем Леоном Дивгеньевичем». Владимир Мономах, тогда еще не ставший великим князем, выдал за эмигранта свою дочь Марию.
В 1116 году, наведя порядок в державе, Мономах снарядил зятя в поход на Византию. Кампания началась с побед. Слепцу опять покорились дунайские города. Но в Доростоле царевича «лестью» (то есть коварно) умертвили двое подосланных греками убийц, и Мономахов план провалился.
В византийских источниках претендента называют самозванцем и «Лже-Диогеном» — подлинный царевич Лев якобы давным-давно пал в бою с печенегами, однако эта версия не подтверждается действиями Комнинов. Самозванца попросту казнили бы, а не отправили в ссылку и тем более не подвергли бы ослеплению — так обычно поступали с претендентами императорской крови.
Для российской истории эта неудачная экспедиция Мономаха особенного значения не имеет, и можно было бы о ней не упоминать, но она дает ключ к пониманию личности последнего по-настоящему великого киевского правителя и объясняет мотивы его поступков.
Владимиру было присуще величие замыслов, он обладал истинно масштабным мышлением и этим, по выражению Н.Костомарова, «выделялся посреди всей братии князей русских». Другой характерной его чертой была забота о том, как он будет выглядеть в глазах потомства — побуждение довольно экзотическое для государственного деятеля распадающейся страны и несомненно тоже вызванное стремлением уподобиться византийским императорам, которые издавна поощряли написание хроник.
Именно Владимир велел свести все ранние летописи в единую «Повесть временных лет». Как раз эта редакция древнерусских анналов сохранилась до нашего времени. Неудивительно, что Мономах предстает перед нами фигурой, исполненной значительности, державной мудрости и высокой нравственности, затмевая всех прежних государей.
Но, даже делая скидку на пристрастность киево-печерского редактора, который в 1116–1117 г.г. ведал составлением этого свода, нельзя не признать за Мономахом множества выдающихся достоинств. Мы увидим, что это солнце было не без пятен, и все же оно сияло очень ярко, да к тому же в эпоху, когда над Русью сгущалась тьма.
Великокняжеская автобиография
В самом конце «Повести временных лет» есть уникальный исторический и человеческий документ, написанный самим великим князем, знаменитое «Поучение к детям». Это и наставление сыновьям, и этический манифест, и изложение принципов государственного управления, и, что особенно интересно, рассказ о прожитой жизни.
