После нескольких месяцев обсуждений и составления планов союзники наконец оказались у цели. Все предварительные операции были завершены. Настал момент истины. Со времени громкой победы при Альме прошло три дня, и за этот короткий срок Раглан и Сент-Арно дважды упустили блестящую возможность быстро завершить кампанию, да и всю войну.
Во-первых, вместо того, чтобы преследовать отступающего противника и уничтожить его, союзники промедлили два дня на месте сражения. Тем самым Меншиков получил возможность перегруппировать войска и увеличить севастопольской гарнизон — влившиеся в него 34 000 войск, пришедших от Альмы, значительно усилили оборону города и сыграли важную роль в последующие месяцы. Эта двухдневная задержка к тому же позволила защитникам Севастополя укрепить земляные оборонительные сооружения и увеличить количество пушек.
С чем же было связано это промедление? Французы и англичане возлагали вину друг на друга. «Британцы не готовы! — гневно восклицал Сент-Арно. — Они меня задерживают». Официальный летописец французской армии барон де Базанкур, который был очевидцем происходящего, писал:
Англичане, бесстрашные и неутомимые на поле боя, похоже, не понимали крайнюю опасность каждого дня, даже часа промедления при осуществлении военной операции. Они просто не желали спешить. «Мои потери были меньше, чем у англичан, — писал маршал Сент-Арно, — потому что я действовал быстрее. Мои люди бежали, а британцы — шли…» Английской армии не хватает гибкости и подвижности… 22-е стало еще одним потерянным днем.
Кинглейк утверждает противоположное: «Лорд Раглан стремился вперед и убеждал Сент-Арно поторопиться, но получил ответ, что немедленное выступление французов невозможно. Маршал снова сказал, что необходимость вернуться на то место, где солдаты оставили свои ранцы (на берегу Альмы), не позволяет двигаться дальше». По словам Кинглейка, Сент-Арно также заявил, что «его люди устали и идти дальше не могут». Правда, возможно, заключается в том, что обе стороны повинны в этой задержке и отказе от преследования побежденного противника. Так или иначе, для союзников это было неудачей, русским же такое промедление дало преимущество.
Но к 24 сентября союзная армия проделала восемнадцатикилометровый марш от Альмы и теперь стояла на северных холмах, откуда открывался вид на Севастополь и Звездный форт. И вот тут-то союзники совершили вторую ошибку. Еще задолго до высадки у Евпатории Раглан и Сент-Арно договорились, что нападут на Севастополь с юга. Теперь же, оказавшись к северу от города и потеряв два дня, Раглан решил не медлить и высказался за немедленное наступление союзников с того места, где они находятся.
Сент-Арно не согласился и с жаром протестовал против изменения первоначального плана. По его мнению, атаковать следовало с юга. Русские укрепления с северной стороны значительно сильнее. В частности, его тревогу вызывал Звездный форт. Кроме того, союзникам стало известно, что русские затопили семь судов у входа в гавань, закрыв ее тем самым для англо-французского флота и лишив наступление с севера возможной поддержки корабельной артиллерии. После упорных пререканий Раглан уступил, и теперь их армию ожидал нелегкий переход длиною в 21 километр по местности, покрытой лесами и густыми зарослями кустарника, под палящим солнцем и при отсутствии сколько-нибудь надежных карт. Она окажется отсеченной от флота и лишится не только надежного снабжения, но и прикрытия корабельных пушек. Идя навстречу Сент-Арно, Раглан отчасти действовал из уважения к маршалу, здоровье которого находилось в весьма плачевном состоянии. Французский командующий быстро слабел, в этом не оставалось сомнения. «Вы видели Сент-Арно? Он умирает», — сказал Раглан своему адъютанту, когда они покидали французский лагерь.
Отказ от наступления с севера стал стратегической ошибкой союзников, которая озадачила не только русских, но впоследствии и представителей самых разных слоев английского и французского общества. Годом позже «Таймс» обвинила Раглана в том, что он не проявил достаточной энергии и настойчивости, выступая за немедленный штурм Севастополя. Союзники преувеличили истинную крепость Звездного форта и других северных оборонительных сооружений. Стены, которые встревожили Сент-Арно своим основательным видом, были на самом деле сделаны из кирпича, положенного в три слоя. Сосредоточенного артиллерийского обстрела они бы не выдержали. Стены эти защищались всего лишь 198 пушками, в основном легкими и расположенными не лучшим образом.
Адмирала Корнилова, командовавшего русским флотом, удивил отказ союзников от нападения на город с севера: «Должно быть, Бог не оставил еще России. Конечно, если бы неприятель прямо после Альминской битвы пошел на Севастополь, то легко бы завладел им», — написал он в своем дневнике. А вот что писал барон Д. Е. Остен-Сакен: «Если бы неприятель действовал решительно, то и всей армии было бы недостаточно для защиты Севастополя, вовсе не приготовленного к принятию осады». Так была упущена еще одна возможность.
Когда союзники подошли к городу Балаклаве, Крымская кампания была в разгаре. В правительственных кабинетах и светских гостиных Лондона, Парижа и Константинополя царила уверенность, что конец уже близок. Общее настроение было радужным. Мало кто мог предположить, что осада города продлится почти год — точнее, триста сорок семь дней. За это время город шесть раз подвергся массированному артиллерийскому обстрелу и его жители и защитники пережили трудно выразимые страдания. Жаркие бои велись по периметру города на его окраинах. Названия этих мест — в их числе Балаклава, Инкерман, Евпатория, Малахов курган — стали широко известны: они встречаются на страницах учебников и книг по истории, в песнях, стихах и литературных произведениях. Но Балаклаву вспоминают чаще всего.
Назвать Балаклаву городом было бы преувеличением. В описываемое время это поселение представляло собой цепочку домов, вытянувшуюся вдоль восточного берега бухты, окруженной довольно крутыми холмами. Самый крупный из этих холмов носил название горы Хиблак. Когда туда прибыли англичане, защита Балаклавы ограничивалась старым фортом на восточной стороне бухты. Мортира форта сделала выстрел в сторону приближающихся войск, и ядро ударило в землю почти у самых ног Раглана, не причинив, впрочем, ему вреда. Форт был быстро захвачен: его комендант сдался без сопротивления[110].
Во время этой скоротечной операции британский флот занял позицию вблизи побережья, направив орудия на бухту. Балаклава теперь была под надежным контролем англичан. Однако ее бухта оказалась значительно меньше, чем позволяла предположить ненадежная примитивная карта, и союзный флот не мог в ней разместиться. Поэтому подошедший днем позже французский флот занял две другие бухты, немного западнее, — Камышовую и Казахскую. В результате такого расположения во время наступления на Севастополь французы заняли левый фланг, а британцы — центр и правый фланг, то есть самое горячее место этого кровавого побоища.
Тем временем состояние Сент-Арно стремительно ухудшалось и к 26 сентября стало критическим. С прибытием французской эскадры маршала перевезли на корабль «Бертолле», чтобы немедленно отправить в Константинополь и поместить в больницу, но через несколько часов после отплытия он скончался. Несколькими днями ранее Сент-Арно передал командование французскими войсками генералу Канроберу.
Разведка, обсуждение ее результатов и подготовка к наступлению заняли еще немало дней. Раглан настаивал на немедленных активных действиях, но Канробер возражал. Сначала, говорил он, следует правильно разместить батареи, а это требует возведения земляных укреплений. И Раглан снова уступил французам.
К 17 октября с момента высадки в Евпатории минул почти месяц. Поскольку союзники отказались от штурма с севера, русские поняли, что их наступления следует ожидать с юга, и стали поспешно укреплять эту часть города. Практически все жители Севастополя — солдаты, матросы и гражданское население — трудились не покладая рук днем и ночью, укрепляя существующие оборонительные сооружения и строя новые. Орудия и боеприпасы переместили с прибрежных позиций на новые места. Если в сентябре гарнизон города насчитывал 16 000 человек (в основном моряки и ополченцы и только один батальон регулярных войск), то к середине октября в Севастополь прибыли двенадцать батальонов с придунайских территорий, а также войска, вернувшиеся после сражения на Альме. Количество пушек на южных позициях увеличилось со 172 до 341, причем многие орудия были крупного калибра.
Наконец армия союзников была готова. Шестнадцатого октября войска получили приказ начать артиллерийский обстрел оборонительных позиций на следующее утро в шесть тридцать. Одновременно должны были заговорить пушки на кораблях. Однако, к всеобщему удивлению, русские перехватили инициативу и открыли огонь по союзникам в пять тридцать. Из-за проблем с общей координацией действий объединенный флот начал обстрел Севастополя на четыре часа позже, да и то впустую: французские суда оказались слишком далеко от цели и скоро прекратили стрельбу, а британские корабли, напротив, стояли чересчур близко к берегу и сами страдали от яростного огня, а потому тоже прекратили стрелять. Однако наземная артиллерия продолжала свое дело весь день, и русские пушки успешно стреляли в ответ. Ближе к полудню русский снаряд попал в крупный пороховой склад. Раздался взрыв чудовищной силы, который не только уничтожил большой запас боеприпасов, но и вообще деморализовал артиллерийскую прислугу до такой степени, что французские пушки замолчали. «Свидетели этой страшной сцены испытали потрясение: огненный смерч в одно мгновение превратил полсотни людей в обугленные трупы или изувеченных беспомощных страдальцев», — писал Кинглейк. Французская артиллерия не возобновляла стрельбу до конца дня, огонь вели только британцы. К ночи эта кровавая дуэль завершилась — ни одна из сторон не получила преимущества. Так началась осада Севастополя.
