Часть пулеметной команды вверенного мне батальона с поручиком Руцким и прапорщиком Деггером во главе позволила себе даже прибегнуть к угрозам, понуждая остальных идти сдаваться и требуя от начальствующих лиц, чтобы те вели их в Киев, выдав предварительно за месяц вперед суточные. Но в подавляющем большинстве своем полтавцы, презрев угрозы, не послушались трусливых подговоров и, крепкие верой в правоту своего дела, не захотели без боя сдавать оружия и вместе с доблестными кадрами 10-го Одесского уланского и 34-го пехотного Севского полков и Кременчугским дивизионом при 2 горных орудиях решили пробиваться на соединение с Добровольческой армией.
Вечером 22 декабря 1918 года части, верные долгу и славным традициям старой Русской армии, двинулись под командой полковника Ратманова в новый поход – на Одессу. Полтавцы шли в авангарде. К утру 24 декабря, пройдя в два перехода свыше 120 верст, отряд подошел к Днепру у переправы против м. Ржишев, которое оказалось занятым сильным гарнизоном войск Директории. Дождавшись сумерек и послав небольшую часть отвлечь внимание противника, полковник Ратманов с остальным отрядом продвинулся на несколько верст вниз по реке и внезапным ударом сбил охранение петлюровцев у Преображенского монастыря и с боя, в полной темноте, форсировал переправу.
Независимо от угрозы со стороны ежеминутно могущего в превосходных силах вернуться противника, для удержания которого были выдвинуты в направлении к Ржишеву вверенные Мне полтавцы, переправа через Днепр затруднялась целым рядом почти непреодолимых препятствий. Малейшее уклонение с дороги грозило полыньями, подтаявший лед проламывался у берегов, орудия и колесный обоз приходилось вытаскивать на руках, лошади проваливались в воду или скользили, карабкаясь на крутой берег. Промокшие и продрогшие люди безропотно исполняли свой долг, и только благодаря их сверхчеловеческим усилиям и доблести отряда удалось закончить переправу к тому времени, когда к монастырю подошли передовые части получивших подкрепление петлюровцев. Обстрелянные, однако, выставленным заслоном полтавцев, они не пытались сблизиться с ядром отряда.
Весь день 25 декабря отряд, имея вверенный мне батальон в главных силах, с боя продвигался на юг, преследуемый наседавшим противником. В каждой почти деревне приходилось наталкиваться на сопротивление, целый ряд был взят с боя. Арьергард в течение дня почти не выходил из огня. К вечеру неприятель был обнаружен и на флангах. Не решаясь сблизиться и не принимая боя, отряды противника, усиливаясь бандами примыкавшего к ним местного населения, постепенно суживали вокруг отряда кольцо. Движение же между тем все затруднялось. Жители, предупреждаемые нарочными и перепуганные распространявшимися последними слухами про ужасы, творимые якобы отрядом, разбегались, угоняя лошадей, вследствие чего не было возможности подменить выбивавшиеся из сил подводы. Значительное количество раненых и больных приходилось не только вести с собою, но и охранять, ибо каждого отставшего ждала неминуемая гибель со стороны пользовавшихся каждой складкой местности, чтобы обстрелять колонну, партизан. Накрапывал дождь, смывая последние остатки снега. С наступлением темноты положение еще ухудшилось. Часть подвод пришлось бросить, ибо лошади не тянули саней по грязи. Мокрый туман закрыл землю, грозя всякими неожиданностями. Лишенные уже несколько дней какого бы то ни было отдыха люди падали от усталости, и только сознание, что в одной быстроте движения – надежда вырваться из все более и более сжимающегося кольца, поддерживало их угасающие силы.
На ночлег отряд остановился в селе Купиеватом, в южной части Киевского уезда, верстах в 50 от места переправы через Днепр. Дальше ни люди, ни лошади идти не могли.
В течение ночи к начальнику отряда прибыли представители войск Директории с вопросом, что за отряд двигается и куда он идет, обещая – в случае его мирных намерений – не чинить ему дальнейших препятствий в пути. Для ведения переговоров были полковником Ратмановым назначены помощник командира и адъютант вверенного мне Полтавского батальона контр-адмирал Черкасский и лейб-гвардии Преображенского полка штабс-капитан Дейтрих-Белуха-Кохановский. По приезде в деревню Таганчу офицеры эти были арестованы, и им было предъявлено от имени Директории требование немедленно согласиться за отряд на разоружение и безусловную сдачу. Не считая себя вправе принять такие условия и не видя при создавшейся обстановке возможности вести дальше переговоры, парламентеры ограничились сообщением предъявленных им требований начальнику отряда. Обратно в отряд они отпущены не были и были объявлены заложниками.
Положение отряда между тем становилось все тяжелее. Без средств к передвижению, имея значительное количество раненых и больных, при 300 лишь способных носить оружие, почти без патронов и снарядов он был окружен двинутыми Директорией со всех сторон против него – последней борющейся еще за Россию на Украине горсти офицеров – значительными силами. Попытка прорваться заранее была обречена на неуспех…
После полутора дней переговоров начальник отряда, получив достоверные сведения о падении Одессы и побуждаемый настойчивой телеграммой полковника Кунцевича – старшего из посланных в Киев из Ядловки делегатов, – согласился, наконец, на сдачу отрядом оружия с тем, чтобы всем офицерам и добровольцам была обеспечена личная неприкосновенность, оставлены деньги и собственные вещи, а сами они, как военнопленные, были доставлены в Киев. Необходимые гарантии были в письменной форме даны представителями Директории – начальником Киевского уезда украинским полковником Негорашем и командующим войсками атаманом Македоном. Не видя другого исхода, с тоской на душе, приняли добровольцы эти условия.
Утром 27 декабря состоялось разоружение отряда. Под хмурым пасмурным небом, окруженные исступленной толпой ворвавшихся в деревню петлюровцев, построились, осыпаемые бранью и угрозами, чины отряда с неясной надеждой на то, что условия сдачи будут все-таки соблюдены. Но тщетна была эта надежда. Все личные вещи были на месте разграблены, найденные деньги и ценные вещи, даже обручальные кольца, отняты, со многих сняты сапоги, одежда…
Босых и раздетых людей, среди издевательств и оскорблений, погнали, подталкивая прикладами, в м. Таганчу, где заперли на ночь в такой тесноте, что негде было стоять, а недостаток воздуха доводил до обморока. Утром повели дальше, расстреливая по пути отстававших либо по слабости, либо за отсутствием обуви, отнятой накануне. Смертью героя пал вверенного мне батальона поручик Гладкевич, убитый на глазах у всех за слова: «Я думал, что сдаюсь честному противнику, а это оказалась банда». Пало от презренной руки сотника Семена Науменко и несколько братьев наших по оружию севцев, мученической кончиной запечатлевших свою преданность долгу. Мир честным, самоотверженным душам…
К ночи остатки отряда подошли к станции Корсунь и почти тотчас же были размещены по неочищенным даже от навоза вагонам, по 15 человек на вагон. У измученных, доведенных до отчаяния людей вновь мелькнула надежда. Сзади оставалось предательство и вероломство – впереди, быть может, проявится честность.
До Фастова поезд шел двое суток, три раза возвращаясь в Белую Церковь, чтобы только спасти жизнь пленным, с которыми встречные эшелоны грозили расправиться самосудом. За эти дни пищу дали один только раз. Конвой грабил в пять приемов, расстреливать собирались трижды, дважды подкатывая для этой цели к вагонам пулеметы… 30 декабря, наконец, удалось миновать Фастов, где от отряда были отделены и неизвестно куда отправлены наши доблестные, честные друзья князь Михаил Борисович Черкасский и Сергей Модестович Ратманов. Ко всеобщему изумлению поезд не повернул на Киев. Мелькнул Казятин, прошли несколько часов ожидания смерти в Бердичеве, лишь путем долгих уговоров удалось коменданту поезда убедить гарнизон Ровно пропустить эшелон и не расправляться с едущими самосудом… В Киверцах гайдамаки и сечевики отцепили паровоз и приставили к поезду свой караул, решив на собранном у самых вагонов митинге казнить всех офицеров на следующее утро. Всю ночь провел конвой в переговорах, всю ночь провели заключенные в молитве. К рассвету, когда всякая надежда, кроме надежды на Бога, исчезла, машинисту удалось обмануть бдительных часовых, внезапным маневром сцепиться с вагонами и увезти их под беспорядочным огнем часовых. Агония ожидания длилась 17 часов.
В Голлобах охрану эшелона приняли немцы. Явилась возможность отдохнуть от беспрерывных издевок и систематического в течение всего пути вооруженного грабежа. Явилась возможность утолить голод покупкой хлеба, а жажду водой, добытой без унижения. Открывалась новая страница в жизни каждого, и открывалась она под Новый год.
