Наконец, сюда же слав. zobъ ‘зуб’, литовск. zambas ‘край’, др.-исл. kambr ‘гребень’, санскр. jambha- ‘челюсть’. Их обычно объясняли из *gombho-s ‘зуб, орудие раздробления’[1153]. Эта этимология не может считаться точной. Нетрудно прежде всего заметить, что предположенное первоначальное значение совершенно не объясняет всех исторически засвидетельствованных значений, ср. литовск. zambas ‘край’, кем. Катт ‘гребень’. К тому же древнее индоевропейское название зуба широко известно в совершенно иной форме. Поэтому *gombho-s точнее объясняется из *gon-bho-s с вокализмом о к тому же gen- рождать(ся)’: *gon-bho-s ‘выросшее’ > ‘выступ’, ср. значение ‘край’ в литовском, ‘гребень’ в германском, факультативное в некоторых индоевропейских диалектах — ‘зуб’, вытеснившее старое название. Такое семантическое развитие имеет много близких аналогий, ср. выше примеры ‘расти’ > ‘высокий’[1154]. На связь слав. zobъ, греч. γόμφός, санскр. jambha- с *gеn- через *gon-bho-s указывал еще Г. Гюнтерт[1155], но в его рассуждении известные нам отношения поставлены на голову: видя в греч. γόνυ ‘колено’, γένυς ‘подбородок’ древнее значение ‘угол, изгиб’, Гюнтерт объясняет из последнего значение ‘род’ как вторичное (!).
Наконец, ст.-слав. зѧбѫ ‘dilacerare’[1156] стоит в прямой связи со ст.-слав. зѫбъ ‘зуб’. Точно так же вторично значение др.-инд. jambhay, авест. zembay- ‘дробить’, обусловленное влиянием упомянутого jambha-.
Из истории и.-е. *gen-, genə-
1. К развитию значений ‘рождать(ся)’ > ‘знать’
Общеиндоевропейскому словарю известны, на первый взгляд, различные основы *gen- ‘род, рождаться’ и *gen- ‘знать’. Глубокие семантические различия, а также самостоятельное развитие обеих основ во всех индоевропейских языках побудили большинство лингвистов считать их случайными омонимами[1157]. Соответственно этому обычно полагают, что балто-славянский язык совершенно утратил *gеnə-, *gne- ‘рождать(ся)’, сохранив только *genə-, *gne- ‘знать’[1158].
Однако почти полное тождество и.-е. *gеn- I и *gen- II вплоть до отдельных форм служило постоянным источником сомнений в верности их разграничения. Сомнения эти высказывались неоднократно и с разных точек зрения. К. К. Уленбек[1159] считает вероятным для них общее древнейшее значение ‘мочь, быть в состоянии’. Г. Гюнтерт[1160] определенно видит в них единую основу, исходя, однако, из ошибочных положений (см. выше). Подробно резюмирует состояние этого вопроса в литературе А. В. Исаченко[1161], одновременно предлагающий на основании некоторых новых материалов оригинальное решение. Исаченко высказывает справедливое сомнение в реальности исконно раздельного существования и сохранения двух столь тождественных в своих формах слов. Он подчеркивает специальную заслугу Д. Томсона в установлении семантической близости понятий ‘знать’ и ‘родиться’[1162]. Решающей при этом А. В. Исаченко считает вслед за Д. Томсоном близость понятий ‘знак’, ‘имя’ и ‘родство, род, родить’. Томсон акцентирует тот факт, что член рода знает своих сородичей по родовому знаку. Соответственно этому и Исаченко обращает главное внимание на связь и.-е. *genos ‘род’ и *gеnə-тn ‘родовой знак; члены рода, объединенные общим родовым знаком’[1163]. В принципе не вызывает возражений мысль Исаченко о том, что «новейшие исследования в области родового устройства индоевропейцев показывают тесную связь как семантическую, так и материальную между понятиями ‘род’ и ‘родовой знак’»[1164]. Вместе с тем важность, которую он придает именно понятию родового знака в генезисе значений ‘знать’, представляется нам преувеличенной. Выходит, что ‘знаю’ (*gno-) первоначально имело смысл: ‘знаю по родовому знаку’.
Этот ход мыслей нельзя назвать удачным прежде всего потому, что он отнюдь не вытекает с необходимостью из известных фактов, которые говорят о происхождении значения ‘знать’ и всех близких вторичных значений, включая и названия родового знака, из значения ‘род, рождаться’ (в данном случае речь идет только о семантическом развитии индоевропейской основы *gen-, а не обо всех случаях происхождения терминов ‘знать’ в индоевропейских языках). В то же время мысль о первичности значения ‘родовой знак’ ничем не подтверждается. Исторически несомненное существование таких знаков, понятно, само по себе ни к чему не обязывает при исследовании истории значения ‘знать’. Несколько предвзято выглядит также стремление видеть в образованиях с −men/mn, более того — в самом суффиксе −men/mn древнее значение ‘знак’[1165]. Во-первых, область применения −men/mn в индоевропейском несравненно шире, ср. древние, отнюдь не аналогические образования и.-е. *ghei-mn ‘зима’, *sreu-mn ‘поток’: греч. ρευμα, фракийск. Στρυμών, польск. strumien. Очевидно также, что слав. zname ‘знак, метка’ имеет вторичное значение, если учесть древность типа −men/-mn, ср. этимологически тождественное лат. germen ‘зародыш’, а не ‘родовой знак’ — из *gen-men < *genə-mn, типично отглагольного имени: *gеnə- ‘рождаться’. Во-вторых, нет никаких оснований для поисков знаменательного значения у и.-е. *men/mn, которое относится к числу древнейших словообразовательных формантов индоевропейского. Это так же бесполезно, как, например, видеть вместе с Г. Хиртом в суффиксальном оформлении и.-е. *genos, род. п. ед. ч. genesos следы и.-е. *es- ‘быть’.
На основании вышесказанного нам представляется необходимым для выяснения реального генезиса значения ‘знать’ указать, что между ним и значением ‘рождаться’ не стояли какие-либо названия родового знака. Напротив, значение ‘знак’ вторично, оно произведено в ряде случаев от основы с уже сложившимся значением ‘знать’, ср. слав. znakъ, литовск. zenklas[1166]. Значения ‘рождаться ~ быть в родстве’ и ‘знать’ связаны непосредственно.
Об этом говорит интересная особенность словоупотребления, не случайно хорошо сохранившаяся в ряде индоевропейских языков. Изучение истории употребления термина ‘знать’ позволяет установить отличные сферы употребления для разных индоевропейских основ со значением ‘знать’. Так, наряду с *gеnə- ‘знать’ индоевропейские языки знают другой важный корень: *uoid-, ср. греч. οίδκ, слав. vedeti и родственные. Сравнение *genə- и *uoid- показывает, что они не были синонимичны и четко разграничивались в употреблении. Приведем несколько характерных примеров из разных индоевропейских языков. По-гречески в выражениях ‘знать человека’ выступал обычно только глагол γιγνώσκω, продолжающий *gnō-: γιγνώσκειν τόν Λύσανδρα, γιγνώσκω τον ανδρα, но не οιδα τον ανδρα. Последнее — греч. οιδα — достаточно ясно обнаруживает «вещное» значение: ‘знаю что’[1167]. Это довольно последовательное употребление *gnō- ‘знать’, не смешивавшееся первоначально с функциями *uoid- ‘знать’, прослеживается и в других индоевропейских языках, в том числе в современных. Так, известным правилом немецкого языка является словоупотребление, аналогичное греческому: ich kenne den Menschen ‘я знаю (этого) человека’, где kenne восходит к тому же *g(е)no-, что и γιγνώσκω. Немецкий, сохранивший очень активный рефлекс и.-е. *uoid- wissen, до сих пор использует wissen только в исконном «вещном» значении, а kennen — в описанных типичных ситуациях. В отдельных славянских языках также сохранились определенные сферы употребления индоевропейских основ: польск. znam tego czlowieka, но wiem со mie czeka, чешск. znam teho cloveka, но vim, со me ceka.
Нарушения отмеченного древнего разграничения происходили в порядке экспансии рефлексов *pen-, *gno- ‘знать’ в семантическом отношении за счет рефлексов *uoid- в различных «вещных» значениях последнего, ср. нем. ich kenne das Buch. Употребление рефлексов и.-е. *uoid- соответственно сокращалось в ряде индоевропейских языков, в одних незначительно, в других весьма последовательно, примером чего являются русский и английский с их абсолютным употреблением в обоих значениях в первом — глагола знать, во втором — родственного know. Уже эти наблюдения показывают, что мы имеем дело с закономерными отношениями.
