«Если охарактеризовать в двух словах истекший период, его можно было назвать переломным. Некоторые товарищи думают, что главное в наступлении социализма составляют репрессии, а если репрессии не нарастают, то нет и наступления. Это, конечно, неверно. Репрессии являются необходимым элементом наступления вспомогательным, а не главным.
Можно ли вести успешную борьбу с классовыми врагами, не борясь одновременно с уклонами в нашей партии? Нет, нельзя. Лидеры правых уклонистов открыто признали свои ошибки и капитулировали перед партией. Но было бы глупо думать, что правый уклонизм уже похоронен. Потому что правые уклонисты отражают сопротивление отживших классов, именно поэтому правый уклон есть основная опасность нашего времени в партии».
Сталин фактически указал на врагов, «открыто признавших свои ошибки» в прошлом году, а теперь с недоумением и растерянностью слушающих Сталина. И по отмашке Сталина началось какое-то странное шквальное дружное третирование бывших оппозиционеров. 28 июня 1930 года в своём выступлении Л. Каганович отметил:
«ЦК во всей своей организационной практике обеспечивал линию партии. И когда стал вопрос о том, что московское руководство во главе с Углановым хотело превратить Москву в базу для борьбы с ЦК. ЦК снял не только Угланова, но и добился ухода из московской организации ряда других работников».
29 июня в своем выступлении глава Украины Постышев отметил: «Я хочу подчеркнуть, что наряду с вылазками и оживлением борьбы правых, некоторые группы правых явно перерождаются в контрреволюционные организации и даже с заговорщицкими планами. Я уже не касаюсь платформы, с которой правые выступали и в которой они бросали партии ряд обвинений вроде того, что партия проводит военнофеодальную эксплуатацию крестьянства, насаждает бюрократизм и т.д. Я думаю, т.т. Бухарин, Рыков и Томский признают перед съездом всю преступность этих выступлений».
Растерянные «обвиняемые» пытались неуклюже оправдываться и защищаться, Томский:
«Так как в ноябре было подано подписанное нами заявление, с ноября месяца, я говорю лично о себе, я голосовал в ЦК за все важнейшие политические документы нашей партии. Но мне кажется, товарищи, трудновато быть в роли непрерывно кающегося человека. У некоторых товарищей есть такие настроения — кайся, кайся без конца и только кайся. (Смех) Дайте же немного поработать». (Смех).
Рыков: «Мы говорим, работаем, выступаем на основе генеральной линии партии, в защиту её; определенный опыт совместной работы после ноябрьского пленума есть; что нужно ещё, чтобы доказать, что мы не ведем борьбы против партии, а работаем на основе генеральной линии партии?
Любченко прерывает Рыкова и вставляет подсказку: «Активная борьба против вчерашних сторонников». Рыков отвечает: «Значит, я должен бороться с Томским, Томский должен бороться со мной, мы оба должны бороться с Бухариным, а Бухарин против каждого из нас?» (Шум, смех).
30 июня С. Киров: «Товарищи, я боюсь быть резким, но мне кажется, если коротко сформулировать итоги того, что мы вчера слышали, то выходит, как будто бы так, что тт. Томский и Рыков решили, что перед ними сидят «иваны непомнящие», забывшие истекшую полосу нашей борьбы. Весело излагал свою точку зрения Томский». «Весело, действительно весело», — поддержал его Каганович.
Напрашивается вопрос — зачем нужно было это третирование бывших, давно раскаявшихся и теперь верно служащих оппозиционеров? Хотя в этот период оставшиеся в СССР троцкисты действовали весьма вольготно. Например, когда оставшийся за главного оппозиционера после высылки Бронштейна — Христиан Раковский, живущий в ссылке в комфортабельной гостинице(!), почувствовал недомогание, то заботливый Сталин очень расстроился по этому поводу и в 1931 г. послал за государственный счёт Раковского подправить здоровье на грязевой курорт Шира. Раковскому очень понравилось на курорте, и он решил его посетить второй раз в следующем году. При этом никто Раковскому не мешал вести и дальше антигосударственную деятельность и переписываться с Бронштейном-Троцким, который за границей развернул бурную антисталинскую пропаганду.
Кстати, в это время бывший член ВКП(б) и ещё гражданин СССР Бронштейн-Троцкий с большим сожалением покидал любимые США, чтобы в Европе организовать свой Интернационал и продолжить борьбу со Сталиным, Троцкий: «Я оказался в Нью-Йорке, в красочно-прозаическом городе капиталистического автоматизма, где на улицах торжествует эстетическая теория кубизма, а в сердцах — нравственная философия доллара. Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь кузницы, где будет выковываться судьба человечества» («Моя жизнь. Опыт автобиографии» Берлин, 1930 г.).
«Христиан Георгиевич (Раковский) свидетельствовал, что вокруг него была организована настоящая «блокада», правда, по его словам, лишь в конце 1932 г.» (то есть после второго отдыха Раковского на курорте, и до 1932 года Раковский занимался своей подпольной деятельностью относительно вольготно, — Р.К.) — утверждает исследователь истории троцкистской оппозиции Мельниченко. Хотя с другими врагами Советской власти — недовольными коллективизацией крестьянами Сталин расправлялся быстро и без всяких «уси-пуси».
А первые троцкистские «грачи» прилетели в разведку в СССР ещё в прошлом году — «В июне 1929 года в Москве были арестованы нелегально прибывший из Берлина представитель «Заграничной делегации ЦК РСДРП(м)» М.А. Броунштейн-Валерианов и члены подпольной группы меньшевиков во главе с уполномоченным от этой «делегации» Т.Н. Кузнецовой», — отметил в своём исследовании А. Мартиросян.
Возвращаясь к смыслу третирования раскаивавшихся прошлогодних партийных оппозиционеров можно отметить — Сталин таким странным, оригинальным образом, используя критику прошлогодней партийной оппозиции, дал ясно понять, что он после паузы определился — и решил вернуться опять к жестокой сплошной коллективизации. Признаком этого решения был также арест в ходе дискуссии по крестьянскому вопросу перед съездом 21 июня 1930 г. немного инакомыслящего ученого-аграрника А.В. Чаянова. Когда 16 съезд ВКП(б) выдвинул лозунг «развернутого наступления социализма по всему фронту», то имелась ввиду в первую очередь только одна шаткая часть этого «фронта» — крестьянство, сельское хозяйство. При этом опять обращаю внимание — Сталин в этом случае снова использовал понятие — «фронт», то есть — для Сталина Гражданская война в СССР продолжалась, и он в очередной раз планировал её ужесточить.
А поскольку в этой Гражданской войне не высказывали своего недовольства коллективизацией «почему-то» только евреи, а недовольство демонстрировали в основном представители коренных народов (русского, украинского и пр.), причем бывшие оппозиционеры в верхушке партии (Томский, Бухарин, Угланов, Рыков) также были русскими, при этом Рыков занимал пост главы правительства, то Сталин решил ещё раз нанести профилактический удар по национализму. И на 16-м съезде Сталин опять обрушился на великорусский шовинизм:
«Нетрудно понять, что этот уклон отражает стремление отживающих классов господствовавшей ранее великорусской нации вернуть себе утраченные привилегии. Отсюда опасность великорусского шовинизма, как главная опасность». И Сталин провозгласил очень агрессивный лозунг — «Раздавить гидру национализма!»
А. Луначарский быстро уловил очередное антирусское настроение вождя и, борясь с русским национализмом, сделал радикальное предложение — заменить русскую письменность латиницей, и логично его обосновал: «Отныне наш русский алфавит отдалил нас не только от Запада, но и от Востока. Выгоды, представляемые введением латинского шрифта, огромны. Он дает нам максимальную международность, при этом связывает нас не только с Западом, но и обновленным Востоком» (Г. Костырченко). К счастью, это предложение Луначарского Политбюро не одобрило.
Полностью согласен с Вадимом Кожиновым, заметившим: «До 1934 года в сущности нет и намека на приверженность Сталина собственно русской (а не только революционной) теме». До 1934 года «русским духом» от Сталина совсем «не пахло», а скорее наоборот — с 1924 года он демонстрировал грубую русофобию. Во главе СССР стоял грузинский марксист-интернационалист, русофоб вместе с еврейскими комиссарами и русскими шабесгоями типа А. Андреева, Калинина и пр.
После того, как Сталин вдруг обнаружил «русский великодержавный шовинизм», причем без его проявления(!) и на 16 съезде объявил борьбу с этой «главной опасностью в национальном вопросе», то его старательные подчиненные, кроме (опять) православных священников, быстро нашли зловредных русских шовинистов, — совсем логично ими оказались пишущие на крестьянские «народные» темы литераторы: П. Орешин, Н. Клюев, С. Клычков, И. Касаткин, Пимен Карпов, Л. Леонов, И. Катаев, В. Шишков, многие из которых были в крестьянской секции с 1918 года. Хотя стоит отметить, что очень подозрительного своими произведениями М. Булгакова и главного дирижера Большого театра Н. Голованова Сталин спас от третирования и репрессий. Естественно, что советскому народу было запрещено показывать произведения Есенина, Лескова, Леонтьева, Данилевского и даже — Пушкина, как прославлявшего русский шовинизм. А что уж говорить о Достоевском с его «Еврейским вопросом» и «Бесами».
