Вопрос: Что именно знал СОКОЛЬНИКОВ о состоявшемся блоке между троцкистами и зиновьевцами?
Ответ: Он знал, что этот блок организовался на террористической основе и что практической задачей блока является организация покушения на СТАЛИНА и КИРОВА.
[…]
Вопрос: Значит, СОКОЛЬНИКОВ не только от Вас знал, что центром троц-кистско-зиновьевского блока готовятся террористические покушения на т. СТАЛИНА и КИРОВА, но и лично участвовал в решении создания руководящей террористической группы.
Подтверждаете ли Вы это?
Ответ: Да. Подтверждаю.
Обвинение Каменевым Сокольникова послужило причиной расследования, которое должно было привести ко Второму московскому процессу в январе 1937 г. В начале 1980-х годов Арч Гетто обнаружил свидетельства в гарвардском архиве Троцкого, что в 1932 г. Троцкий послал письмо Сокольникову, несомненно призывавшее того вернуться к подпольной оппозиции. Почто наверняка были и другие письма подобного рода, ибо Гетто также обнаружил, что архив Троцкого подвергался чистке несомненно инкриминирующих материалов.
Глава 13. Первый московский процесс
В этой главе мы рассмотрим свидетельства по делу Кирова на Первом московском процессе в августе 1936 г. Их огромное количество. Лено просто совершенно пренебрегает ими. Лено, очевидно, придерживается той точки зрения, что свидетельские показания на нем и на других двух Московских процессах были как-то сфабрикованы НКВД. Однако он не дает никаких доказательств, что это было так, а также не приводит никаких доводов в оправдание этих очень значительных пропусков. Фактически Лено просто предпочел проигнорировать эти и множество других свидетельств. Возможно, потому что эти свидетельства противоречат его предвзятому выводу, что Николаев был «убийцей-одиночкой».
Никому и никогда не удавалось доказать, что какой-то из Московских процессов был сфабрикован. Тем не менее любое объективное расследование должно всегда рассмотреть вопрос о проверке улик. Поэтому в данной главе мы рассмотрим два вопроса. Во-первых: каковы свидетельские показания по делу Кирова на Первом московском процессе? И во-вторых: в какой степени мы можем подтвердить или опровергнуть свидетельские показания на Первом московском процессе?
Первому открытому московскому процессу 19–24 августа 1936 г. предшествовало огромное расследование. Лишь очень небольшая часть документов, которые появились во время этого расследования, — признания, заявления, а также некоторые вещественные доказательства — были опубликованы. Большая их часть до сих пор остается в России под грифом «совершенно секретно». Ни Кирилина, ни Лено не имели доступа к каким-то материалам в полном объеме. Разумеется, не имеем его и мы.
Однако в материалах, которые мы имеем, есть множество свидетельских показаний по убийству Кирова. Все они подтверждают предположение, что подсудимые на Декабрьском процессе 1934 г. по делу Николаева и других были виновны и что процесс ни в каком отношении не был «подставой». Но они выходят за рамки Декабрьского процесса 1934 г. в том, что некоторые из подсудимых на процессе Каменева-Зиновьева 1935 г. позже признались в том, что руководили подготовкой убийства Кирова.
Перед нами, как перед Лено или любым другим исследователем, стоит задача оценить все эти доказательства по объективным критериям. Мы уже видели, что Лено игнорирует досудебные материалы процесса 1936 г. Таким же образом он игнорирует свидетельские показания на самом процессе 1936 г. В его кратком двухстраничном резюме этого процесса Лено не рассматривает никаких показаний. Он просто предполагает, что обвинения были не по существу и что Сталин был намерен уничтожить «бывших» оппозиционеров.
Какова бы ни была специфика причины, если таковая была, которое возобновило следствие по делу Кирова, решение Сталина было, очевидно, частью его непрерывного стремления уничтожить бывших партийных оппозиционеров. Показательный процесс по делу Зиновьева и Каменева ясно показал, что планом Сталина было полное уничтожение бывшей левой оппозиции (Л 464–465).
Нет ничего ни «очевидного», ни «ясного» в отношении этих выводов. Нет абсолютно никаких доказательств того, что у Сталина была «цель» «уничтожить» бывших оппозиционеров. Наоборот, есть веские доказательства того, что ранее убийства Кирова Сталин пытался побороть недоверие бывших оппозиционеров — или людей, которых он считал бывшими оппозиционерами, оппозиция которых, как он считал, была в прошлом, согласно их уверениям.
Отсутствие рассмотрения процесса 1936 г. — еще один из многих примеров совершения Лено логической ошибки petitio prinсіріі», «предвосхищение основания»[77], об этом мы уже упоминали в главе 5 нашей книги. Слово «очевидно» служит Лено оправданием отсутствия каких бы то ни было доказательств в подкрепление его утверждения. Лено отбрасывает досудебные и судебные показания, не докучая себе их рассмотрением. Он не доказывает, а предполагает, в этом и заключается фальсификация.
Это не имеет смысла, если его цель — пересмотреть убийство Кирова и выяснить, что случилось на самом деле. Это имеет смысл лишь в том случае, если Лено имеет предвзятый вывод, который он хочет пропихнуть любой ценой, — что Николаев был «убийцей-одиночкой» и что всех остальных подсудимых ложно обвинили, принудили или убедили каким-то образом дать ложные показания. Тот, кто совершает ошибку «допущения того, что следует доказать», демонстрирует, что его не интересует поиск истины. И конечно, он не совершает эту ошибку, так сказать, случайно, отказываясь a priori серьезно рассмотреть доказательства, которые не подкрепляют его предположение.
В настоящем исследовании мы показываем, как следует поступать любому исследователю или следователю, чтобы результат расследования не являлся заранее предрешенным выводом. Необходимо изучение все свидетельств — не только тех, которые рассматривает Лено, но и огромного количества свидетельств, которые Лено оставляет нерассмотренными.
Вопросы методологии
Как можно оценить эти материалы в отношении их правдивости? Что фактически мы можем узнать из них по здравом размышлении? Эта проблема тоже встает перед Лено и перед Кирилиной, хотя они не занимаются непосредственно ее решением. У них есть некоторые допросы, судебные протоколы и следственные материалы, поэтому у нас есть все эти материалы, которые они предпочли раскрыть нам. Кроме того, у нас есть все доказательства, которые они по каким-либо причинам пропускают.
Хотя полное рассмотрение Московских процессов выходит за пределы этого исследования, мы все-таки хотим подчеркнуть следующий момент: нет никаких доказательств, что кто-либо из подсудимых на этих процессах был ложно обвинен, ложно осужден, был невиновен. Ни разу не было представлено ни крупицы доказательств, что обвиняемые на трех Московских процессах были невиновны в тех обвинениях, которые они признали. Никто и никогда не предъявил никаких доказательств того, что обвиняемых вынудили каким-то образом давать показания под диктовку прокуратуры или НКВД. Ни один из «реабилитационных» документов и отчетов, представленных во время хрущевской и особенно во время горбачевской эпохи, не содержит никаких доказательств того, что подсудимые были невиновны. Все выводы всех этих реабилитационных решений не более чем голословные заявления.
Как мы увидим, существуют веские доказательства, что некоторые из обвиняемых, по крайней мере, не говорили «всей правды» и что как Ягода, так и Ежов, а также другие подсудимые искажали и скрывали некоторые моменты на процессах. Однако ни одна из этих уловок не стремится также оправдать ни одного из обвиняемых на суде. Она просто добавляет еще один пункт к их вине и к картине заговоров, которая у нас уже есть. Из того, что мы знаем, показания подсудимых отражают то, что они хотели сказать.
Важной проблемой в оценке показаний на Московских процессах является вопрос независимого подтверждения заявлений, сделанных на суде с помощью свидетельств, которые не могло подстроить, внушить или каким-то образом создать обвинение. Разумеется, отсутствие независимого подтверждения не означало бы, что показания и признания на суде были сфабрикованы обвинением. В случае профессионального заговора может вовсе не существовать никаких самостоятельных доказательств. Это просто означало бы, что мы не могли бы никоим образом сравнить эти показания с самостоятельным доказательством. Даже если бы у нас не было независимого подтверждения заявлений, мы могли бы оценить внутреннюю непротиворечивость заявлений, сделанных разными подсудимыми в разное время.
