Таким образом, отказ Финляндии от неоднократных, начиная с 1942 г., советских предложений о выходе из войны в иной военно-политической ситуации и на самых благоприятных для нее условиях, осенью 1944 г. привел к фактическому принятию ультиматума под давлением военной силы. Попытки финской стороны завуалировать этот вынужденный характер перемирия выглядели весьма неубедительными хотя бы потому, что правительство Финляндии приняло все предварительные условия Советского руководства. Восстанавливалось действие Мирного договора между СССР и Финляндией от 12 марта 1940 г. с изменениями, вытекавшими из Соглашения о перемирии.[431]
Военные поражения Германии и ее сателлитов к лету 1944 г. вызвали «падение морального духа как на фронте, так и в тылу Финляндии»,[432] о чем свидетельствовали захваченные советской военной разведкой письма финских военнослужащих. Такие выводы содержатся, например, в Информационном докладе начальника штаба УК БТ МВ 32-й Армии Карельского фронта, подполковника Киселева за июль 1944 г., где целый раздел посвящен анализу «политико-морального состояния войск противника». Вместе с тем, в том же документе отмечалось, что «хотя в финских войсках в последнее время и наблюдается значительное снижение политико-морального состояния, в результате чего увеличилось дезертирство и факты неподчинения приказаниям командиров, часть из солдатских писем, а также ряда показаний военнопленных говорят о том, что моральный дух финских войск еще не сломлен, многие продолжают верить в победу Финляндии. Сохранению боеготовности способствует также боязнь того, что русские, мол, варвары, которые стремятся к физическому уничтожению финского народа и его порабощению».[433] Во многом это состояние финских войск являлось результатом длительной и интенсивной антисоветской и антирусской пропаганды, внушения страха перед «варварами», опасения, что «…если Германия и Финляндия проиграют войну, финский народ ожидает физическое истребление». Так, весьма характерной является выдержка из захваченного советскими разведчиками письма неизвестного финского солдата: «…Больше всего я боюсь попасть в руки русских. Это было бы равно смерти. Они ведь сперва издеваются над своими жертвами, которых потом ожидает верная смерть».[434]
Не случайно летом 1944 г. аналитические и разведывательные службы советской армии на всех уровнях приходили к выводу, что «в результате наступательных действий советских войск политико-моральное состояние финских войск значительно снизилось… Несмотря на это, боевой дух финских частей продолжает оставаться на достаточно высоком уровне, чтобы оказать упорное сопротивление наступлению наших частей».[435] Таким образом, принимая решение о перемирии с Финляндией на довольно мягких для нее условиях (как бы ни оценивали их сами финны), советское правительство избежало огромных жертв в случае продолжения войны с нею и необходимости оккупации этой страны.
В то же время проводилась определенная пропагандистская подготовка в связи с возможным вступлением советских войск на финскую территорию. Такое вступление предполагалось в случае необходимости «помочь» Финляндии интернировать находящиеся там немецкие войска. Главной установкой при этом для советских солдат и офицеров было «…всегда помнить, что это не освобождение Украины и Белоруссии, где наши войска встречал наш освобожденный из-под ига советский народ, а это жители Финляндии, которая ведет против нас не первую войну», быть бдительными, «держать себя с достоинством и честью, как воины армии-победительницы», помнить, что «мы не оккупируем Финляндию, а уничтожаем немцев вместе с финской армией. А поскольку бьем немцев вместе — не допускать столкновений с финской армией, держать себя с достоинством, подчеркивать свое превосходство. Не допускать братания, покончить с добродушием».[436] Однако данный документ является лишь рукописным проектом директивы, которая официально не была утверждена и применена и отражает возможные, но так и не реализованные планы, которые, вместе с тем, характеризуют позицию армейских партийно-политических органов в контексте конкретной ситуации сентября 1944 г.
О том, как воспринимали соглашение о перемирии с Финляндией советские военнослужащие, свидетельствуют донесения политотдела 19-й армии Карельского фронта от 25 и 28 сентября 1944 г., где приводятся многочисленные высказывания бойцов на эту тему. Вот наиболее типичные: «Удары Красной Армии заставили финских «завоевателей» сложить оружие», «Финны мечтали о «Великой Финляндии», но они просчитались и получили по заслугам», «Больше не захотят поживиться за счет русской земли», «Для Финляндии это великодушное соглашение», «Финны слишком медлят и с разоружением немецких войск провозятся долго», «В список преступников надо первым внести Маннергейма, который в начале войны говорил, что не вложит меча в ножны, пока не дойдет до Урала».[437] Анализируя их, политотдел сделал вывод, что «соглашение с Финляндией вызвало всеобщее одобрение личного состава и расценивается как еще одна большая победа мудрой Сталинской политики и показатель мощи Красной армии», что при проведении бесед и политинформаций, а также в частных беседах между собой советские военнослужащие «выражают правильное понимание текущих событий».[438]
Противоречивость ситуации выхода Финляндии из войны, когда эта страна из противника превращалась в нейтральное для СССР государство (а в плане интернирования немецких войск — с элементами союзных отношений), отразилась и в пропагандистском ее освещении, и в восприятии массового сознания. На уровне общественных настроений финны оставались враждебны «Советам», да и русским вообще, прежде всего вследствие многолетней и интенсивной пропагандистской обработки населения. И факт очередного поражения в войне далеко не сразу привел финское массовое сознание к пересмотру оценок в отношениях с восточным соседом если не в сторону дружелюбия, то хотя бы в сторону реалистичности. Тем более этого невозможно было достичь в ходе непосредственных боевых действий, даже под влиянием очевидного поражения. Такой «трезвый» и вынужденный поворот смогла сделать лишь финская элита. Хотя, как впоследствии признавал в своих мемуарах К.Г.Маннергейм, к 1944 г. «народ Финляндии… научился думать реалистически. На своем опыте он смог убедиться, что и наша страна была пешкой в политической игре великих государств и что ни одно великое государство не побрезгало использовать малую страну в своих интересах».[439] Ход и исход войны заставили финнов умерить амбиции и по иному взглянуть на свои место и роль в мировой геополитике. Однако реваншистские настроения, в 1941 г. приведшие Финляндию к союзу с Гитлером, а позднее к вынужденному выходу из Второй мировой войны, сохранялись в финском обществе в течение всех послевоенных десятилетий, несмотря на дружественные отношения с СССР на официально-государственном уровне. Явно или косвенно этому явлению способствовала и пропаганда, в том числе в контексте литературы, искусства и кинематографа.
Русские и финны глазами друг друга в кинематографической ретроспективе
Взаимовосприятие двух народов, особенно соседних, — всегда сложное, противоречивое, «многопластовое» явление. Оно несет на себе отпечаток исторических, нередко многовековых взаимоотношений, которые у соседей далеко не всегда бывают дружественными. При этом, если груз прошлых обид дополнен «конфликтом интересов», взаимными претензиями или хотя бы недовольством одной стороны, в сознании народов может долго сохраняться, воспроизводиться и в определенных ситуациях актуализироваться «образ врага». Он является не только «спонтанным», стихийно возникающим феноменом массового сознания, но и нередко специально, сознательно формируемой психологической установкой, выполняющей в обществе определенные функции (отвлечения народа от внутренних проблем, психологической разрядки, «переноса» недовольства вовне, консолидации и, наконец, мобилизации сил нации, если такие настроения выливаются в практические действия государства).
В новейшей истории с усилением роли государства в общественной жизни, с появлением средств массовой информации и нарастающим их влиянием на общественное сознание, именно власть и подконтрольные ей инструменты социального влияния становятся главным субъектом, формирующим ментальность общества, включая образы внешнего мира. Особую роль начинает играть пропаганда, которая внедряется и в систему образования, и во все информационные потоки, включая не только периодическую печать, а позднее радио и телевидение, но также литературу и искусство, особенно такой его массовый вид как кинематограф.
