Помимо этих обстоятельств, которые были не столько оправданиями, сколько извинениями, имел место религиозный процесс, бывший в то же время гражданским процессом. И здесь необходимо объективно рассмотреть реальность, не торопясь присоединяться к негодованию учеников, безраздельно преданных своему учителю. Представлял ли Сократ угрозу моральному и политическому равновесию афинской демократии? Без колебаний можно ответить, что да. По свидетельству первых диалогов Платона, а также скромной агиографии «Memorables», Сократ предстает очень искусным софистом, способным запутать самых изворотливых — таких, как Протагор или Горгий, — с помощью высшей диалектики, которая сама не лишена сомнительных приемов, например двусмысленности в различных значениях одного термина. С помощью этого приема, которым Сократ владел виртуозно, он приводил своего собеседника в противоречие с самим собой и доказывал ему, что тот ни в чем не уверен, ставя его в не очень удобное положение. Хотя, возможно, это необходимая точка отсчета всякой настоящей философии. Однако если в подобное положение поставить недостаточно крепкий дух, это может подтолкнуть его к скептицизму, привести в уныние или даже к отказу от совести. После разрушения необходимо созидание: но Сократ никогда не делал выводов. Он продолжал сомневаться, не предлагая никакой уверенности. Конечно, благородная жизнь мыслителя и гражданина, беспрекословное исполнение им военной службы и гражданских обязанностей (как в случае с Аргинузскими островами), его бескорыстие, его бедность, его религиозное почитание закона, его приверженность к здравым мыслям и к истине — все это стоило ему головы и все это дает удивительные примеры, над которыми не перестают задумываться поколения. Но кто из современников видел его таким, за исключением его близких? Общественность запомнила лишь его внешний облик, живописный силуэт, напоминающий Силена, умение ставить затруднительные вопросы, неизменный дух сомнения, постоянное отсутствие всякого позитивного заключения. Народ зачастую путал его с натурфилософами, например с Анаксагором, некогда осужденным за святотатство, или с софистами, например с Протагором, также изгнанным за свой разрушительный скептицизм. Правда, Сократ часто намекал на внутренний голос, на демона, который давал ему советы в сложных обстоятельствах и вмешательство которого он считал божественным проявлением. Но даже идея этого близкого и тайного общения с божеством вне всякого конкретного обряда приводила толпу в замешательство: она подозревала здесь некую угрозу традиционной религии, как будто древние защитники полиса могли быть потеснены этим неизвестным богом. Разве могут основы государства, покоящиеся на скрупулезном и добровольном участии в культах, продолжить свое существование, если завтрашние граждане, чьи убеждения расшатаны наставлениями Сократа и кто все подвергает сомнению, будут пользоваться лишь этим странным тайным голосом, который слышал в своем сердце только один старик?
Не знаю, эти ли аргументы были выдвинуты Мелетом, Анитом и Ликоном перед судьями гелиэи. Но возможно, что многие среди этих судей приняли их во внимание во время судебных прений, перед тем как опустить свой камушек в бронзовую урну: целый — за оправдание, просверленный — за обвинение. То, что 220 из 500 членов трибунала опустили целый камешек, предпочитая освободить невиновного, отказавшись от показательного примера, полезного государству, делает честь афинской демократии. Что же до остальных, они слепо служили полису, и наверняка было уже слишком поздно: поскольку дух свободного критического мышления, для которого Сократ так много сделал, уже захватил слишком много мыслящих людей, чтобы старая религия смогла выжить вместе с общественным порядком, гарантией и отражением которого она являлась.
Глава седьмая ГРАЖДАНИН В ГОСУДАРСТВЕ
Если грек времен архаической и классической эпохи становился воином, то по призыву государства. Если он принимал религию своих отцов, это, было, главным образом, в рамках государства. Эта форма социальной организации представлялась классическим греческим мыслителям (за исключением нескольких софистов) отличительной чертой цивилизованного человека. Эта концепция наилучшим образом выражена во введении к «Политике» Аристотеля, где философ на закате жизни, большая часть которой была посвящена изучению политических систем греческого мира, определяет человека как «существо, живущее в государстве» и показывает, что «если государство было создано, чтобы позволить ему жить, то, созданное, оно позволит ему жить хорошо», предоставляя ему возможность быть свободным. Несомненно, это теоретическое видение, но оно имеет целью представить реальность, которую Аристотель лучше, чем его учитель Платон, знал во всей ее действительной сложности. Понятие государства, оригинальное и жизнестойкое изобретение греческого народа, определило его историю и всю его мысль. Перенесенное в Рим, где оно корректировалось и обогащалось по мере использования, это понятие было передано целиком Европе, которая оттуда заимствовала в значительной степени современную концепцию государства. Этого достаточно чтобы ответить на вопрос о том, каким было его значение в истории нашей цивилизации.
Слово «полис» уже у Гомера употреблялось в трех разных значениях. Оно обозначало либо городскую агломерацию, либо политическую единицу, представлявшую собой государство, либо сообщество граждан в целом; три смысла, которые по-латински передавались, соответственно, словами urbs, civitas и cives. В классическом языке эта амбивалентность сохраняется, вплоть до того что словом «полис» Геродот и Ксенофонт обозначали варварские города. Тем не менее, если греческий автор имеет в виду политические термины, значение понятия «полис» становится вполне определенным: это политическая и социальная единица, служившая основой греческого мира и, наряду с языковым своеобразием, отличавшая его от мира варварского. Попытаемся проанализировать значение этого понятия.
По Аристотелю, полис — это результат политического объединения между несколькими поселениями. Известные примеры из истории отлично иллюстрируют это положение, например знаменитый синойкизм, или объединение городов Аттики в Афинский полис, — операция, приписываемая греческой историографией Тесею. Вледствие этого было создание более важного городского центра, центра нового государства. Вот почему, как правило, государство в политическом смысле слова отождествляют с городом, имя которого оно носит. Иногда городская агломерация не сопровождалось сплочением между поселениями: в этом случае, тем не менее, греки все равно признавали это объединение полисом. Это следует из отрывка у Павсания (X, 4), где он упоминает ничтожный полис в Фокиде: «В двадцати стадах (приблизительно 4 км) от Херонеи находится полис панопейцев, если ему действительно можно дать название полиса, поскольку население его не имеет ни административных помещений, ни гимнасия, ни театра, ни публичной площади, ни водопровода; они живут там, на краю оврага, в хижинах, наполовину вкопанных в землю, словно лачуги горцев. Тем не менее их территория отграничена от территории их соседей, и они отправляют делегатов на федеральные собрания Фокиды. Наконец, они говорят, что название их полиса восходит к отцу Эпея». Этот Эпей, отца которого звали Панопей, был строителем Троянского коня. Из этого текста видно, что входило в понятие полиса: четко ограниченная общественная территория, минимальная политическая организация, признанная соседними государствами и, наконец, то, что в глазах греков было крайне важно, — зачатки истории: в данном случае это, по крайней мере, легенда об основании и связанный с нею культ. Однако удивление, которое вызвал у Павсания вид бедного селения, свидетельствует о том, что обычно понятие полиса предполагало наличие городской агломерации, оснащенной удобствами и основными органами греческого города.
Небольшие размеры греческих полисов уже были отмечены: помимо наиболее значимых, Спарты и Афин в материковой Греции, Родоса на островах, Сиракуз и Кирены за морем, речь идет лишь о небольшом участке земли, поддающейся обработке, вокруг основной агломерации с несколькими горными пастбищами или прибрежными островками. Зачастую всю или почти всю территорию можно было охватить взглядом. Границы были нечеткими, за исключением возделываемых участков. В горах они оставались необозначенными и являлись причинами частых конфликтов между пастухами. Поля возделывались либо свободными крестьянами, объединенными в деревни и обрабатывавшими свои собственные земли, либо подневольной рабочей силой сельского поместья, вроде того, владельцем которого являлся Исхомах в «Экономике» Ксенофонта. Земельный режим сильно различался в зависимости от регионов и эпох. Мы видели, как в Аттике Солон, а затем Писистрат принимали меры для сохранения мелкой собственности, не искореняя, тем не менее, крупных доменов. Кимон, Перикл обладали обширными землями, которые приносили им значительные доходы. Эти богатые собственники проживали, как правило, в городе, хотя имели на своих землях дома, как у Исомаха, похожие на усадьбы гомеровских помещиков. Построенные, вероятно, из необожженного кирпича, они не оставили заметных следов на земле, и мы можем представить их по не совсем точным текстам. Обращенный на юг, дом состоял из множества жилых комнат и спальни для хозяев, служебных помещений для кухни и ванной; складов для хранения собранных фруктов, злаков, сухих овощей и зернового хлеба; отдельных помещений для рабов мужского и женского пола; и наконец, навеса для скота и инвентаря. Хозяйства свободных крестьян были, очевидно, намного скромнее. Но по упоминаниям Аристофана мы узнаём, что их тяжелая жизнь не была лишена своей прелести.
