Б/лош
Б/вол
Тяглые дворы
24
31
2
2
23
—
7
2
Земянские и бояр-
ские дворы
22
18
5
5
20
1
5
1
Треть тяглых дворов имеет по 1 лошади или по 1 волу, из земянских же несколько менее — около 2/5 и т. д. — все таки более или менее недалеко отстоящие соотношения. Зато в отношении молочного и мелкого скота земяне несколько лучше обеспечены, чем тяглые.
Это и есть та мелкая шляхта, ведущая натуральное хозяйство крестьянского типа, о которой мы говорили в свое время. Неудивительно поэтому, что мы встречаем и такие явления, когда крестьянин и шляхтич составляют одно супольное хозяйство, вместе работают, а результаты труда делят пополам.
После крестьян земяне-земледельцы представляют собою относительно наиболее значительный элемент деревни. За ними идут различные типы арендаторов, чиншевиков. Они живут иногда отдельными избами среди крестьян, реже — целыми семьями. Как общее правило, повинность чиншевиков заключается только в уплате чинша, аренды. Барщинной повинности они не отбывали.
Село 18 в. знало и другие элементы населения. Так, напр., иногда мы встречаем при замке замковых ремесленников, пользующихся землей за ремесленную повинность, отбываемую в пользу двора. Напр., в имении Головочах Гродненского повета живут ткачи, швецы, тесли, ковали — на земле, но слесарь и горбар земли не имеют.
Все эти элементы, в общем, заняты крестьянским промыслом. Но в селе имеется и тип чистого батрака. В том же имении Головочах мы встречаем пять человек крестьян, не имеющих даже изб. В имении Рокантишки встречаем кутников, которые живут в избах с крестьянами-хозяевами. Они ничем не владеют, не имеют скота, не отбывают повинностей в пользу помещика. Это, очевидно, батраки, работающие на крестьян же. От таких кутников, крестьянских батраков, надо отличать кутников, живущих на помещичьей земле, имеющих избы и составляющих беднейшую часть крестьянства. Вообще захребетничество в избе крестьянина не совсем единичное явление. Сдольники в правовом отношении, как участники в хозяйстве были, конечно, в лучшем положении, чем батраки, но все-же едва ли резко от них отделялись.
Наконец, в крестьянском дворе мы встречаем чистых батраков, служащих девок и даже паробка, челядинцев. Последнее указывает на то, что несмотря на юридическое отсутствие рабства, оно не было изжито на низах общественной лестницы, и остатки его кое-где теплились. Все сказанное до сих пор говорит о расслоенности белорусской деревни, причем в массе эта деревня представляла собой мало отрадного, т. к. в ней преобладал бедный и даже весьма бедный элемент. Помимо предыдущих указаний было бы желательно поближе подойти к характеристике тогдашней деревни.
Прежде всего, с внешней стороны она представляла собой довольно убогое зрелище. В одном имении Гродненского повета составитель инвентаря дает характеристику крестьянских халуп с их внешней стороны. Из 42 халуп 12 оказалось старых, 18 средних и 12 «добрых», т. е. очевидно, годных для жилья. А вот описание крестьянского хозяйства Новогородского повета. Хата с присинком в 3 окна. В хате 2 лавы, 1 стол. При хате, очевидно, через сени комора, маленькие хлевки плетеные, стодола, плетеная шопа, иногда хлевы деревянные, во дворе бывают небольшие шпихлеры, разница между дворами невелика, избы у всех одинаковые, одинаково их убогое внутрен[нее] убранство. Разница лишь в количестве хлевов и разных других надворных построек, но крыши разваливаются и протекают. В этом же инвентаре при каждом дворе посчитаны сел[ьского]хозяйств[енные] орудия. Всплошную: 1 воз, 1 соха с сошниками, борона, коса, топор. Есть крестьяне без сел[ьско]хоз[яйственных] орудий. Избы бояр имеют такой же состав, но постройки крепкие.
Вообще селение должно было представлять собою неприветливую картину. Новая хата — большая редкость по сохранившимся описаниям. Сами составители инвентарей так описывают внешний вид: хата мизерная, стодола деревянная, свиренок, хлев деревянный один, другой из хвороста или хата старая и пр. В массе и внутреннее содержание такого же рода. В одном селе, правда, литовском, из 18 дворов составитель инвентаря насчитал 84 % богатых, средних — 66 %, убогих — 39 %. И это еще хорошо. Из описания одного села Новогрудского повета мы даже можем сообразить, что по тогдашнему понятию представлял собою двор убогого крестьянина, среднего и зажиточного. Прежде всего размеры надельного участка не влияли на эту квалификацию. В данном случае крестьяне сидят все на полуволоке земли. Можно привести не мало случаев, когда на участке от одной четверти до целой волоки сидит все же деревенский бедняк. Состав семьи мало влияет на благосостояние. Мы уже знаем, что в общем она невелика. В данном случае к убогим крестьянам отнесены и такие дворы, в которых имеется и один только ребенок и двое и трое и даже четверо. И такое же соотношение у крестьян средней мощности. Убожество крестьянского двора прежде всего определяется отсутствием рабочего скота. Но в некоторых случаях и пара волов есть, но отсутствие молочного скота и молодняка превращает крестьянина в убогого. Таким образом, признаки неодинаковы и разнообразны.
Зато средне-маетный крестьянский двор определяется точнее — это от 2 до 4 голов рабочего скота, 2 коровы, от 1 до 5 молодняка, 3–4 овцы, 2–4 свиньи. Это количество скота для средне-маетного крестьянского двора очень близко подходит к тем средним, кот[орые] мы привели путем статистических выкладок. Однако в массе крестьянин со средним достатком составляет меньшинство. Вообще хотелось бы конкретно представить расстояние, разделяющее крестьянина бедняка от небольшой группы более зажиточного крестьянства. Низы конечно спускаются, как мы видим, далеко вглубь бедности. Вот несколько конкретных примеров крестьянских верхов. Вот богатый крестьянин, при 11 душ[ах] семьи имеет 7 лошадей, 4 вола, 4 коровы, 20 овец, 5 свиней и сидит на полной волоке. В Подвиньи встречаем крестьян, обладавших 10-ю коровами, иногда таким же количеством овец, иногда 6-ю, 8-ю лошадьми. Эти одиночные примеры все же говорят о некоторой зажиточности верхнего крестьянского слоя, но и она в сильной мере опирается на случайность, — на неразложившуюся семью, т. е. покоится на обеспеченности трудом.
В количественном отношении зажиточная часть крестьянства все же представляет собою, как это мы много раз видели — меньшинство, и при том довольно значительное. Мы можем проверить эти наши наблюдения еще на одном материале, дающем массовый подсчет. Перед нами инвентарь Берестейского староства 1783 г., дающий итог 5 1/2 тыс. хозяйств земледельческого населения. По подсчету самого люстратора 37,2 % дворов принадлежат к числу убогих, 38,9 % к числу средне-маетных, 18,7 % — к числу зажиточных, и 6,4 % — к числу богатых. Таким образом, 20 % крестьян, т. е. те, которые наз[ываются] источником зажиточными, богатыми, могут быть признаны находящимися в сносном состоянии, потому что даже средне-маетные едва ли представляли собою вполне обеспеченную группу. В группе убогих есть градации: здесь еще есть имеющие рабочий скот и его не имеющие, последних 14,4 % всех крестьян. Таким образом, громадное количество убогих имеет некоторое количество рабочего скота. Если же мы примем во внимание, что в данном старостве находится в среднем 2,5 вола и 0,4 лош[ади] на хозяйство, имеющее упряжной скот, то отсюда будет ясен вывод, что даже группа средне-маетных не является вполне обеспеченной.
Ссудные операции панск[ого] двора указывают на то, что последний сам сознавал недостаточную обеспеченность крестьянства в упряжном скоте. В долговых записях того же Берестейского староства 57 % долга за крестьянами — это долг за волов и лошадей, отпущенных в долг из двора, 16 % долга — долг за разные другие хозяйственные орудия, косы, осошники и 25 % долга падает на соль. Следовательно, двор должен был давать значительное вспомоществование крестьянскому хозяйству.
Правда, в других имениях, кроме ссуд скотом и сел[ьско]хозяйствен[ными] орудиями крестьяне брали ссуды хлебом, деньгами и, иными словами, земледелец не всегда производил столько, чтобы смог просуществовать год.
В общем, следовательно, мы наблюдаем явление, с одной стороны, значительного расслоения крестьянства, с другой — обеднение его низов. Этим и объясняются отзывы современных наблюдателей, тоже характеризующих крестьянскую обстановку в очень неприглядном свете. Англичанин Кокс, написавший свою книгу в 80-х годах изучаемого столетия, удивляется нищенской скромности обстановки белорусского крестьянства: его воз без железа, на лошади узда и шлея из лыка или оплетена из дерев[янных] веточек, топор является универсальным орудием, ибо других у него нет, полотн[яная] сорочка и штаны, бараний кожух, зимою и летом на ногах [лапти]; в халупе иногда никакой утвари, а в одной избе путешественник нашел только разбитый горшок.
