Я не считал, что это так уж хорошо, но генеральный инспектор не проявлял никакого интереса к предмету. Он предпочитал делиться воспоминаниями о нашем совместном времяпрепровождении во время учебы в Академии главного штаба, когда мы, будучи приятелями, совершали необдуманные поступки и наслаждались вином на солнечных берегах Рейна. И впрямь: эти шесть месяцев подготовки в Академии главного штаба, связанной с поездками по нашему прекрасному Отечеству, относятся к самым приятным воспоминаниям.
Генерал–лейтенант X., который стал моим непосредственным начальником, когда Георг Лебер счел целесообразным создать промежуточную инстанцию между МАД и Федеральным министерством обороны, был по своему характеру полной противоположностью генеральному инспектору бундесвера. Я никогда не видел его смеющимся. Наверняка он на всякий случай записал все мои рассуждения дословно в свою тетрадь коротким и безупречно заточенным карандашом. Возможно, генерал считал, что ему нужно себя обезопасить. Кроме того, было очевидно, что он, практически не имея представления о разведывательной работе и в силу этого относясь с подозрением ко всему, что попадало на его письменный стол из этого ведомства, всегда испытывал неуверенность в вопросе о том, какие действия он лично должен предпринять или не предпринимать после доклада начальника Службы военной разведки.
К тому же его военный советник по вопросам МАД был человеком, который стремился получить мою должность, что ему впоследствии и удалось, правда ненадолго, пока его не сменил адмирал. Последний поначалу сошелся с женой подчиненного ему офицера, что в то время еще считалось предосудительным и подлежало дисциплинарному взысканию, позднее он совершил еще и некоторые уголовно наказуемые деяния и был предан суду. Очевидно, это были не самые лучшие времена в истории немецкой разведки. Наверняка было бы интересно заняться исследованием вопроса, почему эти офицеры были назначены на должности именно в военную разведку. Их неспособность исполнять свои должностные обязанности была известна многим, но только не статс–секретарю Хиле, в ведении которого находилась служба, и не ответственным господам из Федерального министерства обороны, которые оба оказывали на меня давление, с тем чтобы я согласился на назначение своих преемников на эту должность, что мне представлялось нецелесообразным. Тем не менее мне пришлось в конце концов подчиниться статс–секретарю и заместителю генерального инспектора в вопросе назначения Кразе, чтобы избежать моего увольнения на пенсию. В то время я еще хотел этого избежать.
Я уже тогда часто удивлялся тому, что контрразведка нашей службы не всегда достигала ожидаемых результатов. Часто я получал информацию, которая была мне уже известна из других источников, например, от американской военной разведки. Относительно надежности полковника Йоахима Кразе и достигнутых им выдающихся успехов в области контрразведки у меня неоднократно возникали некоторые сомнения. Как я уже писал, он считался чрезвычайно успешным специалистом. У меня возникали сомнения, однако я не хотел выказывать недоверия в адрес моего ближайшего окружения. А репутация Кразе в МАД и в особенности в главном штабе вооруженных сил считалась безупречной.
В своем кабинете, в сейфе, доступном только мне — лишь у моей секретарши госпожи Нордхофен в запечатанном конверте хранился дубликат ключа для исключительных случаев, — я хранил особо секретные документы, как, например, специальную информацию об известных политических и военных деятелях. К ним же относились документы, оправдывавшие тогдашнего министра обороны Франца Йозефа Штрауса в так называемом деле «Локхид».
25 января 1978 г. я был вызван в Ведомство федерального канцлера на совещание с координатором разведывательных служб при федеральном канцлере, госсекретарем д-ром Шюлером. После моего возвращения на службу я был проинформирован госпожой Нордхофен о том, что во время моего отсутствия полковник Кразе потребовал открыть мой сейф, поскольку ему понадобилось срочно ознакомиться с важными документами. В этой связи полковнику были выданы три папки, которые он, однако, уже успел вернуть на место. Сотрудники службы безопасности сделали об этом следующую запись:
25.01.1978 г. в 11.30 по распоряжению начальника 3–го отдела полковника Кразе был открыт сейф начальника управления офицером подразделения Г 3. В присутствии начальника 3–го отдела и офицера Г 3 госпожа Нордхофен передала папки полковнику Кразе. Перечень документов, содержащихся в папках, госпожа Нордхофен оставила у себя. Дубликат ключа и комбинация кода были возвращены в запечатанном конверте в сейф подразделения Г3.
Я был удивлен, однако меня отвлек на ближайшие несколько часов другой очень важный вопрос. Тем не менее я подумал: а не успел ли Кразе при помощи сканирующей камеры, показанной мне ранее начальником нашего отдела спецтехники в хранилище изъятых улик, сделать несколько фотографий для Маркуса Вольфа? Однако я это подумал не всерьез. Тем не менее эта история впоследствии показалась мне очень странной, что подтверждается моей рукописной записью. Я записал: «В 13.20 вернулся из Бонна» — и добавил свой личный номер «Ко 25./1.». Все же это был странный случай, требовавший объяснения. Почему я в конечном счете не занялся расследованием этой истории, сейчас уже не могу сказать точно.
Это был очень странный случай. Очень хотелось бы знать, какую роль в нем сыграли отдельные участники событий. В особенности для меня до сих пор остается загадкой роль статс–секретаря.
В этом месте я также считал бы интересным провести научное исследование причин поведения политического и военного руководства.
Данные события были, насколько это возможно, скрыты от заинтересованной общественности. Тому должны были быть причины. Вместе с тем они повлияли на сотрудничество со спецслужбами союзников, в частности со спецслужбами Франции, Канады и США.
В то время я задавался вопросом, насколько восточным спецслужбам, прежде всего советскому ГРУ и спецслужбам ГДР Эриха Мильке и в особенности Маркуса Вольфа, удалось внедриться в руководящие круги бундесвера.
Примечательно, что эти мысли о МАД и предателе Кразе впервые посетили меня во время беседы с советским военным атташе. Генерал Книрков неожиданно задал мне вопрос, где я прохожу службу в бундесвере, он этого якобы не знал, так как раньше, к сожалению, со мной никогда не встречался. Я же тогда еще не хотел ему говорить, что являюсь руководителем Службы военной разведки, и поэтому ушел от вопроса.
Я его спросил: «Вы же наверняка знаете, господин генерал, военное ведомство в Кёльне? Вот там я и служу, в этом большом комплексе». Ответил я обтекаемо, хотя это более или менее соответствовало действительности, и я, таким образом, отвлек его от его вопроса.
Когда мне потом показалось уместным закончить нашу беседу, за которой продолжали наблюдать офицеры союзников, генерал Книрков повторил свое приглашение и добавил, что мы можем, конечно, встретиться и на каком–нибудь теплоходе, идущем по Рейну или в другом месте: «Как пожелаете, господин Комосса». На прощание я пожал ему руку. «Разговор был очень интересным, — сказал русский и после короткой паузы добавил: — А вы, наверное, довольны вашим новым назначением в Вюрцбург?»
Здесь нужно разъяснить следующее. За несколько недель до этого в прессе было опубликовано сообщение о том, что я получил назначение от министра на должность нового командира 7–й мотопехотной дивизии в Унне. Лишь за четыре дня до встречи с русским министр ввиду событий, связанных с генералом Гертом Бастианом, который отдал свои симпатии партии «зеленых», отменил свое решение и назначил меня командиром 12–й танковой дивизии в Вюрцбурге вместо Ба- стиана, то есть бросил меня, так сказать, на преодоление кризиса.
Министр Лебер однажды уже бросал меня на преодоление кризиса в МАД, где я, очевидно, справился с поставленной задачей ко всеобщему удовлетворению политической верхушки. О новом назначении в Вюрцбург сообщений в прессе еще не было. Ей еще не передали эту информацию. Советский атташе генерал Книрков, таким образом, дал понять, что советская сторона прекрасно знает, с кем он так долго беседовал на том приеме в Бонне. Нельзя сказать, чтобы я был удивлен, поскольку знал линию Востока: сосредоточение всех усилий на внедрение разведывательных служб в руководящие органы государства и бундесвера. Однако кто же были их агенты? — спрашивал я себя. Какие должности они уже успели занять? Мне уже давно было ясно, что у них имелись свои «кроты» и в Федеральном министерстве обороны, и в министерстве иностранных дел, и прежде всего в министерстве внутренних дел и в министерстве экономики. Но где они сидят, в каких приемных, в каких креслах? Карлу Винанду, руководителю парламентской фракции СДПГ с марта 1967 по август 1974 г., я не доверял, как и некоторым другим. Но их пора тогда еще не настала. Кстати, 26 июня 1996 г. Винанд был приговорен к двум с половиной годам заключения и денежному штрафу в размере одного миллиона марок ФРГ за шпионаж в пользу ГДР
