В средневековом скандинавском обществе женщина пользовалась очевидным уважением, что проявлялось не только в исключительно материальном аспекте. В некотором смысле именно женщина обеспечивала передачу из поколения в поколение обычаев и образа жизни. Более того: именно она в первую очередь должна была обучать или по крайней мере воспитывать многочисленных детей, которые рождались у нее и у других сожительниц хозяина дома. В этом смысле она была хранительницей семейных ценностей и традиций — как традиций ее собственного клана, так и клана ее мужа, и именно она должна была передать их своим потомкам; существует предположение — соблазнительное, но не подтвержденное источниками — что именно женщина рассказывала саги или декламировала генеалогические поэмы. Иначе говоря, она была хранительницей великих традиций, без которых не было бы семьи. В результате она становилась воплощением чести своего клана, и во многих сценах саг именно женщина напоминает мужчинам своей семьи об их долге перед кланом, если они слишком долго медлят с осуществлением необходимой мести, которая только и может смыть нанесенное оскорбление. Это, возможно, объясняет, почему женщина чаще, чем мужчина, оказывалась колдуньей или волшебницей: ведь тайное знание исходило из традиций, носительницей и хранительницей которых она была. При любом положении дел очевидно, что женщина пользовалась значительными возможностями и уважением, чего не было во многих других средневековых обществах.
Оставаясь в пределах исландского дома, добавим еще пару слов о ребенке и его воспитании, поскольку на эту тему нам известно немногое. Следует просто отметить, что взрослым ребенок считался сначала в возрасте двенадцати, а затем четырнадцати лет. Похоже, что ребенок являлся предметом активной воспитательной работы, так как считалось, что он способен сам позаботиться о своем выживании уже в довольно раннем возрасте. Например, очень показателен тот факт, что в текстах саг слово madr; обозначающее взрослого человека, встречается много чаще слова «ребенок» (barn). Нам не известно, кто учил детей тому, что не могла преподать ему его мать. Существовали ли «учителя», жили ли они постоянно на ферме, включавшей большое число зданий и вмещавшей довольно много народа, либо они были странствующими, как это было принято в течение многих последующих веков? Каким образом и чему учили детей, существовали ли особые обряды инициации для подростков — мальчиков или девочек? Мы этого не знаем — дети практически не упоминаются в сагах, за редким исключением — таким, например, как Сага об Эгиле, сыне Грима Лысого. Кроме того, в Саге о Глуме Убийце имеется описание того, как двое мальчишек играют на полу в skali, — обычная бытовая сцена.
Существует невесть откуда возникшее мнение, которое выразил один английский автор следующими словами: любовные переживания волновали исландцев в самую последнюю очередь.
Мы уже имели возможность близко познакомиться со взглядами средневековых исландцев на человека, жизнь и весь мир (см. Саги, глава 6). Бесспорно, саги являются удивительно целомудренными текстами, порой они даже кажутся преувеличенно добродетельными. Этому имеются различные объяснения, которые не противоречат друг другу. Одно из них состоит в том, что вопросы чувств, страсти и секса не являются предметом права или закона, которые имели высшую ценность в глазах исландца. Согласно природе вещей — то есть Природе с большой буквы — отношения между мужчиной и женщиной должны существовать и происходить всем известным образом. С другой стороны, суровые реалисты, которыми были исландцы, отлично знали, что влюбленность и некоторый эротизм, который мы зовем здоровым, являются частью нашей жизни. Однако во всей обширной компиляции Саги о Стурлунгах можно найти только две цитаты, имеющие более или менее эротическую окраску, что решительно не похоже на южные — галльские или латинские — представления. С другой стороны, ясно, что дух континентальной Европы того времени должен был казаться абсурдным нормальному исландцу: так и видишь те усилия, которые пришлось приложить в 1226 году переводчику романа о Тристане и Изольде, истинному норвежцу, чтобы заставить читателя поверить, что люди действительно могли умереть от любви!
Исландское общество и его законодательство допускали сожительство, не приводившее к серьезным последствиям. Официальная супруга имела ряд отличительных признаков: она носила на поясе ключи от сундуков, где лежали наиболее ценные предметы утвари, а ее волосы в знак статуса были заколоты пучком. Только она могла по праву пользоваться юридическими и материальными правами, сопутствующими ее положению. Сожительнице или сожительницам требовалось, чтобы «друг» официально признал их, — что происходило очень редко по вполне естественной причине. Предоставление им подобных прав нарушало внутриклановое равновесие, что было довольно опасно, поскольку официальные наследники крайне редко соглашались признать эту связь и детей, которые могли родиться от этих параллельных союзов, и могли претендовать на доступ к имуществу в случае, если они были узаконены должным образом и официально признаны их отцом. В текстах законов четко разграничиваются skilgetinn — законные дети, и óskilgetinn или laungetinn — дети побочные или «зачатые тайно».
Исландское общество официально признавало только законный брак, однако допускало и институт сожительства (один мужчина, помимо жены, мог иметь и одну или несколько сожительниц). Очевидным образом возникали и совершенно абсурдные ситуации, становившиеся, впрочем, предметом особых саг, «саг о скальдах» (Сага о Гуннлауге, Змеином языке или Сага о Хальфреде Трудном скальде); необходимо также отметить, что любовники (мужчины-скальды) старались не выражать своих чувств открыто: они выражали их в скальдической форме, крайне изощренной и завуалированной (см. Скальдическая поэзия, глава 6), — кто хочет, тот поймет!
Мы говорим о правилах внешней благопристойности только для того, чтобы отдать должное точке зрения, которая могла бы показаться странной для человека, хорошо знакомого со средневековой западной литературой. Следовало бы также напомнить — это весьма важно — что насилие над женщиной и сексуальные извращения, в особенности гомосексуализм, были радикально запрещены исландским законодательством. Для мужчины не существовало более серьезного оскорбления, чем словечко argr (или, метатеза, ragr), означающее пассивного гомосексуалиста. Человек, застигнутый на месте преступления — изнасилования или гомосексуального акта, — более не охранялся законом и, по сути дела, переставал быть человеком. Его могли безнаказанно преследовать, убить, сжечь и т. д. Подобный проступок полностью выводил его за пределы мира людей!
Площадь Исландии составляет несколько сотен тысяч квадратных километров, то есть четверть нынешней Франции, но значительная часть этой территории непригодна для жизни: ледники (слово ийокуль (jökult) обозначает не собственно ледник, но смесь лавы, грязи и камней, то есть явление, которое совершенно незнакомо Европе), лавовые поля, иногда достигающие впечатляющих размеров. Типичным исландским пейзажем являются старые лавовые поля, занимающие холмы и долины и покрытые травой (это в исландском языке называется hraun), — нагромождение совершенно безжизненных камней, часто образующих крутые утесы, и т. д. Для проживания здесь пригодны только побережье и несколько речных долин. В результате поселения островитян довольно плотно сгруппированы. Тип маленького изолированного дома-хутора здесь практически не известен. Другой важной особенностью этой страны, о которой мы уже говорили, является ее климат — постоянные дожди, туман, снег и главным образом ветер, нередко совершенно безжалостный.
Основной жилой единицей была ферма, baer. Она выглядела совершенно по-особенному. Речь здесь идет не об одном крупном сооружении, а о целом ансамбле зданий, большего или меньшего размера. Очень больших домов здесь не строили. Около Рейкьявика существует музей на открытом воздухе в современном скандинавском стиле — Árbaer, где сегодня можно получить представление о сооружениях, которые мы здесь описываем.
Принцип строительства был довольно простым: на фундаменте из крупных камней (достаточно редких в этой вулканической стране) возводились низкие стены из дерновых блоков, расположенных перекрестными рядами, идущими в противоположных направлениях: первый ряд влево, второй — вправо, и так далее. Кровля была очень низкой (на нее даже мог забираться скот; знаменитая сцена из Пер Гюнта Ибсена доказывает, что в Норвегии подобные дома существовали еще в XIX веке) и состояла из полосок дернины, поросших травой. Стены и крыша должны были обеспечивать герметичность жилища в этой стране, где постоянно идет дождь и нужно сохранять тепло очагов.
