воеводе Брацлавскому. Но он, соперничая с польным коронным гетманом Жолкевским, желал его удалить, чтобы безраздельно пользоваться своим влиянием на короля и стяжать себе славу завоеванием Смоленска; притом тушинские поляки обнаружили столько требовательности и своеволия, что вести с ними общее дело представлялось крайне неудобным. Потоцкий под разными предлогами уклонился от похода. Тогда король поручил этот поход гетману. Хотя обычай и приличие требовали, чтобы гетман находился при королевском обозе, однако Жолкевский, понимая всю важность нового предприятия и не веря в скорое взятие Смоленска, охотно принял поручение. Он взял с собой только 1000 человек пехоты и 2000 конницы. Сначала он направился к крепости Белой, куда призывал его Гонсевский, осажденный Горном и Барятинским. Услыхав о приближении гетмана, русско-шведские воеводы поспешили отступить ко Ржеву. Тогда гетман двинулся к Цареву-Займищу и недалеко от него соединился с несколькими тысячами казаков и тушинских поляков, которыми предводительствовали Зборовский и Казановский. В селении Царево-Займище, лежавшем на пути между Можайском и Вязьмой, находилось от 6 до 8 тысяч русского войска. Хотя главное начальство над ним принял на себя князь Елецкий, присланный Димитрием Шуйским, однако в действительности распоряжался более энергичный и опытный в военном деле Валуев. Получив известие о движении гетмана, воеводы стали наскоро сооружать острог, то есть укрепление, окруженное валом и тыном, в котором могли бы поджидать прибытия главной московской рати. Жолкевский спешил напасть на них, чтобы не дать им времени закончить укрепление и запастись съестными припасами. Тут, при первом же удобном случае, тушинцы дали себя знать: полк Зборовского потребовал уплаты обещанного жалованья, а до того отказался двинуться из своего лагеря. Жолкевский не стал терять с ним время, а, взяв с собой казаков и полк Казановского, пошел к Займищу. Остальные тушинцы, устыженные примером товарищей, потом также с ним соединились.
Под Царевом-Займищем Борис Годунов устроил пруд и насыпал широкую, прочную плотину. Елецкий и Валуев поставили свой острог или городок так, что подойти к нему надобно было плотиной; а около нее по обеим сторонам в лесных зарослях они приготовили засаду из нескольких сот стрельцов.
Но гетман, извещенный лазутчиками, велел обойти засаду и напасть на нее сбоку, а сам успел перейти плотину и отбросить назад русских, вышедших из укрепления ему навстречу. После того он окружил городок маленькими острожками и отрезал ему сообщения. Валуев стал посылать гонцов, которые ночью лесами прокрадывались к Можайску и там сообщали, что если он не получит скорой помощи, то должен будет сдаться от голоду. Димитрий Шуйский, подражавший Скопину только своей медлительностью, наконец решил выступить из Можайска, когда с ним соединились не только Делагарди, но и Барятинский с Горном. Войско его теперь простиралось от 30 до 40 тысяч человек; в том числе одних иноземцев было до 8000. Если к этим силам присоединить отряд Валуева, то москвитяне в числе имели большой перевес над неприятелем, ибо в распоряжении гетмана находилось не более 10–20 тысяч. Но когда от количественного перейдем к качественному отношению противников, то получим обратный вывод. Замечательно стойкие при обороне в укреплениях, русские в ту эпоху по недостатку военного искусства не могли в открытом поле стоять против хорошо вооруженных и закаленных в боях польских хоругвей. Притом московское ополчение состояло большей частью из людей вновь набранных от сохи и совсем непривычных к ратному делу, ибо старые, опытные ратники или были истреблены в предыдущих боях и походах, или оставались дома за тяжкими ранами и болезнями. Достаточно опытную часть войска составляли только дворовый или жилецкий полк да отряд Валуева, запертый под Царевом-Займищем. Еще более различался дух противников: поляки были одушевлены и объединены жаждой добычи и славы, мыслью о своих недавних успехах и победах; а русские, потеряв Скопина, утратили охоту биться за нелюбимого царя и питали полное недоверие к своему главному воеводе.
Во главе неприятеля стоял такой даровитый и искусный предводитель, каким был гетман Жолкевский. Не только ничтожный Димитрий Шуйский не шел ни в какое с ним сравнение; но и Яков Делагарди на самом себе испытал превосходство Жолкевского: с ним он уже встречался в Ливонии, где был им побежден (при взятии поляками города Вольмара в 1601 г.) и затем несколько лет провел в польском плену. Отношения между главными предводителями, то есть Шуйским и Делагарди, были уже не те, что при Скопине: место дружбы и взаимного уважения заступили холодность и недоверие. Кроме того, теперь вполне обнаружилось, как трудно было ладить вообще с пестрой, разноязычной толпой иноземных наемников, которые вечно были недовольны замедлением в уплате жалованья, при всяком удобном случае предъявляли заносчивые требования, отказывались повиноваться и обнаруживали наклонность к изменам. Как раз в это время присланы были из Москвы с дьяком Демидовым 10 000 рублей деньгами и 20 000 мехами и сукнами для уплаты им жалованья. Но меха и сукна не успели раздать по причине спешного похода на выручку Валуева. Иноземцы роптали и заводили явные бунты; особенно ненадежны были французы, к которым польские предводители обращались как к своим единоверцам и склоняли их на свою сторону. По известиям самих польских источников, эти изменнические сношения предшествовали решительной встрече обеих армий.
При таких условиях нетрудно было предвидеть, к чему поведет сия встреча.
Как искусный военачальник, Жолкевский особенно деятельно занимался разведочной частью; он своевременно и подробно был осведомляем о всех движениях русской рати, о ее составе, настроении и прочем. В этом особенно помогали ему русские изменники, а также наемные иноземцы, уходившие от русских и передававшиеся на сторону поляков. Шуйский приблизился к Цареву-Займищу 23 июня и остановился в некотором расстоянии от него, подле села Клушина, намереваясь на следующий день напасть на гетманское войско. Окруженный многочисленной челядью, любивший роскошную жизнь и влачивший за собой большой домашний скарб, Шуйский в этот вечер давал пир Делагарди и его офицерам; после чего отошел ко сну. Пока этот неспособный воевода предавался отдохновению и беспечности, полагая, что гетман не посмеет напасть на него со своим малочисленным войском, враг не дремал. Имея точные сведения, Жолкевский перед вечером собрал военный совет и спрашивал, что делать: ожидать ли русских на месте и принять бой, имея тогда с одной стороны Шуйского, а с другой Валуева, или оставить меньшую часть сил при Царевом-Займище, а с большей идти к Клушину? Мнения разделились; произошли оживленные прения. Гетман не высказался ни в ту ни в другую сторону, а велел только всем полковникам и ротмистрам на всякий случай быть готовыми к
