- Какая ерунда! Чем бы она мне помогла?
- Она не может себе простить, что даже не попыталась. Обрадовалась, что ее отпустили.
- Она испугалась. Это так понятно.
- Конечно! Но это противно всем ее убеждениям. Я ее разубеждал, но никакого толка.
- Самолюбие ее ущемлено. Она была о себе другого мнения.
- Как у вас все неладно получается... с самого начала. За столом сегодня сели далеко друг от друга... Что же будет?
В последующие дни мне вроде стало легче, но все равно угнетали слабость и постоянное удушье.
Все работали, а я бродил по обсерватории. Несколько раз я вызывался кому-нибудь помочь, но меня мягко, но решительно отстраняли.
Тогда я, чтобы не мешать, шел на камбуз к Гарри. Он усаживал меня, как когда-то в детстве, на табурет в уголке, сбивал мне гоголь-моголь и, пока я ел, готовил обед и говорил:
- Помяни мое слово, Коля, этого Гуся не найдут. Они же его ищут не там, где надо. Подряд прочесывают тайгу, тратят драгоценное время.
- А ты знаешь, где его искать?
- Безусловно знаю. У теплых источников. Где горячие ключи, там он и прячется. А где еще можно спрятаться зимой? Был у нас на флоте такой случай...
Он рассказывал очередной случай, и я, выслушав, брел к себе в комнату. Там ложился поудобнее и читал фантастику. Или просматривал газеты. Свежие газеты и журналы теперь приносили ко мне в комнату.
Лиза, сделав очередное наблюдение, отсиживалась в метеорологическом кабинете либо уходила на лыжах в горы. Казакова она заметно избегала. Он ее, впрочем, тоже. До плато доносились глухие взрывы - это производили глубинное сейсмическое зондирование. Без меня.
Как-то вечером ко мне зашел Женя. Сел на стул. Внимательно посмотрел на меня.
- Не придумаем, с кем отправить тебя в Москву,- произнес он озабоченно.
- Зачем меня отправлять,- возразил я угрюмо.- Вот поправлюсь, приступлю к работе.
- Тебе надо лечиться. Ты сам знаешь. Врачи говорят, этот климат тебе противопоказан.
- Мало ли что они говорят. Не понимаю, почему вам так хочется от меня избавиться!
- Что ты, Колька! Ты же знаешь, как я люблю и тебя, и всю вашу семью!
Я увидел его расстроенное лицо и пристыженно умолк. Он великодушно потрепал меня по плечу.
- Кроме того, тебе надо учиться. Еще лет восемь, не меньше.
- С аспирантурой, что ли?
- Да. Наука потребует от тебя всей жизни. Для науки - не жаль. Жалко растрачивать время и силы попусту, черт те на что...
Женя горько махнул рукой и задумался, словно бы забыл обо мне.
- С волками жить, по-волчьи выть,- сказал он наконец,- иначе тебя съедят. Не дадут работать, двигаться вперед.
- Вы о чем, Женя? - не понял я его. И не мог понять тогда.
- Так... У меня были большие неприятности в Москве. Оттого я и решил приехать годика на два сюда. Кстати, и материал на докторскую собрать.
- Какие же неприятности?
- Узнаешь в свое время. Чем позже, тем лучше для меня. Ну, поправляйся.
Он ушел. А вслед за ним прибежал взволнованный донельзя Гарри.
- Коля, иди скорее в радиорубку. Там тебе Марк приготовил сюрприз.
Я наскоро оделся и поспешил в радиорубку. Там уже сидели Валя, Леша, Иннокентий, Бехлер, Олег Краснов - взбудораженные и сияющие. Вслед за мной вошло еще несколько человек. Марк в наушниках сидел перед пультом. Я знал, что он любитель-коротковолновик, но мне и в голову не приходило, что он такой мастер. Именно Марк, а не штатный радист, сумел установить радиосвязь с островом Грина в Антарктиде, где зимовали мой отец и Ермак. Кто-то подвинул мне стул. Я сел рядом с Марком, пробормотал благодарность. Марк работал ключом так быстро и непринужденно, словно был классным радистом.
Радист Валерий Ведерников развалился в кресле. Шкиперская бородка, яркие серые глаза, густые черные брови - Валерий почему-то на всех смотрел иронически, но сейчас впервые ирония ему явно не удавалась. Видно было, что он по-мальчишески восхищен и немного завидует даже. Оказалось, что с его разрешения Марк уже давно пытался связаться с островом Грина.
Я очень разволновался тогда, и так как переговоры шли по азбуке Морзе, в которой я ничего ровным счетом не понимал, то я волновался все сильнее и стал умолять Марка не сообщать обо мне.
Марк понимающе кивнул. Лицо его было радостно-сосредоточенным. Отец с противоположного полюса спрашивал прерывающимся голосом морзянки, как у меня дела и что пишет мама. Писем от мамы я не получал давно, а бабушка писала как-то туманно - не поймешь. Мне казалось - там неблагополучно.
- Скажи, что я здоров и работаю, слышишь, работаю! - Я вскочил и кричал Марку в самое ухо.- А мама здорова, скучает о нем и часто пишет. Хорошо сыграла новую роль. Скажи, что директор обсерватории Женя Казаков - папа удивится.
Марк нажал ладонью на ухо - я, кажется, его оглушил - и стал легко и быстро стучать ключом. Тем временем в рубку набилось битком народа, все просили передавать от них привет. Сквозь толпу протискался сам Казаков.
- Неужели Антарктида? - спросил он ошарашенно.- Молодец, Русанов!
Марк уже кончил разговор и, улыбаясь во весь рот, повернулся к нам.
- Будем беседовать два раза в неделю,- сообщил он.- На острове Грина зимуют семеро. Шесть советских людей и один англичанин. Они все здоровы. Скучают по своим близким. Я передал, что у нас тоже все здоровы. Научные исследования идут благополучно. Передал, что приступили к глубокому сейсмическому зондированию.
- Молодец! - еще раз одобрительно сказал Женя и вышел. А мы еще долго обсуждали событие. Договорились, что на следующую связь Валя и я приготовим написанный текст. А потом кто-то крикнул: "Какое сияние, товарищи!" - и все высыпали наружу.
Небо колыхалось, меняя цвета. Плато вдруг залило ярким рубиновым светом. Мне показалось, что "старики" по ту сторону теплого озера подняли голову. Но я вдруг закашлялся, и Марк, словно заботливая нянька, поспешно увел меня домой, в комнату. Остальные перешли в кают-компанию, и скоро до нас донеслись звуки гитары и песня:
Сырая тяжесть в сапогах,
Роса на карабине,
Кругом снега, одни снега,
И мы - посередине...
Глава одиннадцатая
МАМА ВЫХОДИТ ЗАМУЖ
На другое утро, после завтрака, в кают-компании появилась Зинаида Владимировна с грубоватой девицей в сапогах, которая оказалась заведующей паспортным столом. Да, теперь на плато прописывали приезжающих и выписывали отъезжающих.
- Собирайся, Коля! - беспокойно сказала мой лечащий врач.- Завтра Михаил Михайлович вылетает в Москву и доставит тебя прямо на руки маме.
Это было сказано в присутствии Лизы и скалозубов-геологов. Спасибо им, ни один не улыбнулся.
- Никуда я не поеду! - закричал я возмущенно.
- Но тебе противопоказан здешний климат, Коля! Понимаешь или нет? Теперь тебе уже здесь не работать...- попробовала урезонить меня Зинаида Владимировна.
- Давай-ка твой паспорт! - потребовала девица резким голосом.
- Ты здесь не поправишься, надо ехать,- назидательно сказал Женя. Он их и привел сюда.
- Я не поеду. Я не собираюсь увольняться из обсерватории,-- повторил я гневно.
Марк стоял рядом со мной. Он-то знал, как мне не ко времени было уезжать отсюда...
Подошла Валя Герасимова.
- Тебе совсем не надо увольняться, Коля! - Валя неприязненно взглянула на Казакова.-- Тебе дали временно вторую группу инвалидности. Надо эту возможность использовать для лечения. А через полгода ждем тебя здесь.
- Никто его не собирается увольнять! - зло бросил ей Женя. Уговаривали меня долго и нудно. Паспортистка подчеркнуто смотрела на часы-браслетку. Я упирался. Все равно бы они меня не уговорили, но вмешалась сама судьба. Валерий Ведерников принес мне радиограмму от бабушки.
Все смотрели, как я, бледнея, читал радиограмму, а потом быстро спрятал ее в карман.
- Ладно, сейчас принесу паспорт,- не своим голосом сказал я,- можете выписывать.
Кажется, им всем очень хотелось узнать, что было в радиограмме. Но я отнюдь не собирался это разглашать. На Ведерникова можно положиться. Радиограмму я показал только Марку. Вечером, когда он вернулся с работы. Но об этом потом. Вечер еще не скоро наступит. День был очень долгий...
Я ушел к себе, как только все оформил. Выдвинул из-под кровати чемодан. Надо было собраться.
Вот уж воистину: пришла беда, отворяй ворота! До чего же все плохо складывается! А Лиза... Я посмотрел на часы. Как раз сейчас свободна. Почему она не зайдет ко мне? Знает, что уезжаю. Разве ей не о чем поговорить со мной перед отъездом? Я прислушался, злясь на себя, что прислушиваюсь, жду. Самому пойти к ней... Но это бесполезно. Я уже приходил так, поговорил с Алексеем Харитоновичем, Лиза грустно молчала, опустив глаза.
Кто-то остановился перед моей дверью. Постучали.
- Войдите! - крикнул я, зная, что это не Лиза. Это был Сергей Авессаломов.
- Не помешал? - спросил он.- Я слышал, ты завтра уезжаешь, и вот зашел проститься.
Он неуверенно смотрел на меня - как-то его примут? В обсерватории он не был ни разу. Сергей был одет в короткий полушубок из оленьего меха, на голове шапка-ушанка, обычная на Севере. Я предложил ему раздеться, и он повесил то и другое на вешалке за дверью. Остался в поношенном сером костюме и черной шелковой рубашке, аккуратно застегнутой на все пуговички. Галстук он не носил. Волосы он, видимо, накануне вымыл, и они еще больше, чем всегда, походили цветом на спелую пшеницу и, рассыпаясь, падали на лоб и на глаза. Он нетерпеливо дергал головой. Я его усадил, а сам сбегал на камбуз за чаем и кое-какой закуской. Конфеты и печенье у меня были. Накрыл на стол, убрав книги и тетради на полку.
