Казалось, что Сталин все еще отчаянно надеется на переговоры — на все, что угодно, лишь бы отсрочить нападение. Если переговорам должен предшествовать ультиматум — пусть будет так. Пока немецкая машина дезинформации лихорадочно распространяла слухи о переговорах, германское руководство продолжало отвергать все усилия советского правительства начать диалог на официальной основе. Эта тишина, несмотря на слухи, что переговоры идут полным ходом, разочаровывала советских руководителей и способствовала параличу их воли.
Правда, Советы тоже не обходились без дезинформационных операций, хотя, как писал Бартон Уэйли, немцы были первыми, кто наделил обман законным статусом, когда вскоре после окончания 1-й Мировой войны они создали службу дезинформации в германской армии. Новое советское правительство недолго отставало от них: 11 января 1923 года внутри Государственного политического управления (ГПУ) было создано «Специальное бюро по дезинформации», чьей задачей было «взламывать контрреволюционные планы и происки врага». [383]
Нацеленное как на внутренних противников, так и на внешних, оно создавало «оппозиционные организации», которые выискивали и нейтрализовали антисоветские элементы внутри Советской России и их связи с западными разведывательными службами и эмигрантскими организациями. Эти операции или «активные мероприятия», как они назывались советским службам, продолжались на протяжении 1920-х — 1930-х годов. Одна из таких операций, очевидно, была направлена против Германии в период до германского вторжения в июне 1941 года.
В начале 1941 года германский консул в Харбине Август Поншаб начал направлять сообщения в Берлин, в Министерство иностранных дел, в которых содержались похожие на перевод на немецкий язык циркуляры, посылаемые Наркоматом иностранных дел в Москве своим дипломатическим миссиям на Дальнем Востоке. В этих телеграммах содержались отрывки из сообщений советских посольств в Берлине, Лондоне, Париже, Вашингтоне, Анкаре и так далее. Представлялось, что целью этих телеграмм, было держать дальневосточные миссии в курсе событий, влияющих на советские интересы в мире. [384]Когда эти телеграммы попадали в Берлин, их передавали в русский отдел личного досье Эрнста фон Вайцзеккера, статс-секретаря МИД Германии. На полях телеграмм не было ни пометок, ни указаний, повлияло ли их содержание на планы Гитлера по нападению на СССР или на собственную дезинформационную программу Германии. [385]
В целом казалось, что намерением этих сообщений было предупредить Германию о растущих проблемах, противостоящих ей, и в то же время прояснить, что СССР будет «не поддаваться» любым «запугиваниям» Германии или Японии. Нам неизвестно, как проводилась эта операция, какие отделы НКГБ в Москве контролировали ее, кто в действительности готовил длинные детализированные телеграммы, и как их одобряли Сталин и Молотов. Во всяком случае, нет никаких данных, что эти усилия оказали хоть какое-то влияние на намерение Гитлера напасть на Советский Союз. [386]
Параллельно с этими посланиями, последние акты германской дезинформации были разыграны в Берлине с посвящением в неофициальные секретные переговоры советского посла Деканозова и давнего специалиста по России в МИД Германии Отто Мейсснера. С советской стороны, эта беседа, которая освещала многие из вопросов, поднятых в телеграммах Поншаба отражала надежды, что за ней последуют серьезные официальные переговоры. Для Гитлера она служила только для того, чтобы поддерживать надежды Москвы на отсрочку до тех пор, пока германские войска закончит движение на боевые позиции. Никогда и ничего из этих секретных бесед между Деканозовым и Мейсснером не появлялось в официальных коммюнике или в архивах внешней политики. Главным источником информации по ней являются воспоминания Валентина Бережкова, советского дипломата, работавшего в Берлине при Деканозове. Когда переговоры прервались, в телеграмме Поншаба — одной из последних попыток дезинформации — было сообщено о временном закрытии транссибирской железной дороги. Вероятно, угроза была предназначена, чтобы убедить Берлин возобновить переговоры. Но на это никакой надежды не было. Гитлер уже принял решение. [387]
Советская практика ознакомления с разведывательной информацией неумышленно сыграла наруку немецкой дезинформационной программе. Нарком обороны Тимошенко и начальник Генерального штаба Жуков жаловались, что им не показывают всю имеющуюся разведывательную информацию. [388] Изучение донесений и справок разведки за период с 1 февраля по 22 июня 1941 года показывает, что оба они получали больше, чем обычно рассылалось, но что, действительно, им не давали всей полученной информации. Проблема была в хаотической системе рассылки. Тимошенко и Жуков получили по шестнадцати общих докладов. Как нарком, Тимошенко лично получил десять донесений, в то время как Жуков получил два. [389]
Другой сборник документов, полученных от погранвойск — при общем числе тринадцати таких донесений Жуков, как адресат, был включен всего единожды, а Тимошенко — семь раз. Один из этих рапортов — о задержании немецких агентов погранвойсками, Берия послал только Сталину. Данный рапорт имел контрразведывательное содержание, и ограниченная рассылка могла иметь определенный смысл. Другое сообщение, также подписанное Берия и посланное только Сталину, содержало детали о концентрации немецких и венгерских войск и авиасоединений на советской границе в мае 1941 года. Конечно, такая информация заинтересовала бы и Тимошенко, и Жукова, но Сталин требовал, чтобы отдельные агентурные донесения присылались в его офис, отвергая их как дезинформацию, если они отличались от его взглядов. [390]
Было единственное место в мире советской разведки, где, как предполагалось, должен был проводиться анализ получаемых материалов — этим местом был информационный отдел РУ. Он контролировался Голиковым, который продемонстрировал, что всегда и безусловно примет любые указания Сталина. Каждое сообщение, прибывающее в штаб РУ в Москве от источников «полевых» резидентур, должно было передаваться ему, прежде чем его можно было разослать дальше — после тогда, когда он разрешал. Два примера, чтобы проиллюстрировать эту проблему. Первый, донесение от источника в германском посольстве в Бухаресте, которое заканчивалось комментарием, что «возможность выступления немецких войск на восток в ближайшем будущем исключается», а слухи, что Германия нападет на СССР «распространяются сознательно с целью создать неуверенность в Москве». Голиков приказал направить это донесение Сталину, Молотову, Тимошенко, Ворошилову, Димитрову, Берия и Жукову [391] И для сравнения — 6 мая донесение от Зорге содержало такой абзац: «Немецкие генералы оценивают боеспособность Красной Армии настолько низко, что они полагают, что Красная Армия будет разгромлена в течение нескольких недель. Они полагают, что система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба». Голиков приказал вычеркнуть этот абзац, прежде чем рассылать донесение. [392]В то время, как ни Тимошенко, ни Жуков не были включены в списки получателей каждого сообщения, созданного военной разведкой, государственной безопасностью и погранвойсками, Голиков удостоверился, что они получают его спецсообщения, в которых он настойчиво повторял тему германской дезинформации, что главной целью Гитлера было вторжение на Британские острова.
Предпоследний абзац спецсообщения от 31 мая 1941 года звучит так: «немецкое командование ‹…› довольно быстро восстановило свою главную группировку на Западе, продолжая одновременно переброску в Норвегию ‹…› имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов».[393]
Некоторые историки считают, что Сталин с готовностью принял германскую дезинформацию и отказался обращать внимание на предупреждения своей разведки, из-за своих секретных планов превентивной войны с Германией. Естественно, такие планы и подготовка должны были быть спрятаны от немцев, чтобы они не сорвали их. Именно поэтому он нашел такой привлекательной германскую настойчивость в своей дезинформационной программе о разгроме Англии до того, как повернуть на восток и потому отказался от совета тех, кто хотел ответить силой на угрожающее наращивание германской армии, постоянные разведывательные облеты и так далее.
Идея, что Сталин намеревался напасть на Германию в июле 1941 года выдвигается Виктором Суворовым в его книге «Ледокол: кто начал вторую войну?»[394] Суворов заявляет, что Сталин потерпел неудачу потому, что Гитлер получил сведения о его плане и развязал операцию «Барбаросса» — предупредительный удар. Этот тезис вызвал полемику, которая продолжается, но большинство историков в России и за рубежом, отвергают эту версию, как неподтвержденную доказательствами, в то время как есть огромные архивные и другие данные, показывающие, что Красная Армия была неспособна подготовить наступательную операцию требуемых размеров. Тем не менее, некоторые историки защищают эту идею. Например, те, кто это делают в Германии, видят в ней основу для поддержки своих взглядов, что гитлеровская «Барбаросса» была просто его реакцией на собственные планы Сталина.
