Долины Пиренеев, а также горы Беарна и Гаскони и приморские степи к югу от Гаронны во времена Цезаря безраздельно принадлежали аквитанам, как называлось большое число мелких народностей иберийского происхождения, мало соприкасавшихся друг с другом и еще меньше с иноземцами; только самое устье Гаронны с важной гаванью Бурдигала (Бордо) принадлежало кельтскому племени битуригов-вивисков.
Гораздо большее значение имели сношения кельтов с римлянами и германцами. Мы не будем снова рассказывать, как римляне постепенно оттеснили кельтов, медленно продвигаясь вперед и заняв, наконец, всю береговую полосу между Альпами и Пиренеями, так что кельты были совершенно отрезаны от Италии, Испании и Средиземного моря, причем катастрофа эта была подготовлена за много столетий основанием греческой колонии у устья Роны. Необходимо, однако, напомнить о том, что кельты были вытеснены не только превосходством римского оружия, но в такой же мере и превосходством римской культуры, которой также, в конечном счете, весьма полезны были значительные зачатки греческой цивилизации в стране кельтов.
И здесь торговля и мирные сношения, как это часто бывает, проложили дорогу завоеванию. Кельты, как все северные народы, любили крепкие напитки; привычка их, подобно скифам, напиваться до опьянения неразбавленным благородным вином, вызывала у воздержанных южан удивление и отвращение, но торговец охотно ведет дела с подобными покупателями. Вскоре торговля со страной кельтов стала золотым дном для италийского купца; нередко жбан вина обменивался там на раба. И другие предметы роскоши, например италийские лошади, находили в Галлии выгодный сбыт. Случалось даже, что римские граждане приобретали землю по ту сторону римской границы и обрабатывали ее принятым в Италии способом. Так, например, имения римлян в кантоне сегусиавов (возле Лиона) упоминаются еще в 673 г. [81 г.]. Вероятно, поэтому даже в свободной Галлии, например у арвернов, римский язык был известен еще до завоевания, хотя знание его распространялось, вероятно, на немногих, и даже со знатными людьми союзного племени эдуев римляне должны были объясняться через переводчиков. Подобно тому как продавцы виски и скваттеры начали оккупацию Северной Америки, так и эти римские виноторговцы и землевладельцы указывали путь будущему завоевателю Галлии. Как хорошо понималось это и противоположной стороной, видно из того, что одним из энергичнейших племен Галлии, нервиями, а также некоторыми германскими народностями были запрещены торговые сношения с римлянами.
Еще более стремительно, чем римляне со стороны Средиземного моря, наступали с Балтийского и Северного морей германцы — племя молодое, вышедшее из великой восточной колыбели народов и с юношеской силой, хотя, правда, и с юношеской грубостью, завоевывавшее себе место рядом со своими старшими братьями. Если народности этого племени, жившие на Рейне, как узипеты, тенктеры, сугамбры, убии, начинали уже в известной степени цивилизоваться и перестали, по крайней мере добровольно, менять места поселения, то все известия совпадают в том, что дальше, в глубине страны, земледелие имело мало значения и отдельные племена едва ли достигли прочной оседлости. Характерно, что в это время почти ни один из народов внутренней Германии не был известен западным соседям по имени его округа, а их знали лишь под общими наименованиями «свевов», т. е. кочевников, номадов, и «маркоманов», т. е. пограничных бойцов 44 ; названия эти вряд ли были уже во времена Цезаря именами округов, хотя они казались римлянам таковыми и впоследствии часто делались названиями округов. Самый сильный натиск этой великой нации пришелся на долю кельтов.
Борьба, которую вели, быть может, германцы с кельтами за обладание страной к востоку от Рейна, совершенно ускользает от наших взоров. Мы узнаем лишь, что к концу VII в. (от основания Рима) [сер. I в.] все земли до самого Рейна были утрачены кельтами, что бои, которые, должно быть, жили некогда в Баварии и Богемии, скитались без пристанища, а Шварцвальд, населенный когда-то гельветами, если и не был занят находившимися поблизости германскими племенами, то представлял собой опустошенную и спорную пограничную область и тогда уже был тем, чем он назывался впоследствии: гельветской пустошью. Варварская стратегия германцев, ограждавших себя от вражеского нашествия опустошением соседней территории на несколько миль, получила здесь, по-видимому, применение в широчайшем масштабе.
Но германцы не остановились на Рейне. Грозно пронесшееся за пятьдесят лет до того по Паннонии, Галлии, Италии и Испании войско кимвров и тевтонов, ядро которого составляли германские племена, представляло собой, очевидно, лишь огромный разведывательный отряд. Многие германские племена уже приобрели постоянную оседлость к западу от Рейна, в особенности по нижнему течению его. Вторгнувшись как завоеватели, эти поселенцы продолжали требовать от своих галльских соседей, точно от подданных, заложников и взимать с них ежегодную дань. К ним относятся адуатуки, которые из обломка тевтонских орд превратились в значительное племя, а также ряд других народностей на Маасе, близ Льежа, объединенных впоследствии под названием тунгров; даже треверы (возле Трира) и нервии (в Геннегау) — две крупнейшие и могущественнейшие народности этой области — многими видными авторитетами обозначаются как германцы. Однако сведения эти нельзя считать вполне достоверными потому, что, как замечает Тацит относительно последних двух народов, в этих местах, по крайней мере в позднейшее время, считалось честью быть германского происхождения и не принадлежать к кельтской нации, не пользовавшейся особым уважением. Тем не менее население в области Шельды, Мааса и Мозеля, по-видимому, действительно в той или другой форме сильно смешалось с германскими элементами или по крайней мере подверглось их влиянию. Германские поселения были сами по себе, может быть, невелики, но они не были лишены значения, так как, несмотря на тот хаотический мрак, в котором проходят перед нами в это время народы на правом берегу Рейна, можно все же установить, что по следам этого авангарда готовились перейти через Рейн крупные германские массы. Трудно было ожидать, чтобы несчастная кельтская нация, которой с двух сторон грозило иноземное господство и которую раздирали внутренние распри, смогла еще подняться и спасти себя собственными силами. Вся история ее была историей расколов и вызванного ими упадка. Мог ли народ, не знавший в своем прошлом ни Марафона, ни Саламина, ни Ариции, ни Раудийских полей, народ, который даже в свою раннюю пору не сделал попытки соединенными усилиями уничтожить Массалию, мог ли он теперь, на закате своих дней, бороться со столь страшными врагами?
Чем меньше кельты, предоставленные самим себе, могли померяться с германцами, тем больше оснований имели римляне внимательно следить за несогласиями между этими двумя народами. Если возникшие отсюда осложнения не коснулись еще непосредственно их самих, то с исходом их были все же связаны важнейшие римские интересы. Понятно, что внутренние порядки кельтской нации быстро и основательно переплелись с ее внешними отношениями. Как в Греции лакедемонская партия соединилась против афинян с Персией, так и римляне с первого своего появления по ту сторону Альп нашли себе опору против арвернов, игравших тогда руководящую роль среди южных кельтов, в эдуях, их соперниках из-за гегемонии, и с помощью этих новых «братьев римского народа» не только подчинили себе аллоброгов и значительную часть зависевшей от арвернов территории, но и добились перехода гегемонии в оставшейся свободной Галлии от арвернов к эдуям. Но если национальности греков грозила опасность только с одной стороны, то кельтов теснили сразу два врага, и естественно было, что они искали у одного из них защиты от другого и что если одна кельтская партия примыкала к римлянам, то противники ее вступали в союз с германцами. Легче всего это было сделать белгам, которые благодаря соседству и частым бракам с зарейнскими германцами сблизились с ними и к тому же вследствие своего более низкого культурного уровня могли чувствовать себя по крайней мере столь же близкими чуждым им по национальности свевам, как и своим более образованным аллоброгским или гельветским соотечественникам. Но и южные кельты, у которых, как было уже сказано, во главе враждебной римлянам партии стоял теперь значительный округ секванов (близ Безансона), имели все основания призвать именно теперь германцев против римлян, грозивших прежде всего им; слабое правление сената и признаки готовившейся в Риме революции, которые не укрылись от кельтов, делали именно этот момент удобным, для того чтобы избавиться от римского влияния и унизить прежде всего их клиентов, эдуев. Спор о таможенных сборах на Соне, разделявшей владения эдуев и секванов, привел к разрыву между обоими округами, и в 683 г. [71 г.] германский князь Ариовист перешел через Рейн с 15 тыс. воинов в качестве наемника секванов.
