Прочитав письма князя о необходимости перемены «политической системы», в силу которой России готовилась противопоставить себя «лиге» в целом, Екатерина проплакала всю ночь {521}, а на утро написала Григорию Александровичу письмо 27 ноября, полное колких выпадов против Фридриха-Вильгельма П. Она обвиняла его в антирусской агитации в Польше. «Сия, чаю, продлится дондеже соизволит вводить свои непобедимые войска в Польшу и добрую часть оной займет. Я же не то, чтоб сему препятствовать, и подумать не смею, чтоб его королевскому прусскому величеству мыслями, словами или делом можно было чем поперечить… Предпишутся мне самые легонькие кондиции, как например: отдача Финляндии, а, может быть, и Лифляндии - Швеции, Белоруссии - Польше, а по Самару реку - туркам, а если сие не приму, то войну иметь могу… Я начинаю думать, что нам всего лучше не иметь никаких союзов нежели переметаться то туды, то сюды, как камыш во время бури. Я к отмщенью не склонна, но провинции за провинцией не отдам. Законы себе предписывать кто даст? Они позабыли себя и с кем дело имеют!… Возьми Очаков и сделай мир с турками, тогда увидишь, как осядутся, как снег на степи после оттепели, да поползут, как вода по отлогим местам» {522}.
Настроение императрицы ясно показывало Потемкину, что дольше медлить с приездом в Петербург было нельзя. Утром 6 декабря в результате короткого штурма, продлившегося «5 четвертей часа», Очаковская крепость пала. Потери турок составляли 9,5 тыс. убитых и 4 тыс. пленных, русская армия лишилась 926 человек убитыми и 1704 ранеными {523}. Управившись с делами, Григорий Александрович обещал приехать и укорял Екатерину за то, что она гневалась на него в последних письмах. «Усердие мое того не заслуживает, - замечал он. - Я не по основаниям графа Панина думаю, но по обстоятельствам. Не влюблен я в прусского короля, не боюсь его войск, но всегда скажу, что они всех прочих менее должны быть презираемы… Пространство границ не дозволяет нам делать извороты, какие употребительны в земле малой окружности. Неловко иметь двух неприятелей, а то будет пять… Изволите говорить, чтоб я не смотрел на европейские замыслы. Государыня, я не космополит, до Европы мало мне нужды, а когда доходит от нее помешателство в делах, мне вверенных, тут нельзя быть равнодушным» {524}.
Оба корреспондента понимали, что и политическая, и военная ситуация изменилась в корне по сравнению с той, которая складывалась в момент подготовки предложений о русско-польском союзе. Необходимо было с глазу на глаз, в личной беседе, обсудить положение дел в Европе и дальнейшие меры на случай возникновения угрозы совместных действий Варшавы и Берлина.
«Хорошо, если б ее не делили». (Проект Потемкина о возмущении православного населения польской Украины 1789 г.)4 февраля Потемкин прибыл в Петербург и оставался в столице до начала мая, работая с императрицей над разрешением сложнейшей дипломатической ситуации, в которой вслед за обострением отношений с Пруссией последовала конфронтация России и Англии. 7 марта Безбородко сообщал в Лондон С. Р. Воронцову, что присутствие Григория Александровича принесло серьезное облегчение в делах, касавшихся противоречий с британским кабинетом. «Князь сильно настоял, чтоб все трудности были совлечены с пути, и насилу успел, ибо у нас думают, что добрыми словами можно останавливать армии и флоты» {525}.
Находясь в Петербурге, Потемкин передал императрице пространное «Рассуждение» о том, как именно следует действовать в отношении Пруссии и Польши в новых обстоятельствах. «Взятие Очакова Божьей помощью развязывает руки простирать победы за Дунай… Но обстоятельства Польши, опасность от прусского короля и содействие ему от Англии кладут не только преграду, но и представляют большую опасность, - писал князь. - Соседи наши поляки… находясь за спиною наших войск и облегша границы наши, много причинят вреда, к тому еще ежели закажут продавать хлеб… Полякам, ежели показать, что Вы намерялись им при мире с Портою доставить часть земли за Днестром, они оборотятся все к вам и оружие, что готовят, употребят на вашу службу… Тогда не только бранится, но и бить будем прусского короля. Иначе, я не знаю, что будет… Прусской король легко отделит против цесаря 80 тысяч своих и 25 тысяч саксонцев. 80 тысяч против нас, да поляков 50 тысяч. Извольте подумать, чем противу сего бороться, не кончив с турками? Я первой того мнения, что прусскому королю заплатить нужно, но помирясь с турками» {526}.
К этому посланию был приложен еще один документ - о действиях в отношении Швеции Однако и в нем Григорий Александрович постоянно возвращался к польским делам, словно они неотвязно мучили его даже тогда, когда он говорил об очень далеких от Польши вопросах. «Не понудить ли такое движение заранее, решиться прусскому королю ввести войско в Польшу?… При котором обороте с подкреплением нашего корпуса вся бы польская конница обратилась на Пруссию и, конечно бы, его кавалерию истребила в одну кампанию» {527}.
Обе записки не датированы, но могли возникнуть не позднее 3 марта 1789 г. До 3 марта была закончена работа по составлению плана военных действий на следующую кампанию, расписание войск по армиям, дивизиям и корпусам, оговорены меры по их комплектованию. Приведенные послания следует считать первыми документами, относящимися к подготовке нового, второго, проекта «О Польше». Они появились после прояснения настроений сейма: ни о каком союзе с Россией в условиях, когда Петербург намеревался ввести на территорию Польши свои войска для действий против Пруссии, а сама Пруссия предлагала полякам помощь для возвращения из состава России земель, потерянных по первому разделу, речи быть не могло. Эти документы как бы перекидывали мостик между старым и новым проектами. В них еще упоминается возможность наделить Польшу землями за счет Турции, а также рассматривается гипотетическое развитие ситуации в случае, если бы удалось понудить Фридриха-Вильгельма II раньше времени открыть свои истинные намерения и ввести прусские войска в Польшу. Тогда возникала перспектива полезного для России столкновения между полькой и прусской армией. Однако князь уже показывал императрице и другую, более вероятную возможность действий польских войск совместно с прусскими, опасность чего была очевидна для обоих корреспондентов.
В качестве неотложных мер по выходу из создавшейся ситуации князь предлагал, во-первых, усыпить бдительность Пруссии, маня ее надеждой приобрести прежний вес в делах русской политики и сделаться посредницей на переговорах с Турцией; во-вторых, нейтрализовать враждебность поляков, показав, что Россия намерена выделить им после заключения мира часть земли за Днестром; в-третьих, ускорить подписание в Лондоне нового коммерческого трактата, чтобы сделать обострение отношений невыгодным для самой Англии. [116] В начале мая Григорий Александрович покинул Петербург и поспешил на театр военных действий. 11 числа из своего имения Дубровка под Шкловом он направил императрице собственноручное донесение о задержке провианта для русской армии на польской границе. «Из приложений и рапортов генерала Каменского усмотреть изволите о недостатке хлеба и способов к получению оного. - писал Потемкин. - Я предписал уже генералу князю Репнину употребить все, что можно к снабжению себя оным» {528}. Провиантмейстерская комиссия сообщала, «что за непропусканием через границу в Молдавию польскими войсками вывозимого нами хлеба и задержанием транспорта, и за уграживанием вперед не выпускать» невозможно получить продовольствие для армии. М. Ф. Каменский предлагал «всю амуницию нашу перевозить не из Киева через Польшу, а, не касаясь границ их, из Ольвиополя» {529}. Князь одобрил эту мысль. Еще в Петербурге, предвидя подобное развитие событий, Потемкин предлагал послать в Польшу повеление Штакельбергу объявить сейму, что Россия «для отнятия всякого неудовольствия нации» решила перевести все русские магазины за Днепр и транспорты «обратить другой дорогой мимо Польши» {530}.
Перенос магазинов в более отдаленное от театра военных действий место был крайне неудобен для России. Но еще опаснее становился отказ польской стороны продавать провиант. Вести в таких условиях новую компанию против Турции казалось с каждым днем все труднее. Если бы земли Польской Украины, фактически являвшиеся плацдармом для переброски русских войск, их амуниции и провианта в Молдавию, принадлежали империи, многих проблем удалось бы избежать. Теперь же приходилось реагировать на каждое колебание внутриполитической жизни Польши. Потемкин обратил внимание корреспондентки на рапорт генерал-майора А. Шамшева из Варшавы. Резидент сообщал, что руководители старошляхетской партии создают конфедерацию, под давлением которой король Станислав-Август решил разоружить едва набранные в православных воеводствах войска и послать туда корпуса из Литвы и Коронной Польши, что вызвало волнения непольского и некатолического населения. Активное участие в формировании новых конфедераций принимал и коронный гетман Браницкий. «Воевода Сигацкий и генерал Кардабановский выехали их Варшавы для конфедерации в Волынском воеводстве с князем Сангуским. Генерал Малаховский рекрутирует людей графа Браницкого. Сам Браницкой в Варшаве и хочет получить командование над войсками и сделать конфедерацию, но к нему и графу Потоцкому не расположены жители. Из Варшавы прислан приказ в воеводство Волынское в Слуцк распустить войско из 5000 человек… Жители не хотят» {531}.
