Vergerio Р. Р. Op. cit., р. XXIX–XXX. Правда, К. Комби делал исключение для немногих, в чьих эпистолах он находил нечто живое, в том числе для Верджерио. Но «живое», конечно, противостояло в его глазах «обдуманности», сделанности, эрудитству и шаблонам, которых и у Верджерио, Бруни, Поджо было более чем достаточно.
Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. Т. 2. Образование и наука в эпоху Ренессанса в Италии. М. — Л., 1934, с. 198–201.
Цит. по кн.: Marsel R. Marsile Ficin, р. 98.
Poliziano A. Opera, р. 9–10; Pico della Mirandola G. Opera, p. 391; Callimachus Ph. Epistulae selectae. Wratislawiae, 1967, p. 96. Ср. особенно письмо Каллимаха к Фичино (с. 134). Отношения Каллимаха с обоими платониками были довольно прохладными, но внешняя форма, прежде всего с его стороны, оставалась ритуально-восторженной.
Об эпистолярном творчестве Петрарки: Billanovich G. Petrarca letterato…, р. 32–34, 53–54 etc.; Baron H. From Petrarch to Leonardo Bruni. Studies in Humanistic and Political Literature. Chicago, 1968, p. 13–20; Wilkins E. Petrarch’s Correspondence. Padua, 1960.
Guarino Veronese. Epistolario, vol. II, p. 205; vol. I, N 221, p. 353; Vergerio P. P. Epistole, N LIV, p. 74; N CXI, p. 166; N CX, p. 165. Нельзя не отметить, что эта топика — ночь, светильник, беседа до зари с задушевным другом-корреспондентом, живое присутствие которого ощущается как бы рядом и пр., — может быть обнаружена уже в первом письме первого гуманистического эпистолярного сборника, причем она обращена у Петрарки в данном случае к Сократу. Беседа с реальным другом, как с древним автором, и с древним автором, как с другом, и беседа души с самой собой — все это умышленно идентифицируется.
Cuarino Veronese. Epistolario, vol. I, N 47, p, 101–102.
Ibid., N 55, p. 55; Pico della Mirandola G. Opera omnia. Basiliae, 1557, p. 393; Vergerio P. P. Epistole, N XCIX, p. 153; N CXI, p. 166; N L, p. 67; N XXII, P. 26; N XXXI, p. 46; Poliziano A. Opera, p. 25–26; Vergerio P. P. Epistole, N XXXVII, p. 56–57; N L. p. 67; Guarino Veronese. Epistolario, vol. I, N 23, p. 60.
Бистиччи рассказывает, как однажды вечером на площади Леонардо Бруни «с мессером Джанноццо Манетти и другими учеными людьми спорили о разных вещах» и Леонардо позволил себе какую-то резкость по адресу Манетти. Ночью он не мог заснуть, на следующий день, сокрушаясь, отправился просить извинений у друга и т. п. (Bisticci V. da. Op. cit., p. 437–438). У того же Бистиччи можно найти описания и совсем иного рода взаимоотношений в гуманистической среде (см., например: Bisticci V. da. Op. cit., p. 422–423 — об интригах Филельфо). О склоках и ссорах гуманистов писали еще Фойгт и Гаспари, а Ф. Фламини посвятил в своей книге «Чинквеченто» специальный раздел «ссорам XVI века».
Vergerio Р. Р. Epistole, N СVI, р. 160–161.
См. об этом эпизоде: Garin Е. Giovanni Pico della Mirandola. Vita e dottrina. Firenze, 1937, p. 17, 24–25; Marsel R. Pico de la Mirandole et la France. — In: L’opera e il pensiero di Giovanni Pico della Mirandola nella storia dell’umanesimo, vol. I, p. 212.
Suppiementum ficinianum, vol. I, p. 56 («Apologia Marsilii Ficini de raptu Margarite nymphe ab heroe Pico»).
См.: Gandillac M., de. Astres, anges et genies chez Marsile Ficin. — In: Umanesimo e esoterismo, p. 86, 102–104; Chastel A. Marsile Ficin et Part, p. 174–175 («герой» — «Геракл» — активная жизнь). См. также: Ficino М. Commentarium in Convivium, lib. I, cap. 1, p. 137; cap. 2, p. 138 («герои» — «ангелы»); op. cit., VI, 5, p. 205. Cp.: Jamblichus. De Mysteriis Aegyptiorum. Chal-daeorum, Assyriorum. Lungduni, 1577 (в переводе M. Фичино), cap. «De ordine superiorum», p. 10–12. Очевидно, представления Фичино о «героях» были заимствованы главным образом у Ямвлиха.
Ficino М. Theologia Platonica, lib. XIV, cap. 8, p. 274.
Poliziano A. Opera, p. 8.
Ibid, p. 85. О Геркулесе как архетипе деятельного мудрого героя ср.: Landino Ch. Disputationes camaldulenses, p. 762–764.
См.: Gombrich E. The Early Medici as Patrons of Art: a Survey of Sources. — In: Italian Renaissance Studies. London, 1960, p. 279. Исследование E. Гомбрича не случайно начинается цитатой из Бруни: в нем пересматривается роль Медичи как покровителей искусства. В литературе последнего времени особенно выделяется в этом смысле — стремлением показать Возрождение без прикрас или без того, что автор считает прикрасами, — работа Руджьеро Романо, который поэтому называет ее «антикнигой» (Romano R. Тrа due crisi: L’ltalia del Rinascimento. Torino, 1971).
Poliziano A. Opera, p. 170–179.
Проблема обоснования грамматического рода живо дебатировалась уже в античности, и спор Полициано с делла Скалой, таким образом, опирался на солидную ученую традицию. См.: Кобов И. У. Проблема грамматического рода в античной грамматической науке. — В кн.: Античность и современность, М., 1972, с. 43–50.
Читателю гуманистическая ссора из-за «комара» неизбежно напоминает ссору гоголевских персонажей из-за «гусака». Эта ассоциация, возникая в силу внешнего сцепления, не так случайна и пуста, как может показаться с первого взгляда.
Иван Иванович и Иван Никифорович повздорили не потому, что были затронуты их материальные и деловые интересы. Они поссорились из-за слова, посягавшего на социальное достоинство оскорбленного, но не в глазах окружающих, не de facto, а только в силу условного смысла, коим это слово, «гусак», наполнено в голове Ивана Ивановича, человека, вообще очень церемонного, ценящего всякий хороший тон и благолепный порядок, «имеющего необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно», «чрезвычайно тонкого человека», который «никогда не скажет неприличного слова» и даже понюшкой табака угощает со всевозможным политесом.
Конечно, Иван Иванович Перерепенко мало похож на Анджело Полициано. Тем не менее сходство двух ссор состоит в том, что обе целиком находят объяснение в культурно-психологической плоскости. Повод — при внешней мелочности — в обоих случаях имеет более глубокое и, так сказать, ритуально-магическое значение. Слово довлеет себе: примирение состоялось бы, если бы не промах Ивана Никифоровича; «скажи он птица, а не
