Тем самым раскрывается преимущественно аристократический характер греческого цолиса, даже когда он провозглашается народным государством. Понятия «демократия» и «аристократия» осознавались эллинами исключительно в приложении к корпусу граждан, более или менее широко участвовавших в делах государства. Но этот гражданский корпус отнюдь не объединял большинство жителей, а лишь привилегированное меньшинство. Исключениями могут быть несколько горных полисов, где жители были слишком бедны, чтобы покупать и содержать много рабов. Но все большие греческие полисы являли подобную картину. Граждане были единственными обладателями не только политических, но и основных гражданских прав, таких как право владения недвижимым имуществом — землями и домами. В отличие от них, поселившиеся здесь иностранцы, «сосуществовавшие» (это непосредственное значение слова «метек»), имели особый статус, дававший им некоторые гарантии: они участвовали в несении финансовых и военных повинностей, которые налагало государство, но не имели никаких политических прав. Спарта не позволяла чужестранцам проживать на ее территории; зато их охотно принимали Афины, где они играли важную роль в производстве, торговле и интеллектуальной жизни. Наконец, подневольное население часто было столь же многочисленным, как и гражданское, а иногда и превосходило его.
В Фессалии, на Крите и в Лакедемоне наряду с собственно рабами находится класс крепостных, прикрепленных к земле. В Спарте это были илоты, восходящие, вероятно, к народам, покоренным дорийцами во время их прихода в Лаконию или в период отвоевания Мессении: обращенные в полное рабство, они обрабатывали земельные наделы, которые государство выделило их хозяевам-спартиатам. Каждый год объявляли войну с илотами, чтобы держать эксплуатируемых в необходимом страхе: юные спартиаты, проходившие обучение в криптии, имели право убить любого илота, повстречавшегося ночью на улице. Эта неограниченная власть, поддерживаемая с абсолютной жестокостью, позволяла гражданам освободиться от любых иных занятий и посвятить себя исключительно военной подготовке. Тем не менее вокруг плодородных земель Лаконии и Мессении, предназначенных только для спартиатов и возделываемых илотами, в приграничных областях Лакедемона проживало население, называемое периэками («те, кто живет кругом»). Они не были гражданами, но могли свободно заниматься сельскохозяйственными работами, ремеслом и торговлей, в отличие от спартиатов, с единственной обязанностью служить наряду со спартанцами в лакедемонской армии. Подробности их правового положения плохо известны, но они, вероятно, имели гражданские права (в отличие от метеков в других греческих полисах) и обычно оказывались верными подданными Спарты. Подтверждено существование периэков и в других греческих государствах: в Элиде, Арголиде, на Крите, в Кирене, но мы слишком мало знаем о настоящей природе этого населения.
Положение рабов было в принципе везде одинаковым, хотя обычаи на практике могли определять некоторые отличия. Согласно выражению Аристотеля («Политика» I, 3,1253 Ь), которое формулирует общераспространенное мнение, раб был лишь «живым орудием» в распоряжении своего хозяина. Теряя свободу, он утрачивал свойство быть личностью, независимо от того, кем он был по происхождению — варваром или греком. Поэтому суд принимал его свидетельские показания, только если он подвергался пытке: принуждение страданием считалось необходимым, чтобы заставить его говорить правду. Начиная с гомеровских поэм умножаются свидетельства того, что зависимое положение, приобретаемое по рождению или случаю, принижало человека и лишало его всякого достоинства. Раб не имел ни личной жизни, ни семьи. Рабыни безоговорочно служили для удовольствия своему хозяину: пленные троянки, Брисеида, Андромаха и Кассандра подверглись этому унижению, и Аристофан игривым тоном рассказывает о миловидной фракийской служанке, которую запросто насилуют в лесу. Конечно, афинские обычаи, обусловленные в большей степени экономикой, чем заботой о гуманности, возводили в закон некоторые меры, защищающие рабов от чрезмерной жестокости. С другой стороны, некоторые формы религии были к ним благосклонны: они могли приобщиться к ним на Элевсинских мистериях. Здесь элевсинская набожность, хотя и очень сдержанно, открывала дорогу в будущее. Но в целом различие между свободным человеком и рабом в греческом обществе оставалось фендаментальным. Поскольку из-за войн угроза рабства нависала над каждым свободным человеком (сам Платон в 388 году испытал это несчастье, от которого он был избавлен великодушным вмешательством Анникерида из Кирены), человеческая судьба, и без того подверженная стольким страшным опасностям со стороны природных стихий, казалась грекам тем более жалкой: и поэты использовали этот источник трагичности.
Рабы или илоты, метеки или периэки, граждане с их семьями — мы не в состоянии подсчитать соотношение различных элементов в народонаселении полисов. Как обычно это бывает в древней истории, статистические данные почти целиком ошибочны. Но все-таки, чтобы дать хотя бы приблизительное представление, мы приведем примерный расчет относительно Афин и Спарты в эпоху их наибольшего процветания. Расчеты сделаны в соответствии с вычислениями, очень тщательно составленными В. Эренбергом, который сам четко указал предел погрешности, содержащейся в них. В Афинах около 432 года, то есть к началу Пелопоннесской войны, должно было насчитываться примерно 40 000 граждан (вместе с семьями — около 150 000 человек), 10 000 или 15 000 метеков (вместе с семьями — 40 000 человек) и приблизительно 110 000 рабов на все население в целом в 300 000 душ. Лакедемонское государство сразу после греко-персидских войн, около 480–470 годов, насчитывало абсолютно точно 5 000 спартиатов (15 000 человек вместе с семьями), 50 000 периэков и 150 000 или 20 000 илотов, то есть около 250 000 душ. Многочисленные полисы средних размеров должны были иметь количество граждан близкое к 10 000 человек, которое Аристотель, основываясь на данных опыта, считал идеальным. Учитывая тот факт, что среди привилегированных жителей были такие, кого отстраняли от дел из-за небрежности, неспособности или болезни, можно видеть, как ограниченны были рамки греческого полиса: среди населения, состоящего главным образом из лиц, граждански и политически неправомочных, те, кто играл пусть даже незначительную роль, знали друг друга по крайней мере в лицо.
* * *
Рассмотрим теперь граждан, имеющих права, которые, с точки зрения греков, позволяли человеку быть действительно человеком. Они имели гражданство от рождения: по меньшей мере их отец, а иногда также и мать, как того требовал для Афин закон Перикла, относились к привилегированному сословию. Стало быть, именно кровь даровала право гражданства, согласно основным требованиям; здесь в рамках полиса прочно сохранялась древняя традиция рода, к которому определяло человека его рождение. Пожалование подобных прав чужестранцам оставалось привилегией, в предоставлении которой греческие государства не проявляли особой расточительности: эти права были вознаграждением за выдающиеся заслуги или объяснялись исключительными обстоятельствами. Так, народ Афин принял в свои ряды в 409 году человека, который убил Фриниха, главу олигархической партии, возбуждавшего всеобщую ненависть: об этом факте напоминает Лисий в своей судебной речи «Против Агората» (70–72) и подтверждает новая найденная надпись. Чуть позже, в 406 году, чтобы вознаградить метеков, которые служили гребцами в сражении при Аргинусах, им всем сразу было пожаловано гражданство. Наконец, в 405 году в смутной обстановке, которая последовала за разгромом при Эгоспотамах, афиняне даровали право гражданства самосцам, которые оставались преданны им в это трудное время. Но это были лишь частные случаи или вынужденные ситуации. Обычно в Афинах, как и в других местах, народ ревностно относился к гражданским правам и не стремился распространять их действие среди новых классов населения, но, напротив, старался предупредить это распространение: этим объясняется упомянутый ранее закон Перикла, который ограничивал гражданство в Афинах лицами, у которых и отец и мать были афинянами. На этом основании Фемистокл, например, рожденный от фракийской служанки, не был бы гражданином! Перикл, впрочем, сам был вынужден позднее добиваться специальной уступки в пользу сына, рожденного им от милетянки Аспасии: народ предпочел предоставить ему такую уступку. Что касается Спарты, она оказалась еще более суровой. Геродот сообщает, что прорицатель из Элиды Тисамен и его брат единственные во всем мире получали в Спарте гражданство (IX, 35), и для этого потребовалось исключительное доверие, которое лакедемоняне питали к Дельфийскому оракулу, который предсказал Тисамену пять крупных побед: только поэтому лакедемоняне удовлетворили просьбам предсказателя, даровав ему и его брату выдающуюся привилегию.
