участвовал в отправке в город Квебек тех товаров, которые затем сам закупал от имени колонии. За все годы его службы связанные с ним поставщики получали очень большой доход от закупок, которые он одобрял. Биго делал деньги, используя свою должность. Его богатство и влияние тратились на любовниц и на жизнь в порождавшей скандалы роскоши, отличавшей последние годы существования квебекского окружения вице-короля. И все же не корысть Франсуа Биго, а имперская политика Франции явилась причиной того, что за какие-то 12 лет королевские расходы возросли в 60 раз. Французский престол не всегда был готов принимать стоимость своей собственной политики, и его бесконечные требования экономить заставили нового губернатора колонии маркизу де Ля Галиссоньеру язвительно ответить, что войн без расходов не бывает. Военные приготовления стали главной причиной огромных долгов Новой Франции. Версаль сетовал на цены, но политики своей не менял.
Использование служебного положения в корыстных целях не было свойственно исключительно Биго и французским королевским чиновникам. XVIII век вполне терпимо относился к тому, что дворяне путали общественные и личные интересы, и это вызывало легкие упреки, пока в бухгалтерских книгах сходился баланс. Биго был арестован, сослан и лишен чинов не столько потому, что наживался сам, сколько по причине падения Новой Франции и неспособности Короны оплатить свои военные долговые обязательства. Биго и его компаньоны были выбраны козлами отпущения и за то и за другое. В действительности же его попытки заработать на поставках товаров в Новую Францию почти наверняка помогли колонии подготовиться к войне. Несколько неурожайных лет и все увеличивавшиеся наборы новобранцев в местное ополчение (милицию) подрывали сельскохозяйственное производство в 1750-е гг., и Новой Франции стало сложно прокормить себя, особенно с учетом роста численности ее гарнизонов. Несмотря на все усилия найти съестные припасы в самой колонии — особенно после того как в 1756 г. колонист Жозеф-Мишель Кадэ стал отвечать за снабжение войск, — разница между действительными потребностями вооруженных сил и тем, что могла им поставить сама колония, должна была покрываться закупками в Европе. И в этом удалось достичь удивительного успеха. Когда военные действия, угроза со стороны Британского военно-морского флота и заоблачные страховые тарифы изгнали из торговли большинство независимых судовладельцев, компаньоны Биго остались практически единственными, кто продолжал перевозить на своих кораблях жизненно необходимое продовольствие и боеприпасы из Франции в ее сражавшуюся колонию. Более того, тоннаж грузов, перевозимых из Франции в город Квебек, при правлении Биго удвоился, а затем и утроился.
В 1754 г. пограничные стычки в конце концов переросли в серьезные боевые столкновения французов и американцев на берегах реки Огайо. Сначала опытная и хорошо организованная морская пехота французов разбила отряд, состоявший из добровольцев-ополченцев из британских колоний под командованием молодого офицера из Вирджинии, которого звали Джордж Вашингтон [161]. Но обретавшая зримые черты борьба подсказала обеим империям поднять ставки. В начале 1755 г. Британия направила в свои 13 колоний два полка регулярных войск. В ответ Франция впервые со времен Ирокезских войн 1660-х гг. послала регулярные армейские части в помощь гарнизонам морских пехотинцев в Новой Франции. Война не объявлялась, до тех пор пока обе противоборствующие стороны вели переговоры со своими европейскими союзниками. Однако официальный мир не помешал Британскому военно-морскому флоту атаковать конвой, перевозивший французские войска, а сухопутным силам — проводить крупные военные операции, как только регулярные части и их генералы оказывались на территории Северной Америки.
Кампания 1755 г. показала, что полки регулярной армии не способны сразу изменить характер боев на североамериканском театре военных действий, так как, обученные военному делу на европейских полях сражений, они не доказали свою боеспособность в лесных дебрях Северной Америки. Командующий французской армией Жан-Арман Дискау [162] был ранен и захвачен в плен во время ничего не решавшего столкновения к югу от озера Шамплен; британский генерал Эдвард Брэддок был убит, а его армия обращена в беспорядочное бегство небольшим отрядом французских морских пехотинцев и их индейских союзников, когда он попытался марш-броском добраться до форта Дюкен — французской цитадели на реке Огайо (теперь здесь расположен город Питтсбург). Обе стороны отступили, чтобы перестроить свои ряды, отложив формальное объявление войны на 1756 г.
Гораздо более серьезные последствия, чем все эти пограничные стычки, имело «le grand dеrangement» [163] — депортация акадийцев, осуществленная летом и осенью 1755 г. Для полковника Чарльза Лоренса, исполняющего обязанности губернатора Новой Шотландии, это была просто военная операция. Его страна воевала, хотя и без объявления войны, и французские войска вдоль границ и побережья Атлантики угрожали его колонии. Когда представители акадийцев попытались увильнуть от принесения присяги в безоговорочной верности Британии [164], Лоренс посчитал, что удаление из колонии потенциально нелояльного элемента будет всего лишь благоразумной предосторожностью.
Депортация была произведена с удивительной быстротой. Как только Совет Новой Шотландии в июле 1755 г. единогласно принял решение о депортации, Лоренс полностью использовал британские войска, расквартированные в его колонии. Была срочно зафрахтована и загружена провиантом флотилия торговых кораблей. Затем Лоренс приказал полкам окружать акадийцев и препровождать их на суда с тем багажом, который они смогут унести, а все покинутые селения надлежало сразу предавать огню. В течение нескольких месяцев Акадии не стало. В районе залива Фанди войска окружали одну деревню за другой: Гран-Пре, Минас, Бобассен. До конца 1755 г. по меньшей мере 7 тыс. акадийцев были схвачены и отправлены в изгнание. Кроме того, еще несколько тысяч было депортировано в течение последующих нескольких лет. По-видимому, еще около 2 тыс. человек убежали и оказали сопротивление, найдя укрытие в лесах.
Это решение о депортации акадийцев было обусловлено теми изменениями, которые произошли в Новой Шотландии. В 1713 г. Британия их не тронула не только по причине слабости, но и в силу толерантности. В мирные 1720—1730-е гг. британское руководство колонии, обладавшее ограниченными ресурсами и почти не имевшее нефранцузских подданных, должно было выработать очень деликатный modus vivendi [165], чтобы сохранять свое собственное положение, даже если это и укрепляло стремление акадийцев к нейтралитету. Однако к 1750-м гг. в Новой Шотландии был заложен Галифакс, куда прибыли британские войска и поселенцы. Губернаторам и руководству больше не было нужды искать взаимопонимания с подданными французского происхождения, которые занимали лучшие земли в колонии. Что касается акадийцев, то они более чем когда-либо стремились сохранить нейтралитет. Они видели, что англичане, живущие рядом с ними, набирают силу, но ничего не могли с этим поделать; они стали осторожны в вопросах оказания поддержки французским войскам на границах. Но они вросли в землю Акадии; в течение нескольких поколений эти 10–12 тыс. сильных поселенцев жили
