Фульвия! -- сказал, не замечая ее настроения, Хирам, весь охваченный чувством ликования, вызванного посещением гемиолы карфагенянкой. -- Пойдем, Фульвия! Моя гостья хочет посмотреть на тебя.
-- Зачем? -- спросила этруска.
-- Она боится, что ты меня любишь.
--Я... тебя... О!
Казалось, эти слова вырвались стоном.
-- Она ошибается... Я иду к ней! V ДОПРОС
Около полудня того дня, когда Офир посетила гемиолу Хирама и взяла с собой оттуда бледную и трепещущую Фульвию, несколько бедных рыбаков вышли с сетями в море на утлых челнах. Челны плыли мимо песчаной отмели, намытой волнами в нескольких сотнях метров от берега у гряды подводных камней.
-- Эй, на лодке! -- вдруг донесся до слуха рыбаков чей-то высокий и повелительный голос. -- Причаливай сюда!
Гребцы, вздрогнув от неожиданности, навалились на весла с явным намерением отогнать лодчонки подальше от отмели.
-- Именем Совета Ста Четырех! Повинуйтесь! -- прозвучал опять тот же голос.
И перепуганные бедняки, не смея ослушаться того, кто говорил от имени Совета Ста Четырех, причалили к отмели. В лодку сел человек, на котором были дорогие латы, но со следами крепких ударов и покрытые водорослями и грязью.
-- Что повелишь, господин? -- спросил странного пассажира старший рыбак.
-- Доставить меня в город. А потом -- проглотить языки и никому ни единым словом не проболтаться, что видели меня здесь. Под страхом смерти!
Рыбаки повиновались, и лодка помчалась к Карфагену.
Едва она приблизилась к берегу, как Фегор -- читатель, вероятно, уже догадался, что это был он, -- выпрыгнул из нее и, даже не поблагодарив рыбаков, стремглав бросился в центр города, к дворцу Гермона...
Да, шпион спасся. Ярость переполняла его, и он думал лишь об одном: отомстить Хираму и погубить Фульвию, отвергшую его любовь. Ярость его еще больше распалялась от того, что он пережил ночью. А ночь была ужасной, она тысячу раз грозила ему смертью. То, что он спасся, можно назвать просто чудом, ведь ему грозили и бушующие волны, и тигры морей -- акулы, и бездонная пучина моря. По какой-то счастливой случайности волны выбросили его почти бездыханное тело на мягкий песок, где он и встретил солнце.
Утром, как мы видели, дождавшись появления рыбачьих лодок, он подозвал к себе рыбаков. И вот он через какое-то время уже был у дворца Гермона.
Разумеется, Гермон незамедлительно принял Фегора. В нескольких словах шпион изложил престарелому патрицию Карфагена все: и то, что вернулся изгнанный в Тир Хирам, и то, что это он, Хирам, совершил ужасное святотатство, освободив обреченную на жертву Ваалу-Молоху этрусскую девушку, и то, что вчера вечером Хирам был во дворце Гермона: кто-то из слуг впустил его в покои Офир.
Трудно представить себе, какое впечатление произвело все это на властного гордого старика, и без того ненавидевшего Хирама.
Гермону не стоило труда узнать, что утром его приемная дочь отправилась на прогулку и только сейчас вернулась домой. Патриций, прежде чем объясниться с Офир, решил допросить любимую рабыню Офир как соучастницу и посредницу в сношениях с Хирамом. Трепещущую рабыню привели в залу, где были только Гермон, Фегор и чудовищных размеров негр, более походивший не на человека, а на исполинскую человекообразную обезьяну.
Увидев негра, державшего в руках огромную плетку и зверски скалившего зубы, девушка задрожала всем телом.
-- Где твоя госпожа? -- спросил ее старик Гермон.
-- В своих покоях, господин.
-- Она выходила из дому и брала тебя с собой? Где же вы были?
-- Гуляли по городу.
-- А потом?
-- Госпожа пожелала покататься в лодке.
-- Гур! Помоги ей разговориться! -- обернулся Гермон к негру.
Негр взмахнул рукой, и плетка впилась в обнаженное плечо девушки.
Рабыня закричала истошным голосом.
-- Ну? Говори!
-- Госпожа посетила какой-то тирский корабль. Она хотела там купить... купила несколько почтовых голубей. Потом... Потом она привела в дом новую рабыню.
Гермон обратился к Фегору, с дьявольской улыбкой наблюдавшему картину истязаний.
-- Что за прихоти? Дом и без того полон челяди, а Офир покупает какую-то новую рабыню? Сейчас Гур своим кнутом развяжет язык обеим сразу.
-- Нет, нет! -- вскричал обеспокоенный Фегор. -- Новая рабыня ничего не знает. С ней совсем другое дело. Но, право, твой Гур только гладит, а не бьет.
Гур, уже давно нетерпеливо вертевший в руках рукоять кнута, с каким-то сладострастием взмахнул орудием пытки, и удар за ударом посыпались на плечи и грудь рабыни Офир.
-- Говори! Все выкладывай! -- кричал на несчастную Гермон. -- Офир разговаривала с кем-нибудь на тирском судне? Зачем она купила новую рабыню?
Захлебываясь слезами, дрожа всем телом и с ужасом глядя на палача, девушка, стуча зубами, сказала, что Офир оставалась на тирском судне совсем недолго, а на борт гемиолы поднялась одна, оставив всю свиту внизу, в шлюпке. Да, Офир разговаривала с капитаном гемиолы. Но никто из свиты ничего не слышал.
-- Убей меня, но я ничего больше не знаю! -- кричала молодая рабыня, сторонясь от вновь взвившейся над плечами плетки.
Гермон видел, что от перепуганной до смерти рабыни больше ничего не добьешься.
-- Уведи ее, -- кивнул он палачу. Потом, обратившись к Фегору, сказал:
-- Теперь пойдем к моей приемной дочери. Постой. Сумеешь ты спустить в море, привязав, понятно, камень на шею, одну женщину? Я говорю о новой рабыне, которую привела Офир.
-- Отдай ее мне, и она исчезнет! -- шагнул вперед Фегор.
-- Ну так следуй за мной!
Разгневанный старик поднялся на верхний этаж, где находились покои Офир.
-- Кто там? Это ты, отец? -- откликнулся за дверью серебристый голос Офир. -- Войди, для тебя двери всегда открыты.
Старик перешагнул порог. Фегор, крадучись, словно кошка, прошмыгнул за ним. Увидев его, Офир нахмурила свои красивые брови.
-- Я не знала, что ты не один, отец.
-- Со мной Фегор. Ты его знаешь. Он и раньше бывал в моем доме.
-- Да, знаю, -- холодно ответила девушка. -- Но что заставило тебя вводить чужого в гинекей?
Удар попал в цель: у карфагенян, как и у финикийцев, порог гинекея, женской половины дома, мог переступить только свой, но не посторонний. И Гермону, члену Совета Ста Четырех, более чем кому-либо было непростительно нарушать обычай. Но отступать было поздно. Старик начал допытываться у приемной дочери, где ее новая рабыня.
-- Увидишь ее, но не сейчас! -- ответила Офир. -- Не забывай, отец, -мне очень неприятно напоминать это тебе, что у меня мое собственное имущество и мои рабы -- не твои.
Опять гордый старик понес поражение: законы Карфагена действительно не давали ему права распоряжаться собственностью приемной дочери...
-- Где ты была? Зачем ты ездила на гемиолу в торговый порт? Что ты там делала?
-- А! Какой-то подлый негодяй уже успел донести тебе! -- вспыхнула девушка. -- Но ты забываешь, отец, что я взрослый человек и ни перед кем не обязана давать отчета в своих поступках. Даже перед тобой.
-- У тебя было свидание с изгнанником! Ты говорила с Хирамом, с тем, кто нарушил распоряжение Совета Ста Четырех и совершил святотатство! -закричал старик вне себя от гнева. -- Хорошо! Ты дашь ответ тому, кто через два дня станет твоим мужем и господином, Тсоуру. А Хирам... Посмотрим, что он скажет, когда вместе со своей гемиолой и всеми своими приспешниками очутится на дне морском. Пойдем отсюда, Фегор! Я доложу это дело Совету.
И Гермон, чуть не таща за собой шпиона, покинул покои строптивой приемной дочери.
Едва затихли шаги, как Офир бросилась в маленькую боковую комнатку, где при появлении Гермона она спрятала "новую рабыню", то есть Фульвию.
-- Скорее, скорее! -- шептала Офир. -- Ты все слышала. Хираму грозит страшная опасность. Придумай что-нибудь. Его надо, надо спасти. У меня в голове туман, я не знаю, что делать.
-- Госпожа, ты забыла о крылатых гонцах, почтовых голубях, которых ты взяла сегодня на гемиоле. Они донесут весть об опасности на гемиолу и надежнее и быстрее, чем кто-нибудь из твоих рабов, -- ответила Фульвия. VI МОРСКОЙ БОЙ
Крылатые гонцы достигли своей цели: в сумраке наступившего вечера инстинкт позволил им безошибочно отыскать гемиолу, и они опустились на ее палубу. Разумеется, их заметили, и Хирам поспешил прочесть пришедшие письма.
-- Сидон! -- воскликнул он, обращаясь к повсюду следовавшему за ним верному гортатору. -- Сидон! Нам сообщают, что Совет Ста Четырех знает, кто я такой. Через несколько минут нам, быть может, даже придется драться.
-- Сначала попробуем уйти, господин. Товары уже распроданы, гемиола готова в путь. Гребцы только ждут сигнала. И, насколько я могу судить, военные галеры Карфагена еще ничего не предпринимают против нас. Выход из порта свободен.
-- Так в путь! И если понадобится, мы силой проложим себе дорогу.
-- А это что? Видишь?
Проклятье сорвалось с уст гортатора: стоявшая отдельно эскадра военных судов Карфагена метрах в трехстах от того места, где бросила якорь гемиола, вдруг ожила: заскрипели цепи, поднимая якоря, на реях показались матросы, распускавшие паруса, зашевелились, словно ноги сороконожек, длинные и гибкие весла.
