"...Сегодня перед Гитлером, пожалуй, все еще маячит соблазнительная цель предложить своему народу прочный мир после достигнутой им крупнейшей победы. Но если ради достижения этой цели пришлось бы пожертвовать хоть в самой малой степени чем-либо из того, что представляется ему законным плодом его победы, он бы тысячу раз предпочел сражение" {Муссолини не разделял уверенности Гитлера в победе, о чем доложил ему Чиано. Он считал, англичане и французы "будут стоять твердо... Зачем скрывать это?". 3 октября Чиано записал в дневнике: "Он (Муссолини) несколько огорчен столь неожиданной славой Гитлера" (Чиано Г. Дневники, с. 155). - Прим. авт.}.
Когда 6 октября, днем, я сидел в рейхстаге и слушал выступление Гитлера с его призывами к миру, мне казалось, что я слушаю старую граммофонную запись, проигрываемую пятый или шестой раз. Как часто с этой самой трибуны после очередного захвата чужой страны произносил он речи! Какими честными и искренними казались его призывы к миру, если забыть на время о его очередной жертве! В этот свежий солнечный осенний день он прибег к столь обычным для него красноречию и лицемерию. Это была длинная речь, самая длинная из всех его публичных выступлений, но под конец, после того как он более часа бессовестно искажал историю и хвастался успехами немецкого оружия в Польше ("это смехотворное государство"), он перешел к конкретным предложениям заключения мира и их обоснованию.
"Мои главные усилия были направлены на то, чтобы освободить наши отношения с Францией от всех следов злой воли и сделать их приемлемыми для обоих народов... У Германии нет никаких претензий к Франции... Я даже не буду касаться проблемы Эльзаса и Лотарингии... Я не раз высказывал Франции свои пожелания навсегда похоронить нашу старую вражду и сблизить эти две нации, у каждой из которых столь славное прошлое..." А как насчет Англии?
"Не меньше усилий посвятил я достижению англо-германского взаимопонимания, более того, установлению англо-германской дружбы. Я никогда не действовал вопреки английским интересам... Даже сегодня я верю, что реальный мир в Европе и во всем мире может быть обеспечен только в том случае, если Германия и Англия придут к взаимопониманию". А как насчет мира?
"Зачем нужна эта война на Западе? Для восстановления Польши? Польша времен Версальского договора уже никогда не возродится... Вопрос о восстановлении польского государства является проблемой, которая будет решена не посредством войны на Западе, а исключительно Россией и Германией... Бессмысленно губить миллионы людей и уничтожать имущество на миллионы же для того, чтобы воссоздать государство, которое с самого рождения было признано мертворожденным всеми, кто не поляк по происхождению. Какие еще существуют причины?
Если эту войну действительно хотят вести лишь для того, чтобы навязать Германии новый режим... тогда миллионы человеческих жизней будут напрасно принесены в жертву... Нет, эта война на Западе не может решить никаких проблем..."
Но проблемы существовали, и они требовали решения. Гитлер сам выдвинул целый перечень таких проблем: "создание польского государства" (которое по договоренности с русскими не должно существовать); "решение еврейской проблемы"; колонии для Германии; проблемы сохранения международной торговли; "безоговорочные гарантии мира"; сокращение вооружений; "правила ведения воздушной войны, использования химического оружия, подводных лодок и т. д."; урегулирование проблемы национальных меньшинств в Европе.
Для достижения этих "великих целей" он предложил "после самой тщательной подготовки" созвать конференцию ведущих европейских стран.
"Недопустимо, - продолжал он, - чтобы такая конференция, призванная определить судьбу континента на многие годы вперед, могла спокойно вести обсуждение назревших проблем в то время, когда грохочут пушки или отмобилизованные армии оказывают давление на ее работу. Если, однако, эти проблемы рано или поздно должны быть решены, то было бы более разумно урегулировать их до того, как миллионы людей будут посланы на бессмысленную смерть и уничтожено на миллиарды национальных богатств. Продолжение нынешнего состояния дел на Западе немыслимо. Скоро каждый день будет требовать новых жертв... Национальное благосостояние Европы будет развеяно снарядами, а силы каждого народа истощены на полях сражений... Одно совершенно ясно. В ходе всемирной истории никогда не было двух победителей, но очень часто только проигравшие. Пусть народы, которые придерживаются того же мнения, и их лидеры дадут сегодня свой ответ. И пусть те, кто считает войну лучшим средством разрешения проблем, оставят без внимания мою протянутую руку".
Он думал о Черчилле.
"Если, однако, верх возьмут взгляды господ Черчилля и его последователей, то это мое заявление будет последним. Тогда мы будем сражаться... Но в истории Германии уже не будет нового Ноября 1918 года".
Мне показалось крайне сомнительным - и я записал об этом в своем дневнике после возвращения из рейхстага, - чтобы англичане и французы хоть краем уха прислушались к этим туманным предложениям. Но немцы были настроены оптимистично. В тот вечер по пути на радиостанцию я прихватил утренний выпуск "Фелькишер беобахтер". Бросались в глаза кричащие заголовки: "Воля Германии к миру", "Никаких военных целей против Англии и Франции мы не преследуем", "Никакого пересмотра требований, кроме колоний", "Сокращение вооружений", "Сотрудничество со всеми народами Европы", "Предложение о созыве конференции".
На Вильгельмштрассе, как стало теперь известно из секретных немецких документов, стремились уверовать в донесения, поступавшие из Парижа через испанского и итальянского послов, что у французов нет желания продолжать войну. Еще 8 сентября испанский посол сообщал немцам, что Бонне "ввиду огромной непопулярности войны во Франции попытается прийти к взаимопониманию, как только закончатся боевые действия в Польше. Наблюдаются признаки того, что в связи с этим он вступил в контакт с Муссолини".
2 октября Аттолико вручил Вайцзекеру текст последнего донесения от итальянского посла в Париже, в котором утверждалось, что большинство французского кабинета высказалось в пользу мирной конференции и теперь основной вопрос сводился к тому, "как Франции и Англии избежать позора". Однако премьер Даладье не принадлежал к большинству {Немного позднее, а именно 16 ноября, итальянцы в соответствии с информацией, полученной ими из Парижа, сообщили немцам "Маршал Петен рассматривается как поборник мирной политики во Франции... Если вопрос о мире приобретет во Франции более острый характер, то Петен сыграет свою роль". Это был первый намек немцам, что Петен может оказаться полезен для них. - Прим. авт.}.
Это была ценная разведывательная информация. 7 октября Даладье ответил Гитлеру. Он заявил, что Франция не сложит оружия до тех пор, пока не будут получены гарантии "подлинного мира и общей безопасности". Но Гитлера больше интересовал ответ Чемберлена, чем французского премьера. 10 октября в своей краткой речи, произнесенной в Шпортпаласте по случаю развертывания кампании "зимней помощи", он вновь подчеркнул свое "стремление к миру". У Германии, добавил он, "нет никаких причин воевать против западных держав".
Ответ Чемберлена пришел 12 октября. Для немецкого народа, если не для Гитлера {За день до этого, 11 октября, в Берлине произошли "мирные беспорядки". Рано утром берлинская городская радиосеть сообщила, что английское правительство пало и теперь немедленно начнутся переговоры о перемирии. Когда этот слух распространился, в городе началось ликование. На овощном рынке старые торговки на радостях подбрасывали вверх кочаны капусты, ломали стойки и направлялись в ближайшие пивные выпить в честь мира. - Прим авт.}, он явился своего рода холодным душем. Обращаясь к членам палаты представителей, премьер-министр охарактеризовал предложения Гитлера как "туманные и неопределенные" и отметил, что "они не содержат никаких предложений по устранению зла, причиненного Чехословакии и Польше". Нельзя полагаться на обещания "нынешнего правительства Германии". Если Германия хочет мира, нужны "дела, а не только слова". Он призвал Гитлера представить "убедительные доказательства", что он желает мира.
Главного инициатора Мюнхена уже нельзя было одурачивать обещаниями. На следующий день, 13 октября, в официальном немецком заявлении констатировалось, что Чемберлен, отклоняя мирные предложения Гитлера, преднамеренно избрал войну. Теперь у нацистского диктатора имелось оправдание.
Фактически, как теперь известно из захваченных немецких документов, Гитлер и не ждал ответа от премьер-министра и еще раньше отдал приказ о подготовке к немедленному наступлению на Западе. 10 октября он созвал всех своих военачальников, зачитал им длинный меморандум о состоянии войны и положении дел в мире и решительно положил перед ними Директиву э 6 на ведение войны.
