Владимир Карпов - Генералиссимус. Книга 2.

Зимняя кампания 1942 года

За первые шесть месяцев войны обессилели обе армии: германская – в наступлении от границы до Москвы, наша – в оборонительных сражениях на том же пространстве. 22 июня 1941 года фельдмаршал фон Бок ступил на пашу землю во главе могучей группы армий «Центр» – в ней была пятьдесят одна дивизия, среди них – девять танковых и шесть механизированных! А 3 декабря, разглядывая Москву в стереотрубу, фельдмаршал умолял фюрера добавить хотя бы несколько боеспособных батальонов... Советские войска, тоже из последних сил, на одном энтузиазме, выдержали натиск врага. Верховный Главнокомандующий Сталин, сомневавшийся – удержим ли Москву? – под впечатлением успешных контрударов воспрянул духом, да так, что замахнулся на генеральное наступление от Ладожского озера до Черного моря! Зимнее наступление, однако, не принесло существенных результатов, не получилось договориться и о перемирии, на которое надеялся Сталин. Но зато удалось нейтрализовать Японию и избавиться от второго фронта на востоке. К апрелю 1942 года активные боевые действия на всех фронтах прекратились. Какой общий стратегический замысел действий наших войск сложился у Сталина после неудачного общего наступления? Сталин убедился, что мы пока еще не имеем достаточно сил и средств, чтобы развернуть крупные наступательные операции. На ближайшее время он считал нужным ограничиться активной стратегической обороной. Одновременно он полагал необходимым провести ряд наступательных операций в Крыму, в районе Харькова, на Льговско-Курском и Смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска... Можно согласиться с оперативно-стратегическими прогнозами Верховного, но в отношении количества намечаемых фронтовых наступательных операций наших войск возникает сомнение: они поглотят без особой пользы наши резервы, и этим осложнится подготовка к последующему генеральному наступлению советских войск в летней кампании. Обратите внимание: все еще надеялся Верховный, окрыленный успехом под Москвой, опрокинуть немцев на каком-либо из направлений и развить частный успех в большое наступление. * * * Давайте коротко вспомним, чем завершились эти четыре частные операции, намеченные Сталиным. О боях в Крыму очень подробно написано в моей книге «Полководец». Крымская операция началась успешно – высадкой десанта в Керчи, Феодосии, а затем в Евпатории и Судаке. За короткое время был создан Крымский фронт в составе трех армий – 44-й, 51-й и 47-й. Это, несомненно, порадовало Сталина. В Крыму нашим войскам противостояли 42-й корпус под командованием графа Шпонека и 11-я армия Манштейна – все внимание последнего было уделено штурму Севастополя. За то, что 42-й корпус допустил высадку десанта в Крыму, Гитлер отдал Шпонека под суд, который приговорил его к смертной казни (правда, потом ее отменили). От Ман-штейна фюрер категорически потребовал навести порядок в Крыму. В таких критических обстоятельствах Манштейн проявил себя как опытный военачальник. Он правильно, объективно оценил обстановку: «В первые дни января 1942 года для войск противника, высадившихся у Феодосии и подходящих со стороны Керчи, фактически был открыт путь к жизненной артерии 11-й армии, железной дороге Джанкой – Симферополь... Если бы противник использовал выгоду создавшегося положения и быстро стал бы преследовать 46-ю пд от Керчи, а также ударил решительно вслед отходившим от Феодосии румынам, то создалась бы обстановка безнадежная не только для этого вновь возникшего участка Восточного фронта, решалась бы судьба всей 11-й армии... Но противник не сумел использовать благоприятный момент. Либо командование противника не поняло своих преимуществ в этой обстановке, либо оно не решилось немедленно их использовать» . Итак, инициативой овладел Манштейн. Он сначала сумел создать фронт, остановить наши части, а затем, видя бездеятельность противостоящих командующих, показал свой характер и добился немалых успехов. Вот как оценивает Манштейн обстановку, в которой все это произошло: "На Керченском фронте противник по-прежнему держал свои 44-ю и 51-ю армии. Их общий состав равнялся к концу апреля семнадцати стрелковым бригадам, двум кавалерийским дивизиям и четырем танковым бригадам, то есть в целом 26 крупным соединениям. Этим силам командование 11-й армии могло противопоставить не более пяти немецких пехотных дивизий и одну танковую дивизию... Так как румынские соединения (до трех дивизий. – В. К.)только условно были пригодны для наступательных действий, соотношение сил в планируемой операции, закодированной под названием «Охота на дроф», фактически было хуже. К тому же наступление на Парпачском перешейке должно было вестись только фронтально. Оба моря исключали всякую возможность флангового маневра. Кроме того, противник создал глубоко эшелонированную оборону. Как можно было в этих условиях и при соотношении сил 2:1 в пользу противника добиться уничтожения двух его армий?" Справедливости ради уточним: здесь были не две, а три наши армии: 44-я под командованием генерал-лейтенанта С. И. Черняка, 47-я армия генерал-майора К. С. Калганова и еще 51-я генерала Львова. Манштейн понимал, что на узком, вытянутом перешейке между Черным и Азовским морями фронтальным ударом против большой массы противостоящих войск он ничего не добьется. Тут надо было проявить военное искусство, найти какое-то неожиданное решение, опереться на какие-то факторы, которые есть в его распоряжении. И он все это нашел. Во-первых, внезапность. Имея превосходство в силах, командование Крымского фронта не верило в возможность наступления немцев. Во-вторых, Манштейн нанес отвлекающий удар на юге перешейка, вдоль берега Черного моря, а главным ударом под выступающие позиции одной из армий в Центре, по сути дела, вдоль фронта, силами танковой дивизии пробил и пропорол насквозь всю оборону до Азовского моря. И в-третьих, Манштейн использовал не только неожиданность, но и маневренность своих войск, их хорошую управляемость. В течение десяти дней, с 8 по 18 мая, Манштейн очистил Керченский полуостров, разгромив три армии! Лишь в Аджимушкайских каменоломнях с 16 мая по 31 октября 1942 года вели героическую оборону бойцы и командиры, оставшиеся в них. Прямо скажем, в крымской катастрофе Сталин не виноват, его подвели бездарные тугодумы, которые, имея подавляющее превосходство в силах, не устояли против значительно меньших сил Манштейна. И Сталин вполне справедливо наказал виновников. Сохранились два красноречивых документа. Один – телеграмма Мехлиса Верховному Главнокомандующему от 8 мая 1942 года: «Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом. 7-го мая, то есть накануне наступления противника, Козлов созвал Военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указания армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10—15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 44-й армии». От Сталина не укрылась попытка представителя Ставки уйти от ответственности, и в ответ он телеграфировал: «Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за беды Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы – не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если „вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать“, а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значат, вы еще не поняли, что вы посланы на Крьшфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки. Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гиндембурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гиндснбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно было быть Гиндснбур-гом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца в Крым-фронте». В результате керченской катастрофы представитель Ставки Верховного Главнокомандования Мехлис был снят с постов зам. наркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии, понижен в звании до корпусного комиссара. Сняты с должностей и понижены в звании на одну ступень командующий фронтом генерал-лейтенант Козлов, дивизионный комиссар Шаманин. Снят с должности начальник штаба фронта. Командармы генерал-лейтенант Черняк, генерал-майор Колганов, командующий ВВС фронта генерал-майор авиации Николаенко понижены в звании до полковников. Так завершилась первая частная наступательная операция зимней кампании. * * * Следующей частной операцией, задуманной Верховным, было освобождение Харькова путем осуществления своеобразных Канн – окружением Харьковской группировки ударами с двух направлений: на юге – от Барвенкова, на севере – от Волчалской. На очередном совещании Ставки, в конце марта 1942 года, присутствовали Шапошников, Тимошенко, Ворошилов, Жуков, Василевский и Хрущев, прошло оно довольно бурно. Борис Михайлович стал говорить о необходимости ограничиться активной обороной. При этом основные резервы не вводить в бой, а сосредоточить на Центральном и Воронежском направлениях. – Что касается насту нательной операции Юго-Западного направления, – перешел Шапошников к главному вопросу, – то Генштаб категорически против нее. Прежде всего, для этого недостаточно резервов, да и наступление из оперативного мешка, каковым является барвенковский выступ, весьма рискованно. – Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут первыми удар, – прервал его Сталин. – Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на Западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, это полумера. Поднялся Тимошенко и уверенно, четко сказал: – Войска сейчас в состоянии – и, безусловно, должны – нанести немцам на Юго-Западном направлении упреждающий удар, расстроить их наступательные планы против Юго-Западного и Южного фронтов, в противном случае повторится то, что произошло в начале войны. Я также поддерживаю и предложения Жукова. Это скует силы противника. Ворошилов немедленно поддержал Тимошенко, а Жуков Шапошникова, отстаивая только возможность наступления Западного фронта. Сталин все больше раздражался, и его настойчивое требование провести Харьковскую операцию стало приобретать форму приказа. Но ему не хотелось единолично принимать такое решение. – А что скажет нам товарищ Василевский? – повернулся он к Александру Михайловичу. – Мое мнение, как и мнение Генштаба, уже высказал маршал Шапошников. Хочу только заострить внимание на рискованности наступления из барвенковского выступа. – Ну от Шапошникове кой школы трудно было услышать другое, – недовольно заметил Сталин. – Так настаивает ли командование направления на проведении операции? – Настаиваем и убедительно просим, – заявили Тимошенко и Хрущев. – Хорошо. На этом и остановимся. Генштабу через сутки приготовить все предложения, а далее считать операцию внутренним делом направления и в их дела не вмешиваться. Вам же, товарищи Тимошенко и Хрущев, придется рассчитывать на свои силы... 30 апреля Василевский представил Сталину «План действий войск Юго-Западного направления на апрель – май 1942 года», который предусматривал разгром харьковской группировки противника для обеспечения последующих действий войск Южного фронта на Днепропетровск и прочную оборону, которую Южный фронт должен держать в районе Барвенково – Славянск – Изюм. – Вы все еще не согласны с командованием направления? – спросил Сталин. – А как вы будете чувствовать себя, если Тимошенко добьется успеха? – Буду бесконечно рад этому. А если беда? – в свою очередь спросил Василевский. – Беду будем предотвращать и мы с вами. Работать придется еще больше, а у вас опять неважный вид. Как вы живете? – Мне предоставлена отличная квартира на улице Грановского. – А где вы отдыхаете? – Там и отдыхаю, а чаще в Генштабе, в особняке Ставки. Рядом с моим кабинетом имеется приличная комната отдыха. – У вас нет за городом дачи? – Последние два предвоенных года семья пользовалась в летние месяцы дачей Наркомата обороны в Краскове, но мне там практически бывать не пришлось... (Дальше пересказываю эпизод из книги С. Куличкина «Генштаб полагает».) Через несколько дней Поскребышев передал указание Сталина осмотреть и выбрать одну из дач в Волынском на берегу реки Сетунь. Поехали в тот же день. Поселок находился всего в пятнадцати минутах езды от Центра в живописном месте. Недалеко была дача Сталина. Уютный, окруженный зеленью домик показался прямо-таки сказочным, а удивительная тишина и спокойствие обещали настоящий отдых. Не скрывал радости и Александр Михайлович, хотя и понимал, что пользоваться этими благами ему вряд ли придется. Тут же комендант поселка врезал новый замок, вручил ключи, сообщил о системе охранной сигнализации и пропусков. – Желаю вам приятного отдыха. Приезжайте чаще, – сказал он тихо. – Хорошо бы, – засомневался Василевский. Сомнения его были вполне оправданны. По-прежнему большую часть времени приходилось дневать и ночевать в Генштабе. Одним из апрельских вечеров он все-таки решил остаться на ночь на даче. Зная, что Сталин не поднимается раньше десяти часов утра, не спешил, попивая чай с деревенским молоком. Раздался телефонный звонок. – Вас ищет товарищ Сталин, – послышался голос Поскребышева, и тут же в разговор вступил Верховный: – Товарищ Василевский, вы не успели обжиться на даче, а уже засиживаетесь там. Это не годится. В часы сна можете спать на даче, а в рабочее время будьте в Генштабе. У нас есть к вам ответственное поручение. Не могли бы вы приехать сейчас? – Так точно! – ответил смущенный Василевский и, ругаясь про себя, начал быстро собираться. – Ну что ты так переживаешь? – успокаивала его жена. – Всего-то одну ночь провел на даче... – Вот и обидно, что одну ночь, и на ней попался. Пропади она пропадом эта дача. Хоть не приезжай сюда... В эти весенние дни произошел еще один интересный эпизод, который стал значительным событием в службе Василевского. Сталин на заседаниях ГКО, и просто на совещаниях, неоднократно обращался к Василевскому от имени Ставки с предложением возглавить Генштаб. Борис Михайлович Шапошников опять тяжело заболел и тоже неоднократно просил об отставке. Очередной разговор состоялся в присутствии Тимошенко, Хрущева и Баграмяна, когда Борис Михайлович снова занемог. Может быть, и разговора не было бы, но воздушный налет заставил собравшихся спуститься в бомбоубежище. По дороге Хрущев посетовал на здоровье, утомляемость, и Сталин как будто что-то вспомнил. Во всяком случае, как только спустились в убежище, он обратился к Василевскому: – А ведь товарищ Хрущев прав. Здоровье – очень важный фактор для эффективной работы руководителя. Борис Михайлович очень болен, ему трудно, и мы должны пойти ему навстречу. Политбюро и ГКО выдвигают вашу кандидатуру на должность начальника Генштаба. – Товарищ Сталин, я уже докладывал Вам по этому вопросу и сейчас убедительно прошу воздержаться от такого шага. Функции заместителя начальника Генштаба я освоил и готов отдать все силы, чтобы оказывать всестороннюю помощь Борису Михайловичу. – Вот видите, – повернулся Сталин к остальным. – Ставка настаивает, а товарищ Василевский категорически отказывается. Разве это по-партийному? – Я докладываю именно как коммунист, ибо считаю, что заменить маршала Шапошникова пока не готов. – А кто готов? – раздраженно спросил Сталин. – Кого вы можете предложить на эту должность? – Например, Жукова или Мерецкова. – Они уже были на этой должности, проявили себя, но больше пользы принесут на фронте. А вы как думаете? – вновь повернулся он к остальным. – Думаю, этим человеком может быть Маршал Советского Союза Тимошенко, – первым сказал Баграмян. – Он возглавлял Наркомат обороны и хорошо знает содержание работы Генерального штаба. – Я не согласен, – сразу отреагировал Тимошенко. – Рекомендую на эту должность генерала Голикова как отличного военачальника и политработника... Его сразу же поддержал Хрущев, но Сталин только усмехнулся и вновь заговорил о Василевском. Разговор начал принимать напряженный характер, и Верховный, почувствовав это, перевел его на фронтовые дела, пообещав еще вернуться к важной кадровой проблеме. 24 апреля позвонил Сталин и сказал: – Товарищ Василевский, ввиду болезни Александра Михайловича, вы назначаетесь исполняющим обязанности начальника Генерального штаба. * * * События в частной Харьковской наступательной операции развивались следующим образом. На заключительном заседании Военного совета уже в штабе Юго-Западного направления маршал Тимошенко (он был и командующим фронтом) сказал: – В результате поражений, нанесенных нами немецко-фашистским войскам в ходе зимней кампании, инициатива боевых действий захвачена Красной Армией... В ближайшее время мы сможем привлечь для разгрома врага значительные силы... На этом совещании подробный анализ обстановки доложил начальник штаба Юго-Западного направления генерал Баграмян. Он сделал следующий вывод: – Харьковская группировка противника не может начать активных боевых действий до прибытия значительного пополнения личным составом и материальной частью, восстановления оперативного построения войск и подхода крупных оперативных резервов. Противник начнет активные действия лишь с наступлением тепла. Ну и, подводя итоги совещания, член Военного совета Хрущев заявил: – Верховный Главнокомандующий Сталин сам поставил перед войсками фронта эту задачу, и одно это является гарантией успеха. В общем – полная уверенность в успехе. И было чем его добиться – на участке прорыва сосредоточили 22 дивизии, 2860 орудий и 5600 танков. Кроме того, в прорыв должны были вводить два танковых корпуса, три кавалерийские дивизии и мотострелковую бригаду. Да еще в резерве у командующего Юго-Западным фронтом оставались две стрелковые дивизии, один кавкорпус и три отдельных танковых батальона. Кроме того, соседний Южный фронт выделял на усиление три стрелковые дивизии, пять танковых бригад, четырнадцать артиллерийских полков РГК и 233 самолета. 12 мая !942 года вся эта армада после часовой артиллерийской подготовки ринулась вперед, чтобы обойти Харьков с севера и юга и замкнуть клещи западнее города. За пять дней войска пробились на глубину 20—30 километров. Но... Вот тут опять встревает это злополучное «но». Оказалось, что гитлеровцы именно на этом участке фронта готовили наступательную операцию, тоже частную, под кодовым названием «Фридерикус I», для чего сосредоточили здесь мощную ударную группировку. Наши штабы – Генштаб, Юго-Западного направления, Юго-Западного и Южного фронтов – оказались в полном неведении об этих намерениях противника! 17 мая в 5 часов 30 минуг, после артиллерийской и авиационной подготовки, гитлеровцы ударили под основание клина наших войск на Барвенковском направлении. Через час они уже прошли 10 километров по тылам 9-й армии! Что же предприняло командование Юго-Западного направления? Тимошенко и Хрущев посчитали этот удар противника естественным желанием закрыть брешь. И, руководствуясь своей абсолютно неправильной прежней оценкой противника («нет у него сил», «ничего у него не получится!»), решили продолжать наступление для взятия Харькова. Василевский (исполнявший обязанности начальника Генштаба вместо заболевшего Шапошникова) предлагал немедленно прекратить наступление и принимать меры по отражению попытки противника окружить войска, которые прорываются к Харькову. Сталин не любил менять своих решений. Переговорив с Тимошенко, он заявил начальнику Генштаба, что мер, принимаемых командованием направления, вполне достаточно, чтобы отразить удар врага против Южного фронта, а поэтому Юго-Западный фронт будет продолжать наступление... Приближающаяся катастрофа вырисовывалась все отчетливее – немецкие танки громили тылы армий, идущих на Харьков. Адо города, как говорится, оставалось рукой подать. Тимошенко и Хрущев считали, наверное, что когда они овладеют Харьковом, все трудности будут сняты – победителей не судят! А войска после взятия города можно будет направить на контратакующих с тыла. Эту настойчивость командования Юго-Западного направления подтверждает Жуков: «Мне довелось присутствовать в этот день в Ставке при одном из последующих разговоров И. В. Сталина с командующим Юго-Западным фронтом. Хорошо помню, что Верховный тогда уже четко выразил С. К. Тимошенко серьезное опасение по поводу успехов противника в районе Краматорска. К вечеру 18 мая состоялся разговор по этому же вопросу с членом Военного совета фронта Н. С. Хрущевым, который высказал такие же соображении, что и командование Юго-Западного фронта: опасность со стороны краматорской группы противника сильно преувеличена, и нет оснований прекращать операцию. Ссылаясь на эти доклады Военного сове-га Юго-Западного фронта о необходимости продолжения наступления, Верховный отклонил соображения Генштаба. Существующая версия о тревожных сигналах, якобы поступавших от Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов в Ставку, не соответствует действительности. Я это свидетельствую потому, что лично присутствовал при переговорах Верховного». Ну а против контратакующих немцев Тимошенко послал 2-й кавалерийский корпус и 5-й кавкорпус генерала Плиева. Кавалерию против танков – вот уж действительно полное незнание ситуации! Представьте себе эту картину: конники, махая саблями, идут лавой на танковые дивизии! А всего в группировке немцев, закрывавшей коридор прорыва, были 3-й моторизованный корпус, 44-й армейский корпус, 52-й армейский корпус, а в них одиннадцать дивизий, из которых две танковые, причем все части противника полностью укомплектованы (свежие резервы). Кроме лихой атаки конников против танков, была совершена еще одна глупость (прошу извинить: не нахожу другого слова). В те же часы 17 мая, когда танки противника громили наши тылы, командование фронтом ввело в бой 21-й и 23-й танковые корпуса. Но не против тех, кто угрожал отрезать наши наступающие к Харькову части, а вслед за теми, кто шел вглубь, в капкан к Харькову – по ранее утвержденному плану! Как говорит участник этого сражения маршал Москаленко: «Сами лезли в мешок, в пасть к врагу». Это продолжалось 17, 18 и 19 мая. Опасность окружения наших частей становилась реальностью, и 22 мая кольцо замкнулось. Не мы, а немцы осуществили Канны. Почти вся наша группировка, за исключением небольших групп, была уничтожена. Взято в плен, по немецким документам, 240 000 солдат и командиров. Позднее все военачальники, участвовавшие в этой операции, в своих мемуарах будут утверждать, что они своевременно пытались остановить и вернуть наступавшие войска. Причем ни один из них не упомянет об изначальном просчете, когда планировали наступление, абсолютно не зная противостоящих сил противника. Эту операцию вообще нельзя было проводить при таком соотношении сил! Но, как водится в таких случаях (так случилось и на сей раз), вину валили друг на друга, а все вместе впоследствии – на Сталина. Пришла пора «развенчания культа личности Сталина». Начались перемены мнений и оценки исторических событий под влиянием политической конъюнктуры – поначалу единичные измышления стали хаотически множиться, а позднее лавиной прокатилась массовая переоценка ценностей. Всем известны поразительные примеры того, как крупные политические деятели, ученые, писатели чуть ли не в одночасье меняли свои суждения и убеждения на прямо противоположные, превращаясь из «пламенных» коммунистов в не менее кондовых диссидентов-демократов. Наконец остается ознакомиться с последними намеченными Сталиным частными операциями – на севере, в районах Ленинграда и Демьянска. Не буду подробно разбирать ход боевых действий в этих операциях. Напомню лишь о том, что обе они закончились неудачно: в районе Демьянска войска Северо-Западного фронта окружили группировку немцев, но уничтожить ее так и не смогли, гитлеровцы выручили своих окруженцев. На Ленинградском и Волховском фронтах прошло несколько тяжелых, вязких, затяжных операций. В результате одной из них – Любанской – 2-я ударная армия вклинилась в расположение противника, да так там и застряла в лесах и болотах. В условиях весенней распутицы 2-я ударная армия почти полностью погибла, а ее командующий генерал-лейтенант Власов сдался в плен. О нем и его деятельности по созданию Русской освободительной армии и руководству Комитетом освобождения народов России написаны не только статьи, но и целые книги. Это имеет прямое отношение к нашей теме, потому что носило антисталинскую направленность в первую очередь. Поскольку все это издано огромными тиражами и выдается за события, реально происходившие в годы войны, считаю необходимым ознакомить читателей с подлинными документами и фактами, чтобы читатели сами разобрались, где правда, а где вымысел. По ходу повествования, в хронологической последовательности мы будем соприкасаться с «власовщиной», чтобы внести полную ясность в ее запутанную, а порой надуманную историю. Обратимся к обстоятельствам пленения Власова. Надо признать, что нет большой вины генерала Власова в том, что 2-я ударная армия оказалась в окружении. Он был назначен взамен заболевшего генерала Н. К. Клыкова на завершающем этапе неудачной Любанской операции, 16.04.1942 года, когда армия уже находилась в окружении. Истощенная голодом, без боеприпасов, армия погибала в болотистой хляби. Попытки вырваться из окружения успеха не имели. Осталась одна, последняя в таких обстоятельствах возможность – просочиться к своим мелкими группами. Вот выдержка из докладной записки одного из окружен-цев – майора Зубова: «...в 12 часов дня 25 июня штаб 2-й ударной армии и штаб 46 сд. находились в лесу в одном месте. Командир 46 сд. тов. Черный мне сообщил, что мы сейчас пойдем на прорыв противника, но командующий Власов предупредил, чтобы не было лишних людей... Таким образом, нас оказалось из штаба 2-й ударной армии 28 человек и не менее из штаба 46 сд. Не имея питания, мы пошли в Замош-ское, шли день 25 и 26. Вечером мы обнаружили убитого лося, поели, а утром 27 начальник штаба 2-й ударной армии, посоветовавшись с Власовым, принял решение разбиться на две группы, так как таким количеством ходить невозможно». Позднее один из членов группы, ушедший с Власовым, сообщил, что среди них начались ссоры из-за разных предложений, как действовать дальше, группа распалась. Командующий фронтом Мерецков в своих воспоминаниях пишет о мерах, которые он принимал для поиска и спасения Власова: «Командование 2-й ударной армии, как впоследствии сообщил командир 327-й стрелковой дивизии И. М. Антюфеев, отдало утром 24 июня распоряжение: выходить из окружения мелкими группами, кто где хочет и как знает. Это распоряжение подорвало моральный дух войск и окончательно дезорганизовало управление. Не чувствуя руководства со стороны командования и штаба армии, подразделения дивизий и бригад вразброд двинулись к выходу, оставляя неприкрытыми фланги. Отдельные бойцы, в результате непрерывных боев и недоедания, совершенно обессилели. Некоторые находились в полубессознательном состоянии и лежали на земле. Но где же армейское руководство? Какова его судьба? Мы приняли все меры, чтобы разыскать Военный совет и штаб 2-й ударной армии. Когда утром 25 июня вышедшие из окружения офицеры доложили, что они видели в районе узкоколейной дороги генерала Власова и других старших офицеров, я немедленно направил туда танковую роту с десантом пехоты и своего адъютанта капитана М. Г. Бороду. Выбор пал на капитана Бороду не случайно. Я был уверен, что этот человек прорвется сквозь все преграды. И вот во главе отряда из пяти танков Борода двинулся теперь в немецкий тыл. Четыре танка подорвались на минах или были подбиты врагом. Но, переходя с танка на танк, Борода на пятом из них все же добрался до места, где должен был находиться штаб 2-й ударной армии. Однако там уже никого не было. Вернувшись, горстка храбрецов доложила мне об этом в присутствии представителя Ставки А. М. Василевского. Зная, что штаб армии имеет с собой радиоприемник, мы периодически передавали по радио распоряжение о выходе. К вечеру этого же дня выслали несколько разведывательных групп с задачей разыскать Военный совет армии и вывести его. Эти группы тоже сумели выполнить часть задания и дойти до указанных районов, но безрезультатно, так как и они Власова не отыскали... Я позвонил А. А. Жданову и попросил его дать распоряжение командиру Оредежского партизанского отряда Ф. И. Сазанову разыскать генерала Власова и его спутников. Товарищ Сазанов выслал три группы партизан, которые осмотрели всю местность вокруг Поддубья на много километров. Власова нигде не было. Наконец через некоторое время от партизан поступило сообщение, что Власов в деревне Пятница перешел к гитлеровцам». Теперь познакомимся с немецкими документами, сомневаться в достоверности которых нет оснований. Гауптман Ульрих Гардт, бывший начальник связи 4-й авиационной дивизии рассказал: "Власов в одежде без знаков различия скрывался в баньке близ деревни Мостки, южнее Чудова. Его обнаружил староста деревни и сообщил проезжавшему через деревню немецкому офицеру. Когда открыли дверь и скомандовали «руки вверх!», Власов крикнул: «Не стреляйте, я генерал Власов – командующий второй ударной армией». Власова допросил и 15 июля 1942 года в штабе 18-й немецкой армии и, как полагается, сведения, полученные от пленного, разослали информационным письмом № 1379-42 для своих частей. Вот краткое изложение документа о первом допросе Власова. "Объяснив, что в ВКП(б) он вступил в 1930 году для того, чтобы иметь возможность продвигаться по службе, и пожаловавшись на трудный характер генерала армии К. А. Мерецко-иа, бывший командующий 2-й ударной дал подробные сведения о структуре Волховского фронта, о причинах военных неудач, похвалил работу немецких артиллерии и авиации, оценил потери своей армии убитыми и захваченными в плен – до 60 тысяч человек. (Эта часть показаний Власова носит оправдательный характер. Он явно набивал себе цену, давая понять, что все случившееся – результат деятельности других лиц. – В. К.)...По показаниям генерал-лейтенанта Власова, план военного деблокирования Ленинграда остается в силе. Реализация плана зависит от того, насколько отдохнут дивизии Волховского и Ленинградского фронтов, а также от прибытия пополнений. При наличных силах Волховский и Ленинградский фронты не способны к каким-либо наступательным действиям в направлении Ленинграда. Этих сил хватает максимум для того, чтобы удерживать Волховский фронт и фронт между Кириши и Ладожским озером... ...Весной на юг переброшены многочисленные дивизии, на северные фронты перестали обращать внимание. Волховский фронт больше не получал подкреплений... ...в Центральной зоне Жуков может еще раз перейти в большое наступление от Москвы, резервов у него достаточно..." Как видим, сведения, данные Власовым, конечно же, являются военными секретами, многие наши офицеры, попадавшие в руки гитлеровцев, даже под пытками не разглашали менее значительные военные тайны, а Власов, будучи опытным, широко информированным генералом, на первом же допросе своими показаниями явно стремится расположить к себе врагов и содействует их успешным боевым действиям. Не стану излагать развернутые комментарии по поводу этого поступка Власова, просто приведу запись из его личного дела: «Февраль 1939 г. Принял военную присягу». А в ней есть такие слова: «...принимаю присягу и торжественно клянусь... строго хранить военную и государственную тайну... Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара Советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся». Так началось то, что позднее было названо «власовщиной».