Вот проехал на тележке генерал Алексеев; при нее небольшой чемодан; в чемодане и под мундирами нескольких офицеров его конвоя – «деньгонош» – вся наша тощая казна, около шести миллионов рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Бывший Верховный сам лично собирает и распределяет крохи армейского содержания. Не раз он со скорбной улыбкой говорил мне:
– Плохо, Антон Иванович, не знаю, дотянем ли до конца похода…
Солнце светит ярко. Стало теплее. Настроение у всех поднялось: вырвались из Ростова, перешли Дон – это главное, а там… Корнилов выведет.
Он здоровается с проходящими частями. Отвечают радостно. И затем, пройдя несколько шагов, продолжают нескладную, но задушевную песню:
Дружно, Корниловцы, в ногу
С нами Корнилов идет;
Спасет он, поверьте, отчизну,
Не выдаст он русский народ.
Молодость, порыв, вера в будущее и вот эта крепкая, здоровая связь с вождем проведут через все испытания.
* * *
Остановились в станице Ольгинской, где уже ночевал отряд генерала Маркова, пробившийся мимо Батайска левым берегом Дона. Корнилов приступил к реорганизации Добровольческой, армии, насчитывавшей всего около 4 тысяч бойцов, путем сведения многих мелких частей.
Состав 6 армии получился следующий:
«1-й Офицерский полк, под командой генерала Маркова– из трех офицерских батальонов, кавказского дивизиона и морской роты. Юнкерский батальон, под командой генерала Боровского – из прежнего юнкерского батальона и Ростовского полка.
Корниловский ударный полк, под командой полковника Неженцева»
В полк влиты части б. Георгиевского полка и партизанского отряда полковника Симановскаго. Партизанский полк, под командой генерала А. Богаевского – из пеших донских партизанских отрядов.
Артиллерийский дивизион, под командой полковника Икишева – из четырех батарей по два орудия. Командиры: Миончинский, Шмидт, Ерогин, Третьяков.
Чехо-словацкий инженерный батальон, под «управлением» штатского инженера Краля и под командой капитана Монетчика.
Конные отряды:[155]
а) Полковника Глазенапа – из донских партизанских отрядов.
б) Полковника Гершельмана – регулярный.
в) Подполковника Корнилова – из бывших частей Чернецова.
Сведение частей вызвало много обиженных самолюбии смещенных начальников и на этой почве некоторое неудовольствие в частях. Приглашает меня к себе Алексеев и взволнованно говорит:
– Я не ручаюсь, что сегодня не произойдет бой между юнкерами и студентами.[156] Юнкера считают их «социалистами»… Как можно было сливать такие несхожие по характеру части.
– Ничего, Михаил Васильевич. Все обойдется. Волнуется больше П.,[157] чем батальон.
У Маркова также были некоторые трения, но он с первых же дней взял в руки свой полк.
– Не много же вас здесь – обратился он к собравшимся в первый раз офицерским батальонам. – По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь. Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем, а то все равно скажу, что идем к черту за синей птицей. Теперь скажу только, что приказом Командующего армией, имя которого хорошо известно всей России, я назначен командиром 1-го Офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов и из роты моряков, хорошо известной нам по боям под Батайском. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров; но и тут, господа, не огорчайтесь. Ведь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон.
Спешно комплектовали конницу и обоз, покупая лошадей с большим трудом и за баснословную цену у казаков. Патронов было очень мало, снарядов не более 600–700. Для этого рода снабжения у нас оставался только один способ – брать с боя у большевиков ценою крови.
Меня Корнилов назначил «помощником командующего армией». Функции довольно неопределенные, идея жуткая – преемственность. На беду у меня вышло недоразумение еще в Ростове с вещами: чемодан с военным платьем быль отправлен вперед в Батайск еще тогда, когда предполагалось везти армию по железной дороге, и там во время захвата станции попал в руки большевиков. В поход пришлось идти в штатском городском костюме и в сапогах с рваными подошвами. В результате после двух пеших переходов – тяжелая форма бронхита, благодаря которому потом долгое время на походе я ехал с войсками, а на остановках принужден был лежать в постели.
В Ольгинской разрешился, наконец, вопрос о дальнейшем плане нашего движения.
Корнилов склонен был двигаться в район зимовников,[158] в Сальский округ Донской области. Некоторые предварительные распоряжения были уже сделаны. Обеспокоенный этим генерал Алексеев 12 февраля писал Корнилову:
«В настоящее время с потерей главной базы армии – г. Ростова, в связи с последними решениями Донского войскового круга и неопределенным положением на Кубани – встал вопрос о возможности выполнения тех общегосударственных задач, которые себе ставила наша организация».
«События в Новочеркасске развиваются с чрезвычайной быстротой. Сегодня к 12 часам положение рисуется в таком виде:
атаман слагает свои полномочия; вся власть переходить к военно-революционному комитету; круг вызвал в Ноеочеркасск революционные казачьи части, которым и вверяет охрану порядка в городе; круг начал переговоры о перемирии: станица Константиновская и весь север области в руках военно-революционного комитета; все войсковые части (главн. образ. партизаны), не пожелавшие подчиниться решению круга, во главе с походным атаманом и штабом, сегодня выступают в Старочеркасскую для присоединения к Добровольческой армии».
«Создавшаяся обстановка требует немедленных решений не только чисто военных, но в тесной связи с решением вопросов общего характера».
«Из разговоров с генералог Эльснером и Романовским я понял, что принят план ухода отряда в зимовники, к сев. – зап. от станицы Великокняжеской. Считаю, что при таком решении невозможно не только продолжение нашей работы, но даже при надобности и относительно безболезненная ликвидация нашего дела и спасение доверивших нам свою судьбу людей. В зимовниках отряд будет очень скоро сжат с одной стороны распустившейся рекой Доном, а с другой – железной дорогой Царицын – Торговая – Тихорецкая – Батайск, при чем все железнодорожные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что лишит нас совершенно возможности получать пополнения людьми и предметами снабжения, не говоря уже о тоя, что пребывание в степи поставить нас в стороне от общего хода событий в России».
«Так как подобное решение выходит из плоскости чисто военной, а также потому, что предварительно начала какой-либо военной операции, необходимо теперь же разрешить вопрос о дальнейшем существовании нашей организации и направлении ее деетельности – прошу Вас сегодня же созвать совещание из лиц, стоящих во главе организации с кх блмжайшшш помощниками)».
На военном совете, собранном в тот же вечер, мнения разделились. Одни настаивали на движении к Екатеринодару, другие, в том числе Корнилов, склонялись к походу в зимовники.
Помимо условий стратегических и политических, это второе решение казалось весьма рискованным и по другим основаниям. Степной район, пригодный для мелких партизанских отрядов, представлял большие затруднения для жизни Добровольческой армии, с ее пятью тысячами ртов. Зимовники, значительно удаленные друг от друга, не обладали ни достаточным числом хилых помещений, ни топливом. Располагаться в них можно было лишь мелкими частями, разбросано, что при отсутствии технических средств связи до крайности затрудняло бы управление. Степной район кроме зерна (немолотого), сена и скота не давал ничего для удовлетворения потребностей армии. Наконец, трудно было рассчитывать, чтобы большевики оставили нас в покое и не постарались уничтожить по частям распыленные отряды.
На Кубани, наоборот: мы ожидали встретить не только богато обеспеченный край, но, в противоположность Дону, сочувственное настроение, борющуюся власть и добровольческие силы, которые значительно преувеличивались молвой. Наконец, уцелевший от захвата большевиками центр власти – Екатеринодар давал, казалось, возможность начать новую большую организационную работу.
Принято было решение идти на Кубань.
Однако, на другой день вечером обстановка изменилась: к командующему приехал походный атаман, генерал Попов и его начальник штаба, полковник Сидорин. В донском отряде у них было 1500 бойцов, 5 орудий, 40 пулеметов. Они убедили Корнилова идти в зимовники. Наш конный авангард, стоящий у Кагальницкой, получил распоряжение свернуть на восток… Поднявшись с постели, я пошел в штаб отвести душу. Безрезультатно. Некоторое колебание однако посеяно: решили собрать дополнительные сведения о районе.
