9) Военно-учебным заведениям, госпиталям и тому подобным учреждениям, в которых число людей, состоящих на приварочном довольствии, остается почти без изменения, предоставляется, если они не признают для себя более удобным, требовать приварочные не авансом, а по истечении месяца. В таком случае требования, состав-ляемыя за прошедшее время, не примерным количеством, а по числу людей, действительно состоявших налицо, должны заменить собою отчетность, к ним прилагается по установленной форме, счет приварочных по числу порций в истекшем месяце.
и 10) Все требовательный ведомости, равно и счетные листы со счетами приварочных по числу суточных порций, должны быть печатные, так чтобы в них требовалось выставлять только месяцы, числа и цифры.
Из книги А.С. Новикова-Прибоя «Капитан первого ранга»
…За период новобранства выпал и на мою долю такой вечер, который навсегда остался в моей памяти.
Наш флотский экипаж осветился газовыми рожками. Мы, новобранцы, только что кончили занятия ружейными приемами. Все чувствовали себя переутомленными. Хотелось отдохнуть, но уже просвистала дудка дежурного по роте, а вслед за ней раздалась команда:
— На словесность!
Новобранцы нашего взвода, в котором насчитывалось сорок человек, бросились по этой команде к месту учения и расселись по передним койкам. Стало тихо. Только на дворе выла вьюга, залепляя снегом окна. Пользуясь отсутствием инструктора, новобранцы робко озирались. Лица у всех были пасмурны, в глазах отражалась гнетущая тоска.
Рядом со мной уселся новобранец Капитонов, рослый парень, угловатый, низколобый. Он согнулся, съежился, словно старался казаться незаметнее. Тяжело ему было на службе. Выросший в глухой деревне Вологодской губернии, не видавший никогда города, он совсем растерялся, попав в чужую ему обстановку. Военное учение давалось ему с невероятным трудом. В особенности он никак не мог усвоить словесность, которая для него, неграмотного, была какой-то непостижимой мудростью. Каждый день его подвергали жестоким наказаниям. И, запуганный, задерганный, он производил впечатление безнадежного человека. У нас с ним был один шкаф, разделявший в заднем ряду наши койки. Вместе мы пили чай, вместе ели ту дешевую колбасу, которую приходилось иногда покупать в лавках. По вечерам, беседуя с ним, я помогал ему разобраться в уставе, и заступался за него, когда над ним смеялись. Он относился ко мне с большой любовью. Иногда его подбадривал Захар Псалтырев:
— Главное, Капитонов, не робей. Что с тобою может сделать инструктор? Ведь не зарежет ножом? Отвечай ему смелее, вроде как не он, а ты старший над ним. И тогда дело у тебя пойдет.
Пришел инструктор Храпов, крупный и жилистый человек, и важно уселся напротив нас на стуле. Это был старший унтер-офицер, кончивший армейскую стрелковую школу. На его обязанности лежало обучать нас строевому делу. На этот раз он казался особенно злым. Дело в том, что утром, понадеявшись друг на друга, никто из новобранцев не принес ему чаю. Эго его взорвало. Желая нас наказать, он привязал к чайнику длинный шнур, и мы все, сорок человек, ухватившись за шнур, отправились на кухню за чаем. Шли в ногу, распевая:
Дулась, дулась, перевернулась,
Перевернулась и согнулась
В три дуги, дуги, дуги
Вся эта песенка, которую заставил нас петь Храпов, заключалась лишь в трех бессмысленных строчках. И мы повторяли их, как попугаи. А он, сопровождая нас, командовал: Ать! Два! Громче пойте! Не жалеть глоток! Левой! Правой!
Потом целый день он мучил нас во дворе строевым учением.
С появлением перед нами Храпова новобранцы замерли. Некоторые неестественно выпучили на него глаза. Он окинул нас недовольным взглядом, хмурясь, открыл перед собою военно-морской устав. Вдруг инструктор вскрикнул, заставив нас вздрогнуть:
— Наливайко!
— Чего изволите, господин обучающий? — вскочив, откликнулся белобрысый украинец.
— Что такое канонерская лодка?
Наливайко ответил на это более или менее сносно.
— Садись.
Не было такого случая, чтобы Псалтырев запнулся в чем-нибудь. И теперь на вопрос, в каких случаях подчиненный не должен исполнять приказания начальника, он отчеканил ответ слово в слово, как сказано в уставе. Храпов заметил ему:
— Тебя, чорта головастого, даже скучно спрашивать.
На присяге несколько человек срезались. Инструктор
выругался, но, к удивлению всех, никого не ударил. Он прочитал нам вслух несколько параграфов из устава и начал объяснять их своими словами:
— Примерно присяга-.. Вот вы не ответили насчет ее, а ведь она — это главное на службе. Раз дал присягу — значит баста: человек с головой и потрохами уже принадлежит царю-батюшке. Не ропщи, стало быть, ни на что. Голод и холод переноси. Потому что это — военная службы, а не свадьба…
Он продолжал дальше произносить несуразные слова, нам казалось, что мы от них глупеем.
— Поняли, головотяпы, что я говорил? — закончил Храпов и посмотрел на нас с такой враждебностью, что как будто мы были неисправимыми злодеями.
— Так точно, господин обучающий, — ответили новобранцы хором.
— А теперь…. Эй ты, морда теркою, повтори то, что я сказал вам, — обратился он к новобранцу Быкову, у которого лицо было изрыто оспою.
Тот вскочил и зашевелил толстыми влажными губами, но ничего не сказал.
— Я от тебя ответа жду, а ты, словно корова, только жвачку жуешь…
— Так что, окромя государя часовой никому не должен отдавать винтовки, — выпалил, наконец, Быков и сам испугался.
— Вот тебе на! — вскрикнул Храпов и, ядовито улыбаясь, обратился к нам: — Полюбуйтесь на этого молодца! Ты ему про грот-мачту, а он тебе палец в рот. О чем я вчера говорил, он мне сегодня повторяет. Ну как есть бревно! А ведь, ежели правильно рассудить, должен бы умным быть. Гляньте-ка на его рожу; сам чорт на ней арифметику выписывал.
Инструктор повернулся к Быкову и, склонив голову набок, прищурил один глаз:
— У тебя мамаша есть?
— Есть.
— Где она?
— В деревне осталась.
— Ты, может быть, по мамашиной сиське соскучился, дитятко неразумное, а?
Новобранец стыдливо потупился.
— Я тебя выправлю! — сказал Храпов и кулаком ударил новобранца в подбородок так, что у того щелкнули зубы.
Инструктор пытливо осмотрел нас и остановил свой взгляд на Капитонове:
— Кто у тебя экипажный командир?
Мой сосед вздрогнул и рванулся с койки.
— Его высокоблагородие капитан первого ранга-первого ранга Борщов.
— Брешешь!
Капитонов назвал еще какую-то фамилию.
— Молчи уж! — оборвал его Храпов. — Недорубленный! Послушай вот, что тебе стручок скажет.
Стручок ответил скороговоркой:
— Его высокоблагородие капитан первого ранга Капустин, господин обучающий.
— Молодец, Стручок!
— Рад стараться, господин обучающий.
— А ты, кукла заморская, поди сюда! — крикнул инструктор Капитонову.
Зная, зачем его зовет Храпов, новобранец приближался к нему медленно, дико озираясь, точно ища себе спасения. Широко раскрытыми глазами мы следили за инструктором, ожидая, что применит к виновнику какое-то новое наказание. В этом деле изобретательность у него была поразительная. И действительно, так и случилось. Он постучал кулаком по голове новобранца и прислушался. Потом постучал по деревянной табуретке и, наклонившись, снова прислушался. После этого он значительно посмотрел на нас и заявил;
— Одинаковые звуки получаются. Стало быть, голова у него деревянная. Попробую приложить ему пластырь на шею. Иногда это помогает.
Капитонову было приказано нагнуться. Он сделал это покорно и безмолвно. При каждом ударе по шее его голова тыкалась вниз. Раза два он падал на колени, поднимался и становился в прежнюю позу. Возвращаясь на свое место, он в довершение всего зацепился за чьи-то ноги и споткнулся.
— Тюлень! — рявкнул ему вслед Храпов.
Словесность продолжалась. И чем дальше она шла, тем
злее становился инструктор. Те, кто на чем-нибудь сбивался, подвергались наказаниям, которые только приходили ему в голову. И многие с ркасом смотрели на его сухое и усатое лицо. Спустя полчаса у двоих были окровавлены лица, трое стояли на матросских шкафиках, выкрикивая:
— Я дурак второй статьи!
— Я дурак первой статьи!
— Я глуп, как пробка!
В то же время один из новобранцев, засунув голову в топку голландки и называя свою фамилию, произносил под суфлерство инструктора:
— У Пудеева кобылья голова… Он словесности не знает… Проще свинью научить на белку лаять, чем из него сделать матроса…
И к каждой фразе он прибавлял самую отъявленную матерщину.
Меня все больше и больше удивлял Храпов. Нам известно было, что он происходит из крестьян Тверской губернии. Что он усвоил за шесть лет флотской службы? Строевое учение, имена царствующего дома — царя, царицы, их детей, вдовствующей императрицы, великих князей. Но для этого не нужно было иметь много ума. И все же этот малограмотный человек, который с трудом мог нам объяснить морской устав, считал себя в сравнении с нами великим человеком. А мы для него были какими-то неразумными существами. Издеваясь над нами, он упивался своей властью. Я смотрел на новобранцев, забитых и жалких, и подумал: неужели вследствие и из них кто-то выйдет таким же жестоким, как этот инструктор? А он, обрывая мои мысли, задал мне вопрос:
