Карфагеняне неохотно удалились из Сицилии, ибо бессильны были оказать какое-либо сопротивление; они согласились уплатить сверх выданных раньше тысячу двести талантов, лишь бы в тогдашнем положении избежать войны. Это мы должны считать второй, притом важнейшей причиной начавшейся войны, ибо к личному недовольству Гамилькара прибавилось теперь раздражение сограждан.
Обеспечив укрощением восставших наемников спокойное существование родины, Гамилькар немедленно обратил свои помыслы на дела Иберии, где рассчитывал изыскать средства для войны с римлянами. Следовательно, третьей причиною войны следует считать успехи карфагенян в иберийских делах, потому что, полагаясь на тамошние войска, они смело начинали названную выше войну.
Что возникновение второй войны было подготовлено большею частью Гамилькаром, хотя он умер за десять лет до начала ее, доказательств тому можно бы найти много; но для удостоверения сказанного достаточно будет и нижеследующего. Ганнибал [10] рассказал приблизительно следующее: в то время, как отец его собирался перейти с войском в Иберию, ему было девять лет, и когда отец приносил жертву Зевсу [11], он стоял у жертвенника. «Когда жертва дала благоприятные знамения, богам сделаны были возлияния и исполнены установленные действия, отец велел остальным присутствовавшим при жертвоприношении удалиться на небольшое расстояние, а меня подозвал к себе и ласково спросил, желаю ли я идти в поход вместе с ним, Я охотно изъявил согласие и по-детски просил его об этом. Тогда отец взял меня за правую руку, подвел к жертвеннику, приказал коснуться жертвы и поклясться, что я никогда не буду другом римлян».
Мы имеем в этом неоспоримое свидетельство ненависти Гамилькара к римлянам и настроения его вообще; так оно, впрочем, проявилось и на самом деле. Действительно, зятю своему Гасдрубалу и родному сыну Ганнибалу он вселил такую вражду к римлянам, дальше которой нельзя идти. Но Гасдрубал умер слишком рано и не успел проявить своих намерений; напротив, Ганнибалу обстоятельства дали возможность обнаружить со всею ясностью ненависть к римлянам, унаследованную от родителя.
Начало войны
Таковы были причины Ганнибаловой войны, а началом ее послужило следующее. Карфагеняне с трудом переносили поражение в войне за Сицилию; огорчение их усиливалось судьбою Сардинии и громадностью последней наложенной на них дани. Поэтому лишь только карфагеняне покорили своей власти большую часть Иберии, они готовы были воспользоваться первым удобным случаем для враждебных действий против римлян. По получении известия о кончине Гасдрубала, на которого со смертью Гамилькара возложено было управление Иберией, они сначала ожидали вестей о настроении войска; но когда получено было известие, что войска единодушно выбрали полководцем Ганнибала, карфагеняне тотчас собрали народ и единогласно утвердили выбор войска. Получив власть, Ганнибал немедленно двинулся в поход для покорения народа олькадов. По прибытии к Алфее, сильнейшему городу их, он расположил там свой лагерь; вслед за этим он быстро овладел городом с помощью жестокого приступа. После этого остальные города, объятые страхом, сами сдались карфагенянам. Собрав дань с городов, Ганнибал с большими суммами денег прибыл на зимнюю стоянку в Новый город [12]. Великодушным обращением с покоренными, выдачей жалованья своим соратникам и обещаниями наград он стяжал себе глубокое расположение войска и возбуждал в них смелые надежды.
В начале следующего лета он снова пошел на вакцеев, внезапным нападением взял Гелмантику, а городом Арбакалой овладел только приступом после продолжительной трудной осады, так как город был велик и многолюден, а население его защищалось храбро. После этого на обратном пути Ганнибал подвергся величайшим опасностям, так как карпетанов, чуть не самый сильный народ в этих местах, неожиданно напали на него; с ними же соединились и толпы соседних народов, которых возбуждали больше всего олькадские беглецы и подстрекали уцелевшие жители Гелмантики. Если бы карфагеняне принуждены были вступить в правильную битву, то, наверное, потерпели бы поражение. Но Ганнибалу пришла счастливая верная мысль повернуть назад и отступить, причем он защитил себя рекой Таг, и у переправы через реку дал сражение; кроме реки, помогли ему слоны, которых он имел около сорока, так что все предприятие совершено было сверх всякого ожидания так, как он рассчитал. Действительно, варвары во многих местах пытались переправиться через реку, причем большая часть их была истреблена при выходе на сушу, ибо вдоль берега шли слоны и, лишь только выходил кто из реки, давили его. Многие были перебиты в самой реке конными воинами. Наконец воины Ганнибала перешли реку обратно, ударили на варваров и больше ста тысяч человек обратили в бегство. Когда эти народы были побеждены, ни один из народов, живущих по южному берегу реки Ибер, кроме сагунтян, не отваживался противостоять карфагенянам. Что касается Сагунта, то Ганнибал всячески старался обходить его, чтобы не подавать римлянам явного повода к войне до тех пор, пока окончательно не покорит своей власти остальных частей Иберии: он поступал по правилам и советам отца своего Гамилькара.
Между тем сагунтяне отправляли в Рим одних послов за другими, как из страха за себя и в ожидании грядущих опасностей, так и потому, что не желали скрывать от римлян достигаемых карфагенянами успехов в Иберии. Много раз римляне оставляли посольства их без внимания, но теперь отправили своих послов для проверки полученных известий. Тем временем Ганнибал с войсками возвратился на зимнюю стоянку в Новый город, служивший для карфагенян в Иберии как бы столицею и царской резиденцией. Здесь он застал уже римских послов, допустил их к себе и выслушал их требования. Римляне заклинали Ганнибала не тревожить сагунтян, ибо они состоят под покровительством римлян, не переходить реки Ибер, как было условлено с Гасдрубалом. Ганнибал, как человек молодой, исполненный воинственного жара, счастливый в предприятиях и давно уже питавший враждебные чувства к римлянам, начал жаловаться послам на римлян, как бы заботясь о сагунтянах, на то именно, что незадолго до того во время междоусобицы в Сагунте римляне взяли на себя умиротворение города, а вместо этого незаконно казнили нескольких значительнейших граждан, чего он не оставит без отмщения, ибо карфагеняне искони блюдут правило защищать всех угнетенных. В Карфаген же Ганнибал отправил посольство за указанием, что делать, так как сагунтяне, опираясь на союз свой с римлянами, обижают некоторые подчиненные карфагенянам народы. Вообще Ганнибал преисполнен был в то время безумного, порывистого гнева. Поэтому о действительных причинах он молчал и подыскивал нелепые предлоги, как обыкновенно поступают люди, одержимые страстью и пренебрегающие требованиями пристойности. Было бы несравненно лучше заявить, что римляне обязаны возвратить карфагенянам Сардинию и отдать тогда же взятую дань: римляне взяли ее несправедливо, воспользовавшись трудным положением карфагенян, — и потом в случае отказа пригрозить римлянам войною. Теперь же Ганнибал умолчал о действительной причине и выдумал не существующую из-за сагунтян; благодаря этому казалось, что он начинает войну не только беспричинную, но и неправую. Римские послы ясно поняли, что война неизбежна, и отплыли в Карфаген, чтобы и там повторить те же требования. Однако они рассчитывали, что воевать будут не в Италии, а в Иберии, и воспользуются городом сагутян, как опорным пунктом для войны.
Согласно с этим планом сенат постановил обеспечить себя со стороны Иллирии, ибо предвидел войну трудную, продолжительную, вдали от родины.
На войну в Иллирию отправили Луция Эмилия с войском.
Между тем Ганнибал двинулся с войском из Нового города к Сагунту. Город этот лежит на отрогах хребта, простирающегося до моря от границы Иберии и Кельтиберии, стадиях в семи от моря. Жители города имеют в своем владении область, изобилующую всякого рода богатствами и по плодородию превосходящую всю остальную Иберию. Здесь-то расположился лагерем Ганнибал и повел осаду в ожидании важных выгод, какие завоевание этого города сулило ему в будущем. Действительно, он, во-первых, рассчитывал сокрушить надежды римлян на ведение войны в Иберии; во-вторых, не сомневался, что запугает все тамошние народы и тем сделает иберов, уже подчиненных, более покорными, а совершенно независимых более осторожными; всего же важнее было то, что в тылу не оставалось бы больше врагов, и он мог безопасно идти вперед. Кроме того, Ганнибал надеялся приобрести обильные средства для осуществления своих замыслов, воодушевить войска ожиданием добычи, какая достанется на долю каждого, а отправкой добычи в Карфаген снискать себе благоволение остававшихся дома карфагенян. Побуждаемый такого рода соображениями, Ганнибал ревностно вел осаду, причем то подавал пример войску и сам принимал участие в тяжелых осадных работах, то ободрял солдат и смело шел в опасность. Он взял наконец город приступом после восьмимесячной осады. Имея в руках множество денег, людей и иной добычи, Ганнибал берег деньги для собственных предприятий, пленных распределил между соратниками по мере значения каждого, а всю иную добычу немедленно отправил карфагенянам. Он не обманулся в расчетах и не потерпел неудачи в первоначальных замыслах; напротив, воины шли теперь смелее в битву, карфагеняне готовы были охотно выполнять его требования, а сам он при помощи сделанных запасов мог удовлетворить многим нуждам.
