мешать их хлопотам по хозяйству.
К вечеру у нас подводило животы от голода. Сестры Леэни и Лийза то и дело цеплялись за материнский подол и просили есть. Мы с Марие как старшие терпеливо ждали. А ждать приходилось долго, так как сперва следовало растопить печь и только тогда мать принималась за стряпню. Так шло время. Когда, наконец, еда бывала готова, нередко уже наступала ночь.
Да и отец после работы не имел времени посидеть. Он чинил обувь или мастерил что-либо необходимое в хозяйстве. В то время многие нужные вещи делали своими руками. До сегодняшнего дня сохранился сделанный отцом небольшой стенной шкаф. В обязанности нас, детей, входило в то время, когда отец что-нибудь мастерил, светить лучиной. Нередко отец бранил нас, так как лучины горели плохо, начинали затухать или, потрескивая, разбрасывали угольки.
Воскресенье считалось самым желанным днем. Утром мы всей семьей садились завтракать. На столе стояла картошка с мучной подливкой или какая-либо другая скудная еда. Больше всего мне нравилась черствая горбушка хлеба со свиным салом.
Жизнь мызного батрака протекала однообразно и изнурительно. Одна страда сменяла другую. Детей барон и управляющий тоже выгоняли на многие работы. Весной мы возили навоз. Я вместе с сыновьями конюха – Михкелем, сторожа – Ээди, пастуха – Михкелем и с другими ребятами был возчиком: из хлева с полным возом на поле и оттуда порожняком обратно. Вскоре начинался сенокос. Ребятишки возили сено на барский сеновал. От этого получилась, между прочим, некоторая польза – я научился ездить верхом и позже, идя в армию, уже считался заправским наездником.
Затем наступала уборка урожая и молотьба. Мы, мальчишки, собирали и свозили солому в скирды. Но самым тяжелым было время уборки картофеля. Тогда на поля выгонялись все от мала до велика. Зачастую моросил дождь; насквозь промокала одежда, поля раскисали. В ту пору мы, до смерти уставшие, возвращались поздним вечером домой…
Мне исполнилось лет семь, когда мать взяла меня за руку и отвела в школу. Едва она собралась уходить, я поднял рев:
– Как я здесь один останусь?
Но что поделаешь, пришлось привыкать.
Дома не легко было готовить уроки – лучина светила неровно и скудно. В школе имелась керосиновая лампа, и по вечерам я часто оставался там заниматься. Но и тут не все шло гладко: шалости и проказы с одноклассниками отнимали большую часть времени. Так и повелось, что занимался я рано поутру или перед началом уроков. Если мне удавалось раз-другой прочесть заданное, то оно уже запоминалось.
В утро Юрьева дня 1910 года мы всей семьей собирались на кладбище. К нашему дому подкатила телега.
– Здравствуйте, хозяин и хозяйка Нуки! – прозвучало приветствие.
Было это сказано, чтобы польстить или так, в насмешку. Ведь какой из мызного батрака «хозяин»! Поговорив немного с отцом, гость сказал матери, что он тоже едет в сторону кладбища и пусть все садятся на телегу.
Вечером он снова появился у нас. Мать как-то озабоченно подозвала меня к себе.
– Этот дядя теперь будет твоим хозяином, – сказала она тихо.
Так кончилось детство. Спустя полчаса, я простился с домашними. Мать протянула мне небольшой узелок, и я влез на телегу. Путь наш лежал к Ванакубья, что неподалеку от мызы Ойдремаа.
Настало утро первого дня моей батрацкой жизни. Хозяйка Мари познакомила меня с «подопечными», показала дорогу на выгон и границы пастбища. По пути обращала мое внимание на «опасные» места, где скот может попасть на свое или чужое поле, и под конец поведала о достоинствах и недостатках животных.
Вожаком стада был бык Кирьяк. Куда шел он, туда двигалось и все мычащее «воинство». Через пару дней я это испытал на своем горьком опыте. Только разговорился на проселочной дороге с однокашником Яаном с хутора Вийдасе., приехавшим в эти края погостить у родственников, как краем глаза заметил, что стадо остановилось. Решил, пусть скотина постоит немного, это даже к лучшему, смогу разговор закончить и услышать новости с родных мест. Кирьяк между тем вдруг вскинул голову и ринулся через пролом в изгороди прямо на озимые. И все стадо за ним. Я помчался вслед за стадом. Кирьяка нельзя было вернуть на пастбище иначе, чем дубинкой. Но куда сложнее обстояло дело с другими животными. На этот раз они и не думали последовать за своим вожаком. Хоть плачь, хоть смейся, от сочной зелени озимых их никак не отогнать. Только когда другие пастушата пришли на выручку, удалось навести порядок.
Вечером хозяйка Мари спросила, как прошел день.
– Все в порядке, – ответил я.
Мари вошла в хлев. Из-за угла показался сам хозяин Хендрик.
– Как дела? – в свою очередь спросил он и усмехнулся. Ответил ему то же самое, что и хозяйке.
– А как ты справился с проделками Кирьяка?
Я перепугался. Оказывается, хозяин в деревне обо всем узнал! К счастью, он пришел в хорошем настроении, но пригрозил, что если еще раз подобное случится, он с меня спустит шкуру.
Я стал смотреть на хозяина другими глазами и старался не портить с ним отношения. В свободные минуты помогал чистить хлев, рубить хворост, колоть дрова или делал что-либо другое по хозяйству. Впоследствии доброжелательность Хендрика не раз спасала меня от наказания и облегчала жизнь.
Хозяйка имела обыкновение каждый вечер ворчать: то коровы дали меньше молока чем обычно, то скотина много пила, значит за весь день ее ни разу не поили и т. д. Затем начинала заваливать поручениями, которые повторялись изо дня в день: накачать воды для скота, наполнить водой котлы и ведра на кухне, принести для скота картошку и поставить ее варить. Обычно мы ели эту же картошку, только по воскресеньям ее варили отдельно от скота… Когда подрастала трава, ее приходилось косить и на ночь задавать дойным коровам. Я должен был ежедневно готовить и таскать в больших деревянных бадьях пойло для свиней.
Поэтому нет ничего удивительного, что утром тяжело просыпался. После оклика хозяина или хозяйки, после тряски за плечо хотелось еще полежать и вытянуть гудевшие ноги. Когда вставал, начиналось новое мученье – голод. Рано утром есть не давали. Всю дневную норму брали с собой в торбе. В ней обычно лежал ломоть черного черствого хлеба, несколько сушеных салак, вареные картофелины и бутылка простокваши. Позднее пастушата решили выкладывать всю провизию в общий «котел». Содержимое моей торбы высмеяли и не приняли – оно было самым скудным.
Поблизости от хозяйского хутора находился хутор Притсу. Там пас скот хозяйский сын Михкель. Мы с ним подружились. Однажды утром,
