Эти строки перекликаются с «Реквием» А. Ахматовой, «Воронежскими тетрадями» и «Стихами о неизвестном солдате» О. Мандельштама, лагерной прозой В. Шаламова и А. Солженицына.
В 1946 г. Заболоцкий смог вернуться в Москву и в 1948 г. даже опубликовать свои стихи. Полная реабилитация последовала после смерти Сталина. В 1956–1957 гг. поэт создает свой знаменитый лирический цикл «Последняя любовь» (10 стихотворений). Драма любви раскрывается через параллелизм состояний природы и душевных переживаний. Образы приобретают высокое символическое звучание (стихотворение «Можжевеловый куст»). В посмертно опубликованном стихотворении «Не позволяй душе лениться!» автор выразил свое жизненное и творческое кредо:
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Заболоцкий перевел «Слово о полку Игореве», «Витязь в тигровой шкуре» Ш. Руставели. В статье «Мысль – Образ – Музыка» (1957) он подчеркивал, что «сердце поэзии – в ее содержательности», «поэт работает всем своим существом» и ключевыми понятиями для него являются «мысль – образ – музыка – вот идеальная тройственность, к которой стремится поэт». Признание Заболоцкий получил спустя десятилетие после смерти, о нем стали писать как о выдающемся лирике XX в., продолжившем великую традицию русской философской поэзии.
Сочинения
Заболоцкий Н. Собрание сочинений: В 3 т. М, 1983–1984.
Заболоцкий Н. Столбцы и поэмы. Стихотворения. М., 1989.
Литература
Македонов А.В. Николай Заболоцкий. Жизнь. Творчество. Метаморфозы. Л., 1968
Ростовцева И.И. Николай Заболоцкий. Опыт художественного познания. М., 1984.
Турков А. Николай Заболоцкий: Жизнь и творчество. М., 1981.
Серебряный век и русское зарубежье (первой волны)
Литература русского зарубежья является частью общенационального культурного наследия, несмотря на то что культура России раскололась надвое – культуру Советской России и русской диаспоры. По выражению Р. Гуля, эмиграция «увезла Россию с собой». По словам З. Гиппиус, эмиграция представляла собой «Россию в миниатюре». Писатели, которые творчески сложились в России, и новое поколение, которое стало публиковаться уже на Западе, не ощущали себя лишь беженцами от не принятого ими режима. Их эмиграция была оправдана возвышенным сознанием своей миссии, посланничества. «Мы не в изгнаньи, мы в посланьи», – утверждал И. Бунин в своей речи «Миссия русской эмиграции» [285]. Эмигранты первой волны чувствовали себя последними представителями, хранителями и продолжателями всей многовековой русской культуры. Они противостояли пролетарскому интернационализму, атеизму, материализму, партийно-классовому, политико-идеологизированному подходам, диктатуре в любом виде.
Русское зарубежье первой волны взяло на себя задачу сохранения и приумножения национальной духовной культуры, ее исконных ценностей, традиций русской классики и неоклассических традиций Серебряного века, миссию свидетельства миру о сути трагической катастрофы, постигшей Россию в годы революции и гражданской войны, миссию непримиримости к силам разрушения и попрания основ человеческой жизни. Основная задача русского зарубежья первой волны состояла в сохранении национального самосознания, живой памяти о дореволюционной России. Она стала, по сути, своеобразным «блоком памяти» нации. Главной и определяющей темой литературы русского зарубежья первой волны стала тема России.
По признанию В. Варшавского, в среде русского зарубежья возникло «утраченное поколение», т. е. те художники, писатели и поэты, композиторы и музыканты, которые, покинув родину в молодые годы, не успели там состояться как мастера искусства. Они вынуждены были искать точки соприкосновения в первую очередь с западноевропейской культурой, чтобы выразить – в этом и состоял момент исключительного драматизма и судьбы, и творчества – свою мысль о России.
Диалог с модерном и авангардом европейского искусства в сочетании традиций, как классических, так и неклассических, русского искусства дал возможность новых поисков в сфере изобразительных средств. Присуждение И. Бунину в 1933 г. Нобелевской премии свидетельствовало о международном признании заслуг русской литературы.
Проблема «Серебряный век и русское зарубежье» является новой для отечественной филологии, однако она вписывается в более широкую проблему единства русской литературы, разделенной на два потока. Е. Эткинд в своей пионерской работе «Русская поэзия XX века как единый процесс» [286] обратился к имени М. Цветаевой как к символу неразделимости русской литературы. О естественном родстве, объединяющем творчество писателей старшего поколения, живших в России и зарубежье, таких, как И. Бунин, Б. Зайцев, Д. Мережковский и А. Ахматова, Б. Пастернак, писала 3. Шаховская: «Они были воспитанниками одной и той же культуры и от этой годами приобретенной общности, которая стала частью их самих, ни одни, ни другие отойти не могли. Для этого поколения писателей – беря понятие «поколение» широко – не было и речи о двух литературах» [287].
Первая волна русской эмиграции, начавшаяся в 1918–1919 гг., своими внутренними интенциями, мирочувствовани-ем и философией была связана с дореволюционной Россией, культурой Серебряного века. Покидавшие Россию эмигранты – это в большинстве своем высокообразованные люди, среди них было много писателей и поэтов, художников и артистов, философов и музыкантов, чьи судьбы непосредственно связаны с русской культурой рубежа XIX–XX вв. и начала XX в. Среди беженцев оказались поэты-символисты – Д. Мережковский и З. Гиппиус, К. Бальмонт, Вяч. Иванов, поэты-футуристы – Д. Бурлюк, И. Зданевич, эгофутурист И. Северянин, «сатириконцы» Н. Тэффи, С. Черный, поэты, продолжившие традиции акмеизма – Вл. Ходасевич, Г. Иванов, Г. Адамович, Н. Оцуп. На чужбине продолжали свою литературную деятельность М. Цветаева, А. Вертинский. В эмиграции получили известность поэты Вл. Ходасевич, Г. Иванов, мать Мария (Е. Кузьмина-Караваева), Г. Адамович, Ю. Терапиано, Ю. Иваск, Н. Берберова, Вл. Смоленский, Н. Оцуп, Б. Нарциссов, Д. Кленовский. Первая антология поэзии русского зарубежья была издана на родине лишь в 1995 г. [288] Практически начали свое творчество в ситуации русского зарубежья В. Набоков (Сирин), А. Штейгер, Б. Поплавский.
А. Чагин нашел компромиссное решение проблемы рассечения и разделения национальной культуры на два потока и диалектики их взаимосвязей: «Одна литература и два литературных процесса» [289]. Мысль о единстве русской литературы разделяли исследователи русского зарубежья В. Вейдле и Л. Флейшман. [290]
Отношение к Серебряному веку и его художественным открытиям и завоеваниям осмысливалось в эмигрантской культурной среде как проблема выбора путей развития. «Хаосу – формальной новизне, – писал Ю. Терапиано, – противопоставлялся «космос» – неоклассицизм, связи с Золотым веком и, конечно, акмеистическая вещность» [291]. Поэзия русского зарубежья ориентировалась на символизм и постсимволизм, наследие петербургской поэтической школы, а через них – на традиции русской классики, ставшие важнейшим моментом духовного самоутверждения и объединения литературных сил за рубежом, непрерывности «литературного ряда», в обостренном ощущении себя хранителями национальных и религиозных устоев духовной родины – России.
В Константинополе в марте 1921 г. был образован Союз русских писателей и ученых, возглавляемым профессором С. Гогелем и его заместителем В. Варшавским, литературно-художественное общество имени А.П. Чехова, проходили поэтические вечера, где читались стихи А. Блока, Н. Гумилева, весть о гибели которых была воспринята как конец Серебряного века. В Праге, после того как чехославацкое правительство Т. Масарика предприняло «русскую акцию» и пригласило 5 тысяч русских студентов-эмигрантов для учебы за счет казны приглашаемой страны, также образовались культурные центры русского зарубежья. Здесь выступала на камерных поэтических вечерах М. Цветаева. Был образован возглавляемый блестящим русским ученым-филологом А. Бемомкружок «Скит», куда входили Ю. Терапиано и Г. Газданов, Е. Луцкий. А. Бем отмечал: «Если Париж продолжил линию, оборванную революцией, непосредственно примыкая к школе символистов, почти не отразив в себе русского футуризма и его своеобразного преломления в поэзии Б. Пастернака и М. Цветаевой, то Прага прошла и через имажинизм, смягченный лирическим упором С. Есенина, и через В. Маяковского, и через Б. Пастернака» [292]. В Праге издавался сборник «Ковчег», в 1924 г. было создано литературное объединение «Далиборка».
В Берлине русская диаспора в 1920-е гг. была многочисленна, и ее культурная деятельность была весьма активной. Существовало около двухсот русских издательств, где публиковались и авторы, оставшиеся в Советской России. Крупнейшее из них, «Петрополис», издало О. Мандельштама, А. Ахматову, А. Мариенгофа. Особенностью жизни русского Берлина была «беспрецедентная интенсивность «диалога» метрополии и эмиграции внутри острова русской культуры» [293]. В Берлин приезжал В. Маяковский. Б. Пастернак дружил с эмигрировавшим А. Белым, переписывался с М. Цветаевой. С. Есенин тепло относился к М. Осоргину. В организованном в Берлине, по аналогии с Петербургом, Домом Искусства выступали как писатели-эмигранты А. Белый, А. Ремизов, Вл. Ходасевич, так и приезжавшие из СССР С. Есенин, В. Маяковский, Б. Пастернак, Б. Пильняк. В газете «Руль» публиковал свои стихи В. Сирин (Набоков).
