«Порт Новоархангельск, Милостивые Государи мои, доколе далее на юг не распространим мы занятий наших будет столицею земель Компанией заведываемых… Когда получим мы возможность на реке Колумбии заселение зделать, то и тогда будет он центральным местом из которого весьма удобно будет захватить остров Кайганы (Принца Уэльского)».
О планах продвижения так далеко на юг, до устья реки Колумбии в теперешнем штате Орегон, даже Баранов не знал. Резанов лелеял эту мысль давно и даже не поделился о ней с Барановым — может быть, не был уверен, что тот примет ее. Но с правлением он делился всеми своими планами, видимо, предполагая, что директора компании его поддержат.
Как это сделать, он пространно изложил в своем длинном письме:
«Для достижения сего нужно скорее устроить здесь военные брики, чтоб отбить навсегда Бостонцев от торга сего и между тем основать на Коломбии селение, из которого мало по малу можем простираться далее к югу, к порту Св. Франциско, границу Калифорнии составляющему»…
Вот куда завели заветные мечты и думы Резанова. В эти думы он еще никого не посвящал, но лелеял их постоянно. Не может столица Русской Америки существовать, надеясь лишь на поддержку из Охотска. Нужно создать свою продуктовую базу, и эта база должна разместиться именно на юге тихоокеанского побережья Америки. Это логично, хотя и слишком смело. Но в то же время нужно учитывать, что все побережье от Ситки до бухты Сан-Франциско фактически было ничье. Дальше на юг, от Сан-Франциско и до Мексики, располагалась цепь испанских католических миссий, но на север — пустота. И на этом настаивал Резанов, стараясь убедить правление:
«Смело сказать могу, что на Коломбии привлечем мы из разных мест жителей, а в течении десяти лет до такой степени можно усилиться, что и калифорнийский берег всегда иметь в таком виду, чтоб при малейшем стечении счастливых в пользу нашу политических в Европе обстоятельств, можно б его было включить в число Российских принадлежностей».
Не очень высокого мнения был Резанов о способности испанцев удержать свои владения в Калифорнии. Он, не скрывая, писал об этом в своем письме:
«Гишпанцы, — писал он, — весьма слабы в краю сем и ежелиб в 1798 году, когда гишпанскому двору война объявлена была, находилась компания наша в соответственных занятиям ея силах, то легко бы частию Калифорнии по 34 гр. сев. широты до миссии Санта Барбара воспользоваться можно было и навсегда за собою удержать лоскут сей»…
Поздний вечер. Давно уже спят люди, а Резанов все пишет. Остановится, встанет, пройдется по комнате, расправит усталое тело, и опять за перо. Хотелось ему сразу в одном письме, перед походом в Калифорнию, описать все планы свои, которые, он был уверен, будут одобрены правлением компании и правительством. Одновременно он хотел и описать условия жизни в Новоархангельске, не говоря уже о его наблюдениях и замечаниях о погоде и о климате вообще.
«Осень здесь самая несносная, — со скрипом выводило перо слова, — с октября льют дожжи беспрерывно день и ночь, потому что кругом высокие хребты гор облеги… леса здесь повсюду строевые и мачтовые»…
Не преминул Резанов описать и неблаговидное поведение некоторых морских офицеров, находящихся на службе компании:
«Доверенность ваша налагает на меня наконец самый прискорбный долг объяснить вам разстройство края происходящее от невоздержанного поведения и буйства офицеров принятых компанией в службу для польз ея, но единой вред и убытки доставляющих…
Я писал вам многая на корабле НАДЕЖДЕ во вред компании случившиеся произшествия, неблагодарность к щедрым наградам оной, ругательство и презрение коммерческого состояния до того, что прикащиков ваших хотели судить, помимо уполномоченного хотели сечь кошками и тому подобное…
Г. лейтенант С…, объяснен уже в предъидущих письмах… за всю зимовку я только пять раз его видел. Он сидит вечно в комнате своей; забава его — водка и сон… Он какой-то бесполезной в природе междоумок, которому однакож правитель поверить судна не смеет и потому решился я обратить его к вам»…
Закончил писать длинное письмо, подумал еще, потом поставил дату — 15 февраля 1806 года, и своим смелым, ровным почерком подписался — Николай Резанов. Сложил исписанные листы, аккуратно вложил в конверт. Для большей уверенности запечатал конверт сургучной печатью и потом на конверте написал крупными буквами — «секретно». Так он был уверен, что письмо благополучно дойдет до назначения.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ: ОТЪЕЗД В КАЛИФОРНИЮ
25 февраля к 10 часам утра на «Юноне» все было готово к отплытию. Путь предстоял далекий — на юг, в солнечную Калифорнию. Вся команда — на местах. Хвостов с беспокойством смотрит на берег. Вода высокая — пора сниматься с якоря, а его превосходительства все еще нет.
К полудню он с облегчением заметил, что со стороны крепости к пристани направилась группа людей. Это был Резанов, которого сопровождал правитель и все свободные от работы люди. Резанов сердечно распрощался с Барановым и Кусковым и в сопровождении доктора Лангсдорфа на шлюпке направился к «Юноне». Как только он поднялся на корабль, Хвостов, не теряя времени, отдал приказ сниматься с якоря и поднимать паруса. Корабль стал медленно подвигаться к выходу из бухты В этот момент из крепости послышался глухой выстрел из пушки, потом еще и еще… салют из семи выстрелов в честь отъезжающего почетного гостя, камергера Резанова «Юнона» немедленно же ответила салютом тоже в семь выстрелов. Через несколько минут, когда корабль проходил мимо крепости, с «Юноны» раздался салют крепости в пять выстрелов, на что крепость ответила таким же салютом.
Вскоре корабль скрылся из виду. Как только «Юнона» вышла в открытый океан, свежий февральский ветер сразу же дал себя знать. И чем дальше судно удалялось от берега, тем больше усиливалась качка.
Резанов стоял на палубе и смотрел вперед, на юг, в сторону солнечной Калифорнии. Что их ожидает там? Он не обращал внимания ни на ветер, ни на соленые брызги волн, часто мелкой сеткой осыпавшие его. Потом повернулся к Хвостову и с улыбкой обратился к молодому командиру судна:
— Ну, что же вы думаете, Николай Александрович? Думаете, наш вояж будет успешным?
— У меня нет никаких сомнений, ваше превосходительство, в успехе нашего путешествия. Я только надеюсь, что мы сможем достичь благодатных берегов Калифорнии, прежде чем вся команда свалится с ног от цинги…
— Дойдем, конечно, дойдем… если бы мы в этом сомневались, то никуда бы не пошли… — и с этими словами Резанов повернулся и отправился в свою каюту.
Хвостов внимательно посмотрел кругом. Все как будто идет нормально. Передал команду Давыдову и тоже спустился в свою каюту. Уже вечерело, и нужно было сделать записи в судовом журнале. Сидя в своей каюте, он перечитал все, что им было записано с первого дня, когда ему сообщили о походе «Юноны» в Калифорнию.
Первая запись в журнале была помечена — «Месяц Генварь 1808-го года, числа. 24: — Получил словесное приказание от Его Превосходительства Двора Его Императорского Величества, господина действительного камергера и кавалера, Российско-Американской компании уполномоченного Николая Петровича Резанова, чтобы изготовить судно к выходу в море к исходу февраля месяца»…
15 февраля, когда планы похода в Калифорнию окончательно оформились в голове Резанова и он согласовал их с Барановым, командир «Юноны» Хвостов записал в судовом журнале:
«Получено повеление от господина правителя коллежского советника Баранова, что как на оном судне присутствовать будет сам Его Превосходительство, то по всем делам касающимся до судна, доносить прямо ему».
И сегодня, когда берега Сетки скрылись из виду, Хвостов занес в журнал короткую запись:
«В 12 часов отвалил с берегу Его Превосходительство Николай Петрович Резанов, при съезде палено с крепости из 7-ми пушек, от нас отвечали тем же числом пушек и поставили людей по вантам… В половине 1-го часа вынули якорь, поставили марсели, брамсели, фок, грот, кливер и контр-бизань, салютовали крепости из 5-ти пушек, на что отвечали равным числом»…
Позже, когда уже совсем стемнело и только с трудом можно было различить в темноте очертания берега и прибрежных гор, Хвостов дописал:
«В полночь прошли на траверзе гору Эджкумб».
На следующий день ветер стал крепчать, волны становились выше и выше и к вечеру стали перекатываться через палубу. Ночь прошла в постоянной борьбе с силами природы… похоже было на то, что на корабль надвигается шторм. Весь день 27 февраля продолжал дуть штормовой шквалистый ветер. Качка стала настолько сильной, что Хвостов распорядился спустить в трюм четыре пушки. Бедный Лангсдорф лежал в своей каюте и только громко стонал. Не был он моряком. Приходится только поражаться, как этот сугубо гражданский человек решился отправиться в кругосветное путешествие.
