Выступавший затем атаман Каледин предложил безотлагательно осуществить более суровые и радикальные мероприятия. По его мнению, армия должна быть вне политики, необходимо полное запрещение в ней митингов и собраний с их партийной борьбой и распрями, все Советы и комитеты должны быть упразднены как в армии, так и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных, которые должны выполнять чисто хозяйственные функции; декларацию прав солдата нужно пересмотреть и дополнить декларацией его обязанностей; дисциплину в армии поднять и укрепить самыми решительными мерами; учитывая то, что тыл и фронт – единое целое, все меры, необходимые для укрепления дисциплины на фронте, должны быть применены и в тылу; дисциплинарные права начальствующих лиц необходимо восстановить. Вождям армии должны быть предоставлены все полномочия; страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных, умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми программами; власть должна быть единой в центре и на местах; Россия должна быть единой, всяким сепаратным стремлениям необходимо поставить предел в самом зародыше; в области государственного хозяйства нужна строжайшая экономия, приведение в соответствие цен сельскохозяйственной и промышленной продукции, введение нормированной заработной платы и прибыли, разработка и проведение закона о трудовой повинности, прекращение подрыва производства сельскохозяйственной продукции вследствие нарушения порядка землепользования и арендных отношений [222].
По словам очевидцев, декларация, прочитанная Калединым от имени всего казачества, «произвела очень сильное впечатление» [223, 224]. Его несколько ослабило, по их мнению, последовавшее на другой день выступление есаула 7-го Оренбургского казачьего полка, председателя Казачьей секции ВЦИКа Советов рабочих и солдатских депутатов А.Г. Нагаева [225]. Он заявил, что трудовое казачество не разделяет изложенные Калединым положения, к тому же последний не имел права якобы выступать от имени всего казачества [226]. Налицо был вполне определенный политический раскол, правда, не столько среди казачества как такового, сколько между казачьими лидерами и выразителями мнений небольшой части радикально настроенных казаков. Но на свидетелей данного инцидента это произвело весьма значительное впечатление, поскольку противоречило их устоявшимся воззрениям на казачество как единую и прочно сплоченную массу.
Возвращаясь с Государственного совещания, А.М. Каледин, весьма мрачно и пессимистически оценивая внутриполитическое положение в стране и перспективы его развития, высказал мысль о том, что «Россию можно будет восстанавливать частями, по кускам, постепенно оздоравливая отдельными оазисами» [227]. Одним из таких оплотов, по словам атамана, мог бы стать юго-восток. Предполагалось, что и в других регионах страны (в Сибири, на Урале, в Украине) также могут создаваться крупные «здоровые от надвигавшегося революционного развала образования». А после того, как они добьются «оздоровления» у себя на местах, объединенными усилиями «помогут затем подняться всей России» [228]. То есть, еще раз убедившись в неуклонности нарастания революционного кризиса в стране и неспособности центрального правительства остановить этот процесс, лидеры крайне правых политических сил решают переходить к самостоятельным активным действиям. Понимая сложность противодействия революционному кризису в общероссийском масштабе, они, не отказываясь от идеи консолидации сил по всей стране, избирают тактику региональных действий. Ее преимущества очевидны. Во-первых, в окраинных областях революционное движение являлось более слабым, чем в центральных районах с крупными промышленными центрами. Во-вторых, для «оздоровления» отдельных областей и регионов не требовались столь значительные силы, как для страны в целом. В-третьих, такая тактика позволяла постепенно объединять все консервативные силы, не привлекая лишнего внимания и не вступая в открытую конфронтацию с правительством. Причем у представителей правящих казачьих структур имелась внешне нейтральная официальная цель – образование федерации казачьих областей региона. Донские, кубанские и терские лидеры стремились ускорить объединение всех своих сил на вполне законном основании под флагом федерации. Неслучайно за идею организации Юго-Восточного союза, по словам кубанского войскового атамана А.П. Филимонова, «схватились правительства трех казачьих областей» [229]. Это позволяло в какой-то мере обособить их от «бурлящих» крестьянских губерний и крупных промышленных центров Центральной России. Обширный Юго-Восточный регион, располагавший огромным экономическим и военным потенциалом, в случае новых революционных катаклизмов должен был стать оплотом существующей государственной власти.
После Государственного совещания, 23 августа, между Б.В. Савинковым, действовавшим по поручению А.Ф. Керенского, и Л.Г. Корниловым состоялись переговоры в Ставке, в ходе которых была достигнута договоренность о выдвижении к Петрограду надежных войск, об образовании Петроградского военного губернаторства, в которое должны были войти Петроград и его окрестности, о подчинении его Ставке и о возможном объявлении в Петрограде военного положения после подхода войск [230]. Одновременно Корнилов отдает приказ об образовании Отдельной Петроградской армии, основу которой должны были составить соединения 3-го конного корпуса (1-я Донская казачья и Уссурийская конная дивизия) и выделенная из его состава Кавказская туземная (так называемая дикая) дивизия. Эта армия, подчинявшаяся лично главковерху, должна была стать основной ударной силой, нацеленной на столицу.
Подготовка и ход так называемого корниловского мятежа хорошо освещены в историографии [231]. В то же время заслуживает внимания и точка зрения некоторых зарубежных исследователей, таких как Дж. Мунчи, М. Хильдермайер, о том, что его причины полностью все еще не выяснены [232].
Выступление генерала Корнилова, в значительной степени ускоренное и отчасти даже спровоцированное некоторыми политическими авантюристами [233], началось в ночь с 26 на 27 августа. Корнилов объявил, что берет власть в свои руки. Командующий Петроградской армией генерал-лейтенант А.М. Крымов получил его приказ о немедленном движении частей на столицу, «...занять город, обезоружить части Петроградского гарнизона, которые примкнут к движению большевиков, обезоружить население Петрограда и разогнать Советы» [234].
В это время вверенные генералу Крымову части были рассредоточены на значительном расстоянии друг от друга. Большинство полков 1-й Донской казачьей дивизии находились еще в г. Пскове, а ее передовые эшелоны подходили к Луге. Авангард Кавказской туземной дивизии достиг станции Дно. Составы Уссурийской конной дивизии стояли около Великих Лук и Новосокольников. Ближайшие к Петрограду части стояли в 200—250 км от него, дальние – в 600 км. Если не принимать во внимание отдаленное расположение военных частей, выполнение приказа Корнилова осложнялось рядом причин организационного характера: отсутствием постоянной связи со Ставкой, продолжавшимся переформированием всех соединений в Петроградскую армию, а Кавказской туземной дивизии одновременно и в корпус, а также сугубо техническими сложностями движения по железной дороге столь большого количества кавалерийских войск [235].
В планах мятежного генерала одно из ведущих мест отводилось казачьим полкам, шедшим в авангарде брошенных на Петроград войск. Он рассчитывал привлечь казаков к активному участию в выступлении «...помня поддержку, которую ему оказывали ответственные казачьи организации» [236]. Незадолго до мятежа Совет Союза казачьих войск, войсковые атаманы, правление казаков Юго-Западного фронта и другие казачьи организации открыто поддержали действия главковерха по наведению порядка на фронте и в тылу [237]. К тому же казачьи части продолжали оставаться верными командованию, сохраняя порядок и дисциплину в своих рядах. Корнилов не без основания надеялся на их поддержку и беспрекословное исполнение любых приказов.
В день своего выступления главнокомандующий русской армией обратился к казакам с особым воззванием [238] и отправил телеграмму атаману А.М. Каледину с предложением поддержать его действия [239]. 29 августа следует новая телеграмма Корнилова в Новочеркасск, в которой говорилось о необходимости координации действий [240]. Мятежная Ставка Верховного главнокомандующего по прямому проводу запрашивает начальника войскового штаба в Новочеркасске, верно ли сообщение о том, что Каледин с казаками отрезает Москву, но получает отрицательный ответ [241]. На Дон посылаются два представителя Корнилова «с просьбой надавить» [242].
Интересно поведение в это время руководства и членов Совета Союза казачьих войск, которым командующий Петроградским военным округом сообщил о возникшем «...между Временным правительством и Верховным главнокомандующим конфликте» [243]. Сразу же состоялось экстренное заседание Совета Союза, на котором были обсуждены текущие события и принята резолюция, не содержавшая никаких конкретных заявлений. К А.Ф. Керенскому отправляется делегация, предложившая посредничество Совета Союза казачьих войск в «урегулировании отношений между правительством и главнокомандующим» [244]. Такой демарш преследовал две цели. Во-первых, члены Совета Союза хорошо понимали, что их открытое выступление в поддержку действий Корнилова не оказало бы существенного влияния на успешный исход дела, поскольку никакими реальными силами они не располагали. Привлечение к участию в выступлении 1-го, 4-го и 14-го Донских полков было весьма и весьма проблематично и значительных шансов на успех не имело. Да и открытое заявление о солидарности с корниловским движением полностью бы раскрыло крайне правую, а по терминологии того времени – реакционную и контрреволюционную, политическую направленность высшего органа Союза казачьих войск страны. Во-вторых, они до самого последнего момента рассчитывали на то, что Корнилов и Керенский все же смогут договориться и возникший конфликт будет исчерпан к обоюдному удовлетворению.
