При этом высокие государственные мужи, кажется, совершенно не понимали, что принцип «кормления» и скудная оплата чиновничьей службы делают коррупцию неизбежной. Время от времени правительство показательно карало каких-то отдельных лихоимцев – из тех, кто не имел сильных покровителей. Но что можно было сделать, скажем, с царским тестем?
Системные мероприятия по борьбе со взяточничеством выглядели довольно жалко. Например, вышел запрет воеводам рассматривать жалобы, поданные на них самих. Разбирать такие дела должен был воевода соседнего города. Нечего и говорить, что соседи быстро находили взаимопонимание по принципу «рука руку моет». Или появлялось постановление, по которому дворянина не могли назначить воеводой в родные края. Это, конечно, несколько увеличивало срок, необходимый для налаживания системы поборов, но приученные к взяткодательству местные жители быстро помогали новому человеку освоиться. Царские советники пробовали искоренить традицию многочисленных полуузаконенных подношений – «въезжих» (по случаю назначения), «хлебных», «праздничных», «месячных» и прочих, но решить проблему коррупции указами никому и никогда не удавалось. Подарки просто меняли свое название, и всё оставалось по-прежнему.
Историк Соловьев сочно описывает, как воспринималось тогдашним служивым человеком назначение в воеводы: «Рад дворянин собираться в город на воеводство – и честь большая, и корм сытный. Радуется жена: ей тоже будут приносы; радуются дети и племянники: после батюшки и матушки, дядюшки и тетушки земский староста на праздниках зайдет и к ним с поклоном; радуется вся дворня – ключники, подклетные: будут сыты; прыгают малые ребята: и их не забудут; пуще прежнего от радости несет вздорные речи юродивый (блаженный), живущий во дворе: ему также будут подачи. Все поднимается, едет на верную добычу».
Привычки русской бюрократии поражали приезжих иностранцев, которые с трудом усваивали правила местной жизни.
Бравый шотландский вояка Патрик Гордон, нанявшись на московскую военную службу, страшно удивился, когда ему не выплатили положенных по договору денег. Бедняга не знал, что по неписаному правилу он должен «поклониться» чем-нибудь исполнителям, иначе ничего не получит. Гордон негодовал, скандалил, ходил жаловаться начальствующему боярину. «…Когда и после повторного ходатайства и приказа мы не добились удовлетворения, я в третий раз отправился к боярину и весьма откровенно заявил, что не знаю, кто же обладает высшей властью, он или дьяк, ибо тот не повинуется стольким приказаниям. При этом разгневанный боярин велел остановить свою карету (он собирался выезжать из города в свое поместье), вызвал дьяка, схватил его за бороду и встряхнул раза три-четыре со словами, что, если я пожалуюсь снова, он велит бить его кнутом». Но дьяку таскание за бороду было нипочем, шотландец все равно ничего не получил. Наконец нашлись добрые люди, объяснили дураку что к чему, и Гордон принял правильное решение. «Я угостил всех стряпчих Иноземского приказа за праздничным столом и преподнес каждому, согласно их чинам, подарок соболями – одним по паре, другим по одному. Этим я снискал большую их доброжелательность; впоследствии они весьма меня уважали и всегда были готовы дать ход любому из моих дел в приказе». Так Патрик Гордон обрусел и научился жить по-московски.
Еще смешнее злоключения француза Фуа де Невилля, ездившего в Москву с поручением от польского короля. Выполнив задание, Невилль обнаружил, что не может уехать – на возвращение требовалась специальная бумага. Дипломат долго не мог понять, в чем дело. Потом узнал, что принято давать дьяку, выдающему разрешение, сто золотых. Дипломат пишет: «Я говорил с ним очень гордо и смело (нужно гордо говорить с московитами, если хочешь встретить хорошее обращение), подчеркивая все время, что права человека ущемлены в моем лице и что я вижу, что польский король был плохо осведомлен, когда уверял меня, давая мне это поручение, что московиты уже более не варвары, что мне настолько досадно находиться среди них, что я хотел бы, чтобы он позволил мне выкупить свою свободу за деньги». Упоминание о загадочных «правах человека» так сильно напугало дьяка, что он денег не взял, но и потребной бумаги не дал. Француз еле выбрался из Москвы – лишь после того, как дошел с этой пустой формальностью до самого верха.
Таким образом, по части коррумпированности русский семнадцатый век мало чем отличался от шестнадцатого.
Зато произошли важные перемены в той сфере, по которой определяется зрелость государства: в России наконец возникла единая система законов, охватывающая все стороны жизни.
Потребность в этом ощущалась уже очень давно. Судебник 1497 года безнадежно устарел, как и следующий судебник 1550 года; их все время приходилось дополнять указами по каким-то частным случаям. Все это приводило к несказанной путанице. Большая страна без национального кодекса жить уже не могла.
Поэтому одним из первых шагов нового царствования, сразу после падения никчемного временщика Морозова, стало создание комиссии по подготовке свода законов. Возглавил этот комитет князь Никита Иванович Одоевский.
16 июля 1648 года царь объявил о великом начинании – устроить так, чтобы «Московского государства всяких чинов людям, от большего до меньшего чина, суд и расправа была во всяких делах всем равна».
Работа велась очень быстро. Были изучены все существующие законы и указы, из них отобраны не утратившие актуальности, а отсутствующие, но необходимые написаны заново. Уже в январе 1649 года кодекс был представлен Земскому собору на утверждение. Принятый этим представительным органом свод получил название «Соборного уложения».
Документ состоял из 25 глав, поделенных почти на тысячу статей. По очередности этих установлений можно судить об иерархии тогдашних приоритетов.
Начинается «Уложение», естественно, с защиты веры и царской чести. Сразу после этого идут статьи, оберегающие казенный интерес: об ответственности за подделку царских грамот и денег. Затем декларируется запрет на въезд и выезд из страны без специального разрешения («А буде кто поедет в которое государьство без проезжия грамоты, и быв в ином государьстве приедет в Московское государьство, а иной кто учнет на него извещати…. и по тому извету про того, кто ездил в иное государство без государевы проезжие грамоты, сыскивати всякими сыски накрепко»). Лишь после этого следует глава о воинской службе. Предлинное постановление о запрете местных пошлин на проезд через мосты и переправы (важное для торговли) дается раньше, чем излагаются основы судопроизводства, земельные отношения и уголовные наказания. В самый конец отнесены статьи о стрельцах и казаках, а замыкается кодекс правилами винной торговли.
Впрочем, уложение 1649 года лишь дало толчок законотворческой деятельности, продолжавшейся и в последующие годы. Всего при Алексее Михайловиче было издано не менее шестисот уставов и законов, часто дополнявших или разъяснявших друг друга.
К числу главных относятся те, что еще неразрывнее прикрепили крестьян к земле (срок давности по сыску беглых отменялся), а посадских к месту жительства. Новоторговый устав 1667 года, введенный по инициативе Афанасия Ордина-Нащокина, несколько облегчал положение русских купцов, вводя единую продажную пошлину и запрещая иностранным коммерсантам торговать между собой без русских посредников.
Принятие «Соборного уложения». Н. Некрасов
Никаких принципиальных новшеств в государственное устройство страны все эти законы не вносили. Формально Россия продолжала оставаться абсолютной монархией, в которой власть царя ничем не ограничивалась. Первые Романовы привлекали к решению государственных вопросов Боярскую думу и Земский собор не потому, что это предписывалось законом, а потому что так сложилось традиционно.
Россия обзавелась «Соборным уложением» и несколькими сотнями дополнительных законов, но юридически так и не вышла за пределы все той же «ордынской» модели.
Экономическое состояние России в этот период прежде всего определялось внешней политикой государства – украинской экспансией и чередой последующих войн. Казна не могла покрывать огромные расходы за счет обычных поступлений и компенсировала дефицит дополнительными поборами с населения, и так очень небогатого.
Чрезвычайный военный налог все время возрастал: сначала брали двадцатую деньгу, потом десятую и дошли до пятой, то есть до 20 процентов. Помимо денежной подати существовало множество обременительных повинностей, разорявших народ. Для снабжения войск был введен натуральный налог продовольствием, у крестьян брали лошадей и подводы, сгоняли людей на дорожные и крепостные работы.
