в музее на Волхонке и в Эрмитаже. В начале двадцатого столетия по рисункам Виктора Васнецова, воссоздавшего старые архитектурные подробности, был сооружен фасад, и Третьяковская галерея приобрела вид, который знает весь мир. «Единственный адрес мне, да и всем мало-мальски думающим русским художникам известный, один - это: Лаврушинский переулок», - так в свое время писал Павлу Третьякову Крамской.
Немного о том, как оценивали современники личность собирателя-исполина. В. В. Стасов, на глазах у которого прошла жизнь Павла Михайловича, писал в некрологе: «Третьяков умер знаменитым не только на всю Россию, но и на всю Европу. Приедет ли в Москву человек из Архангельска или из Астрахани, из Крыма, с Кавказа или с Амура, - он тотчас назначает себе тот день или час, когда ему надо, непременно надо идти в дальний угол Москвы, на Замоскворечье, в Лаврушинский переулок, и посмотреть с восторгом, умилением и благодарностью весь тот ряд сокровищ, которые накоплены были этим удивительным человеком в течение всей его жизни».
В. ТРОПИНИН. ПОРТРЕТ СЫНА.
Все знавшие близко Павла Михайловича отмечают его исключительную работоспособность, скромность и обязательность. С точностью часового механизма появлялся он в залах, тщательно осматривал состояние картин, заставлял неутомимо воевать с пылью и копотью, наблюдал - даже ночью - за поддержанием блага-приятной температуры, принимал постоянно новые и новые меры к улучшению коллекции и размещению полотен. Он вникал во все мелочи! В личном быту «русский Медичи» [1] (так называли его художники) был предельно неприхотлив и всем яствам предпочитал пищу простую - щи да кашу.
[1 Медичи Лоренцо Великолепный (1449 - 1492), итальянский поэт и государственный деятель, правитель Флоренции. Меценат, покровительствовал поэтам и художникам.]
Обильные обеды устраивал только тогда, когда к нему в гости приходили художники. Павел Михайлович любил с ними разговаривать, спорить о живописи, но не потакал их богемским наклонностям. Если же даровитый человек попадал в беду, Третьяков старался ему помочь. Для вдов и сирот художников выстроил Павел Михайлович удобный дом с бесплатными квартирами. Долгожданными и желанными для мастеров были приезды Третьякова, носившие характер «сбора плодов». Михаил Васильевич Нестеров вспоминал: «Бывало в декабре… начнутся паломничества Павла Михайловича по мастерским, по квартирам, комнатам, «меблирашкам», где проживал наш брат художник… Выходил высокий, «старого письма» человек, приветливо здоровался, целуясь, по московскому обычаю, троекратно с встречавшим хозяином, и, приглашаемый им, входил в мастерскую… Начинал свой объезд Павел Михайлович со старших - с В. М. Васнецова, Сурикова, Поленова, Прянишникова, Влад. Маковского, потом доходил и до нас, младших: Левитана, Архипова, меня, К. Коровина, Пастернака, Аполлинария Васнецова и других».
А. ВЕНЕЦИАНОВ. ЗАХАРКА.
Каждый год оставлял Павел Михайлович дела на два месяца и уезжал изучать европейские живописные собрания. Таким образом, стал московский собиратель одним из самых знающих в стране людей, судящим о картинах и художниках с полным пониманием. Третьякова не могли сбить с толку всевозможные газетные нападки на живописцев - у него всегда было собственное мнение, личностный взгляд на сущность и значение дела, которому он отдался целиком. «Я стою за национальное искусство, - писал Третьяков в 1877 году, - я думаю, что искусство и не может быть никаким иным, как национальным. Нигде и никогда другого искусства не было, а если существует так называемое общечеловеческое искусство, то только в силу того, что оно выразилось нацией, стоявшей впереди общечеловеческого развития. И если когда-нибудь, в отдаленном будущем, России суждено занять такое положение между народами, то и русское искусство, будучи глубоко национальным, станет общечеловеческим».
Пророчество Третьякова сбылось: картины, собранные Павлом Третьяковым, год от году завоевывают любовь миллионов, и не только в Москве, но и на многочисленных выставках, устраиваемых в крупнейших зарубежных художественных музеях - в Риме, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Токио… Все симпатии Третьякова были обращены к реалистическому искусству. Особенно любил он передвижников - это и определило общественную и художественную роль галереи.
А. ИВАНОВ. ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА НАРОДУ.
Будь Павел Третьяков и семи пядей во лбу, он не смог бы составить столь полное, с исключительным художественным чутьем собрание картин, если бы не окружил себя даровитыми и знающими людьми. Так, начиная с 70-х годов Павел Михайлович значительные приобретения производил с участием Ивана Крамского, самого философичного из передвижников. Деятельное участие в делах галереи принимали Валентин Серов и Илья Остроухое; последнему довелось стать многолетним и наиболее удачливым попечителем Третьяковского собрания. Оценки Остроухова были непререкаемы среди живописцев, являя высший суд. Сам отличный художник, автор знаменитой картины «Сиверко», Остроухое собрал в своем доме, в Трубниковском переулке, исключительную коллекцию икон, составляющую ныне ядро отдела древнерусской живописи в Третьяковской галерее. Влияние Ильи Остроухова на московскую художественную жизнь было глубоким и разносторонним. Всем были известны его старые связи с кругом художников, группировавшихся вокруг старого дома в Абрамцеве, где с успехом творили Василий и Елена Поленовы, Рерих, Васнецов, Врубель… В новой Москве ближайшим юным другом Остроухова был прозаик Леонид Леонов, заявивший о себе «с младых ногтей» благоуханной прозой.
Теперь, когда залы Древней Руси пользуются особым вниманием посетителей, когда многоязычный обмен фразами не умолкает перед творениями старых мастеров, нельзя не вспомнить Илью Семеновича Остроухова, чей вкус и глаз сослужили великую службу родному искусству, сделав полузабытые некогда «черные доски» всеобщим достоянием, художественной радостью.
После смерти Павла Третьякова дело его попало в надежные руки Остроухова. Московская галерея стала любимейшим местом, где побывать стремился каждый. Примечательно, что Н. К. Крупская вспоминала, как В. И. Ленин, находясь в эмиграции, «подобрал» у знакомых «каталог Третьяковской галереи» и «погружался в него неоднократно». Естественно, что интерес к полотнам, отношение к живописцам менялось с годами. В. Д. Бонч-Бруевич свидетельствует о восприятии картин, которое существовало в предреволюционные годы: «Еще нигде не описаны те переживания революционеров, те клятвы, которые давали мы там, в Третьяковской галерее, при созерцании таких картин, как «Иван Грозный и сын его Иван», как «Утро стрелецкой казни», как «Княжна Тараканова».
В конце прошлого века юноши в Сибири, на Урале, на берегах Днепра или Волги, мечтая о Москве, видели себя проходящими по бесконечным залам галереи братьев Третьяковых.
Первое обширное и последовательное художественное собрание в Москве послужило толчком к созданию на берегах Невы Русского музея. В Питере коллекции картин русских художников покупались государством, в Москве же всю эту работу вел Павел Третьяков, - вот что может сделать один человек, воодушевленный благородной
