их религиозные верования, составлявшие неотъемлемую часть римской цивилизации. Государство, проявлявшее терпимость ко всем верованиям, кроме христианства, из политических соображений поощряло культ императора. Провинциальные собрания не только стимулировали лояльность населения, но позволяли императору осуществлять более действенный контроль над наместниками. В Африке, начиная с Веспасиана, то есть значительно позднее, чем в других частях империи, каждая провинция имела свое провинциальное собрание (
concilium provinciale). Карфаген служил местопребыванием провинциального собрания Проконсульской провинции и резиденцией ее жреца (
sacerdos provinciae), избиравшегося на год аристократией провинции. Это был почетный пост, которого усиленно домогались. Апулей говорил, что его сан жреца равноценен жезлу маршала (
summus honos), и после избрания на свои личные средства устроил в столице пышные игры.
Культ императора, выражавшийся в процессиях, жертвоприношениях и священных трапезах, привлекал массы народу. Тертуллиан рисует живописную, пусть и не совсем беспристрастную картину народных увеселений, которыми сопровождались религиозные празднества в конце ΙI века. «Вот, поистине, великая дань уважения— расставлять на площадях очаги и ряды столов, устраивать пиры во всех кварталах, превращать город в харчевню, смешивать вино с грязью, бегать оравами и затевать драки да предаваться непристойностям и распутным утехам». Не слышатся ли в этих словах те же самые выражения, которые в наше время употребляют трезвенники для того, чтобы заклеймить увеселения пасхального понедельника (mouna) в некоторых городах Алжира?
Устойчивость туземных культов. Официальный культ — культ императора, к которому люди присоединялись лишь из желания повеселиться, не проникал в массы коренного населения. Римское господство не отразилось на распространении ливийского и пунического культов. Можно даже утверждать, что оно им благоприятствовало. Тысячи найденных вотивных предметов из терракоты, а также надписи и монеты не оставляют сомнения в том, что под именем Saturnus Augustus продолжал пользоваться почитанием не кто иной, как Ваал Хаммон, старец, восседающий на троне с серпом в деснице, и что покровительница пунического Карфагена Танит продолжала властвовать в образе Целестии, а может быть, и в новом обличии богини-кормилицы, дающей грудь ребенку.
Барельеф римской эпохи, обнаруженный в окрестностях Беджи, познакомил нас с именами некоторых туземных богов: Макурта, Макург, Вихина, Бонкор, Варсисима, Матила, Юна, индивидуальность которых, к сожалению, покрыта мраком неизвестности. Во всяком случае, продолжали существовать культы местных богов, духов, священных гротов, деревьев, гор, животных и даже культ людей, выражавшийся в почитании древних царей Берберии.
Аристократия, как правило, изменяла им ради римских богов: капитолийской троицы, Марса, покровителя: маслоторговцев Меркурия, Цереры и Вакха, Эскулапа, ведавшего горячими источниками, или же отдавала предпочтение восточным божествам — Исиде, Осирису, Митре. Народ, однако, оставался верен древним традициям. Почти все дошедшие до нас официальные знаки, почитания туземных богов исходили от перегринских общин. Подлинный культ носил индивидуальный или. семейный характер. Среди 1400 авторов посвящений отмечен лишь один государственный чиновник, несколько офицеров или солдат и небольшое число муниципальных магистратов — всего 60 имен и почти нет служащих администрации прокуратора. Все остальные — туземцы, люди без званий и права римского гражданства, и многие из них доказывали свое религиозное рвение усердным, с которым они предавались служению богам. На них влияние Рима было ничтожным. В отличие от муниципальной буржуазии, огромная масса берберов, верная своим традициям, не поддавалась ни римской религии, ни римской цивилизации.
Распространение христианства. В Берберии христианство попало на благодатную почву, так как аристократия была подготовлена к монотеизму философией, а народ — пуническим генотеизмом. Не удивительно, что оно получило быстрое распространение.
Ученые-богословы скорее с усердием, чем с убедительностью старались отнести начало христианской проповеди в Триполитании и Проконсульской провинции к апостольским временам. Немногие доказательства, которыми они могут оперировать, относятся к более позднему периоду, да и то малоправдоподобны. Возможно, христианство проникало через порты, главным образом через Карфаген, и находило своих первых приверженцев в синагогах. Оттуда оно быстро распространилось в глубь страны. Тертуллиан писал в 197 году: «Вы стонете, что число христиан ежедневно возрастает, поэтому вы вопите, что государство находится в блокаде, что христиане всюду — на полях, в крепостях, на островах. Вы скорбите, как о военном поражении, что всякий пол, всякий возраст и всякий, наконец, сан переходит к нам». Пятнадцать лет спустя он бросил проконсулу Африки реплику: «Нас великое множество, мы составляем почти большинство в каждой общине». Явное преувеличение адвоката христианства, к тому же еще и африканца, но оно не могло не иметь под собой определенных оснований. Бесспорным является и тот факт, что на карфагенском соборе в начале III века, первом упоминающемся в истории африканском соборе, присутствовало семьдесят епископов Проконсульской провинции и Нумидии во главе с епископом Агриппином.
Гонения. История христианской Африки начинается с 180 года сценами мученичества. Религиозный пыл берберов непрерывно давал преследователям все новые и новые жертвы. «Африка, — писал Августин, — полна трупов святых мучеников». Конечно, на мятежных и непокорных берберов репрессии обрушивались с особой силой. Рим, терпимо относившийся ко всем верованиям и легко допускавший, чтобы евреи воздерживались от отправления культа императора, безжалостно боролся с организациями, которые мы назвали бы сегодня интернациональными. В силу как своих доктрин, так и вселенской концепции рождающееся христианство находилось по отношению к центральной власти в таком же положении, в каком оказываются революционные партии в странах, где правительства терпят их, пока они ограничиваются национальными рамками, но склонны относиться к ним с подозрением, как только их деятельность перешагивает границы. Государственные соображения, легко мирившиеся с иудаизмом в рамках империи, не допускали существования секты, которая являлась одновременно еврейской и космополитической, антимилитаристской и анархической.
Правительство было заинтересовано в увеличении числа отступников, а не мучеников. Оно не верило ни в гнусности, приписывавшиеся христианам, ни в преступления тайных обществ, иначе с отступничеством не прекращались бы преследования. Согласно правилу, установленному Траяном, члены враждебной обществу секты, не желающие выйти из нее, подлежали уничтожению, но преследовать их в случае доноса разрешалось только при соблюдении предусмотренных законом гарантий против клеветников. Большинство правителей только под давлением народных волнений вплотную приступало к гонениям на христиан. Тертуллиан во всеуслышание проповедовал свою веру, никогда не подвергаясь репрессиям. Святой Киприан отверг преимущества, которые ему сулили в случае отречения от веры. Во время судебных процессов — об этом повествует тот же Тертуллиан — наместники подсказывали обвиняемым спасительные ответы и предавали их казни только под давлением неистовствующей толпы.
Вряд ли на протяжении почти всего II века христианам Африки приходилось скрывать отправления культа и встречать препятствия при организации общин. Первые репрессии были вызваны инцидентом местного значения. 17 июля 180 года проконсул приказал обезглавить двенадцать христиан из небольшого городка Сцилли.
В 202 году, если верить «Истории Августов»,
