Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

30

Имена эти, напечатанные не совсем верно по-латыни, исправлены по хронике Бильского; а что Бильский, как современник похода, не ошибался, видно из того, что все эти имена включены Папроцким в книгу его «Panosza» etc.

Сказания украинских летописцев о Сверчовском, который у них переименован в Свирговского, а равно и напечатанная в «Запорожской старине» И. И. Срезиевского песня о нем, подлежат ещё разбору критики, которой предстоит много труда по очищению летописей украинских от вымыслов, а исторических песен от подделок.

Оржельский рассказывает, что после татарского набега 1575 года, послыиз русских провинций явились на сейме в трауре.

Рукоп. библ. Красинских в Варшаве, fol А. I. 4, л. 40.

Там же, л. 54.

Там же, л. 52.

Там же, л. 103.

Закон 1578 года о выбранцах напечатан в "Volumina Legum" кратко, и развит только в универсале Стефана Батория ко всем старостам и державцам, сохранившемся между рукописями варшавской библиотеки Красинских (fol. А. I. 4, л. 104—106). Писецкий, в своей "Chronica Gestorum" etc. (р. 44), говорит, что еще Сигизмунд-Август permiserat delectum fieri ex colonis villarum Juris Regii, ut nimirum vigesimus quisque colonus pedes militaret. Но "Volumina Legum", при повторении этого закона в 1590 году, приписывают его королю Стефану.

Рукоп. библ. Красинских в Варшаве, fol. А. I. 4, л. 297—8.

Указывать на изъятие из-под власти старост Сигизмундом-Августом в 1572 году, как на образование из них отдельной военной корпорации, нет основания, потому что Стефан Баторий находит их в прежнем положении, "пробует" пригласить их на королевскую службу и подчинить их черкасскому старосте.

Шляхтич, очутившийся крамарем, мелким торговцем, наймитом у простолюдина или хоть и у пана, но для чорной работы, или, наконец, ремесленником, терял герб и дворянство.

Предположение о непрерывности сношений оседлой шляхты с казаками подтверждается, между прочим, характеристическою речью адвоката княгини Острожской, произнесённою перед королем Сигизмундом-Августом в 1553 году. В этой речи князь Дмитрий Сангушко изображен пограничным преследователем татар. Когда татары бывали прогнаны оседлою шляхтою с одной стороны, а низовыми казаками с другой, у панов, подобных Дмитрию Сангушку, завязывалась игра с казаками в карты и кости, результатом которой был выигрыш не только отнятой у татар добычи, но и самих ордынцев, захваченных казаками в плен.

Так обозначен юго-восток Польского государства в мирном договоре с турками 1575 года.

В одном из примечаний указан случай сожжения и перепечатки 20-ти листов гербовника Папроцкого, неприятных некоторых магнатам, которых предки оказались бурмистрами краковскими. Книга „Panosza to iest Wyslawienie Panow ruskich“ никак не могла быть приятна панам польским, и по всей вероятности, они скупали экземпляры её по всей Польше для сожжения, как это было делаемо с радзивиловским переводом Библии, с некоторыми томами издания Догеля „Codex diplomaticus“ и другими книгами. Польская критика и в наше время относится к Папроцкому неблагосклонно. Оставляя без внимания положение его в обществе, она повторяет толки недовольных им совремеиников о его продажности, жажде корысти, низкопоклонничестве. Между темъ он, при своих скудных средствах, изъездил край, простиравшийся тогда на 250 миль, перерыл домашние, монастырские архивы и сохранил от забвения много исторических сведений, а когда недовольные его изысканиями паны принудили его бежать из отечества, та же любознательность заставила его странствовать по Силезии, Моравии, Богемии. Проработав так всю жизнь, этот любознательный человек умер в бедности, и только иностранец, современный ему богемский историк, Бальбинус, представил в истинном свете трудную роль его, как собирателя исторических сведений. (Miscellanorum Hist Regni Bohemiae decadis II, lib. I, p 107).

Игра слов между Матвеем и матушкиным сынком.

Хроника Писецкого доведена до 1648 года, но что это место было писано в начале XVII-го века, видно из его указаний на события 1614—1616 годов, как на только-что случившиеся. Я пишу Писецкий, а не Пясецкий потому, что он был русин и прозван по имени села Піски (т. е. пески); но, как слово піски противно духу польской фонетики (русинское слово пісок у них — piasek; піски—piaski), то поляки и переименовали Пісецкого в Пясецкие. Такой же случай (а их бесчисленное множество) представляет фамилия Писечинских в киевской Украине, переименованная в Пясечинских. История ревниво охраняет правду, как в крупных событиях, так и в самых дробных мелочах: жизнь дорога в каждом своем проявлении.

Обычай воспевать подвиги славных воинов и трогательные приключения военные был в те времена распространен в славяновенгерских землях и в самой Турции. Стрыйковский сообщает об этом, в качестве бывалого человека, следующие интересные подробности.

„... w Atenskim i naukami rozmaitymi i wojnami... slawnym miescie i w Sparcie... ten zwyczaj swiatobliwie zachowywano, iz ... po odprawieniu obrzedow pogrzebowi sluzacych tedy najstarsze i najzacniejsze xiaze z senatu przed zgromadzeniem ludu wszystkiego dluga i ozdobna rzecz czynilo o onego rycerza zasluzonych sprawach... i piesni o takich mezach skladano, ktore przy biesiadach i po ulicach pospolicie spiewywano, wychwalajac dzielnosc mezow pobitych. A ten zdawna slawnie wziety obyczaj i dzis w Greciej, w Aziej, w Franciej, w ziemi Multanskiej i Siedmigrodzkiej, w Woloszech, w Wegrzech i w inszych krainach zachowuja, jakom sie sam temu przypatrzyl i wlasnymi uszami nasluchal, iz pospolicie na kazdych biesiadach, a w Turczech na ulicach i na bazarach, pospolitych rynkach, zacnych ludzi dzieje skladnymi wierszami spiewaja, przy skrzypcach, ktore Serbskimi zowiemi, lutniach, kobzach i arfach, z wielka pociecha ludu pospolitego, xiazat i rycerzow zacnie przewaznych spraw sluchajacego. A u Turkow o najmniejszej potrzebie i bitwie z chrzescijany zaraz piesni ludzie na to z skarbu cesarskiego opatrzeni skladaja, jakoz i przy mnie w Konstantynopolu, gdy Tunis i Golete roku 1574 pod Hjszpany w Afryce wzieli, wszedzie po ulicach Tureckim i Slawianskim jczykiem i ubodzy w karwasserach, domach goscinnych, piekne piesni krzykliwym glosem o meznym dokazywaniu Janczarow szturmujacych i przewaznej swiatlosci Bassow, Sendziakow, Czauszow i Spachiow spiewali. Co tez i o Matiaszu walecznym krolu Wegierskim kroniki swiadcza, iz zawzdy przy stole miewal spiewakow i poetow, ktorzy historje mezow zacnych, jako przeciw Turkom pokazywali, wierszem po wegiersku ulozone spiewali, przy inszej muzyce, aby sie zolnierze jego tym wiecej do cnoty zapalali, spodziewajac siк, ize tez tak o nich miano spiewazc z wietszym pozytkiem i uczciwoscia niz u nas sprosne ryfmy huczac za kuflem”. (Kronika Polska, Litewska etc., poswiecenie.)

См. в приложениях к I-му тому думу: Про Олексия Поповича.

Вообще cоль добывалась украинцами с болышими затруднениями. С одной стороны доставляли ее московские люди на свой рубеж для торговых сделок с «людьми польскими и литовскими», с другой — возили соль из Покутии за 80 или за 100 миль, как об этом упоминает Боплан.

Книга Дальрака, без имени автора, напечатана в Париже и в Амстердаме под заглавием «Les Anecdotes de Pologne ou Memoires secrets du Regne de Jean Sobieski». Следующее место в ней характеризует казаков и отношение к ним Яна Co6еcкого: «Je ne puis oublier une particularite qui fera encor mieux connaitre le caractere de cette milice sauvage. Un Cosaque revint un soir de parti avec un Turc pris de la facon que j’ai dit (добыл языка); il le poussa dans la tante du Roy, de meme qu’on jetteroi а terre un ballot, et fut ensuite chez le Tresorier pour recevoir sa recompense; apres quoi il retourna а la porte de la Kotar (палатка), qu’il entr’onvrit en passant la tete, pour remercier le Roy en ces termes Jean, on m'a paye. Dіеu te le rende et bonne nuit».

Папроцкий, знавший запорожцев до ссоры их с правительством, пишет: «Wielki dostatek miewaia, czasem w swem woysku, bo ze wszystkich stron do nich siodlacy wioza, a oni im pіaca konmi, woly a innemi dobytki, tez pieniedzmi». (Ogrod krolewski).

Ласота, в своем дневник („Tagebuch von Erich Lassota von Steblau“) так описал, в 1594 году, окрестности подольских Прилук: „Прилуки, замок и большой новый, окруженный тыном город п. Збаражского, с 4.000 домов (fewerstädten, очагов), при речке Десиице, 3 мили. Nota: Город этот лежит в обширной и весьма плодородной равнине, где разбросано большое число странных домов с амбразурами (mitt schieszlöchen), в которых домах крестьяне, в случае внезапного нападения татар, спасаются и находят для себя защиту. Но, так как этим нападениям они подвергаются очень часто, то каждый из них, отправляясь в поле, несет на плечах свою рушницу (Handtrohr) и прицепляет к боку саблю или тесак“.

В измерении саблею надобно искать объяснения таких загадочных мест в «Volumuna Legum», как пожалование на реке Суле Александру Вишневецкому тех самых земель, которые были пожалованы Стефаном Баторием какому-то Байбузе. К имени Байбузы не прибавлено обычного эпитета urodzony, означающего шляхетское достоинство, и сказано, что он уступил свое право Вишневецкому, — добровольно ли?.. В московской Руси случалось, что получивший на бумаге пожалование в тысячу „четвертей“, на деле пользовался только двумя или тремя сотнями, так как каждый должен был сам выискать свободное, не пожалованное еще никому, место, переведаться с разными байбузами и утвердить его за собою документально. Такой случай был с воеводою XVII века Даудовым, о котором интересное в разных отношениях исследование Н. Н. Селифонтова помещено в 5-м вылуске „Летописи Занятий Арх. Коммиссии.“