Тимоша рядом с Розенлиндтом неспешно и важно поднимался навстречу старому канцлеру. Поравнявшись с ним, Тимоша снял шляпу, низко поклонился и дважды повел шляпой перед собою, как делали это послы из европейских стран, встречаясь с Хмельницким.
Старик важно склонил седую голову и, встав слева от Тимоши Розенлидт шел справа, медленно двинулся вперед через анфиладу больших, роскошно отделанных и изысканно обставленных комнат. Они остановились перед высокой резной дверью, около которой в сверкающих кирасах и касках замерли два алебардщика, стоявший в ожидании их герольд и ещё один пестро разодетый лупоглазый мужчина огромного роста и необъятных размеров в груди и в поясе. Великан распахнул дверь и, ударив в пол высоким серебряным жезлом, трубным голосом воскликнул: "Ее королевское величество Христина Ваза!"
Канцлер и секретарь по иностранным делам, едва перешагнув порог, остановились, а Тимоша прошел вперед и будто сквозь туман увидел молодую, красивую женщину со спокойным любопытством глядевшую на него. У женщины была нежная белая кожа, голубые глаза и капризно оттопыренная нижняя губа.
Тимоша трижды помёл перьями перед молодой красавицей и, сделав вперед ещё один шаг, опустился на левое колено.
Протянув королеве верительную грамоту князя Ракоци, он посмотрел ей в глаза и увидел, что Христина, ласково улыбаясь, поднимается с кресла и, шагнув вперед, берет протянутый ей свиток.
- Встаньте, князь, - проговорила Христина по-латински и протянула Тимоше руку для поцелуя. Коснувшись губами пальцев королевы, Тимоша, продолжая стоять на одном колене, на латинском же языке ответил, что он счастлив видеть королеву, слава которой не знает границ. Мне довелось испытать многое, - добавил он, - но выполнять столь приятное поручение, как сегодня, приходится впервые в жизни.
Христина улыбнулась ещё более ласково. Королеве часто приходилось слышать льстивые слова, но такой неподдельный восторг, какой послышался ей в словах трансильванского посла, она давно уже не встречала.
- Встаньте, князь, - певуче повторила Христина и, подав Тимоше руку, как бы помогла ему встать. Затем обратившись к Оксеншерне и Розенлиндту, сказала:
- Проходите, господа, и устраивайтесь поудобнее.
Жестом гостеприимной хозяйки она указала на круглый стол с поставленными вокруг мягкими стульями. Тимоша отодвинул один из стульев и Христина, благодарно ему улыбнувшись, первой села за стол. Вслед затем сели Оксеншерна, Розенлиндт и - последним - Тимоша.
Деликатность трансильванского посла была замечена всеми. Обворожительно улыбаясь, Христина сказала:
- Не скрою, князь, что в Стокгольме есть люди, распространяющие о вас крайне нелепые слухи. Они утверждают, что вы родились в семье простолюдинов и носите княжеский титул не по достоинству. Признаюсь, что до встречи с вами я не была уверена в их неправоте. Теперь же едва ли найдется человек, которому удалось бы убедить меня в вашем неблагородном происхождении.
- Благодарю вас, ваше величество, - тихо ответил Тимоша, скромно потупив взор. - Я действительно долго жил среди простых людей и надеюсь, что преуспел бы больше, если бы в юности рядом со мною были мои родители князь и княгиня Шуйские. Однако я рано остался сиротой, мое происхождение долго оставалось для меня тайной, и лишь в десятилетнем возрасте я узнал от воспитывавшего меня архиепископа, что мой дед был русским царем, а отец наместником Перми Великой. Когда мне стало известно истинное мое происхождение, отец нынешнего русского царя уже четырнадцать. пет занимал престол моего деда, умершего в польской тюрьме. Я не смел называть себя моим настоящим именем и носить принадлежащий мне по праву рождения княжеский титул, ибо трусливый и подозрительный царь обязательно казнил бы меня или заточил в подземелье, сознавая, что мои права на московский престол не менее основательны, чем его.
Я таился, страшась смерти, а затем бежал за пределы Московии, спасая жизнь и свободу. И уже здесь, вдали от недругов, желавших моей гибели, я решил добиться справедливости и возвратить престол, незаконно отнятый у моей семьи.
- Князь обращался за помощью к разным государям, - вступил в разговор Розенлиндт. - Он искал поддержки в Польше - у короля Владислава, затем в Турции, но эти попытки оказались тщетными.
- Гетман Украины и князь Трансильвании более всего прониклись сочувствием к планам князя Шуйского, ваше величество, - сказал канцлер Оксеншерна. - Они прислали князя с просьбой о заключении между тремя нашими странами военного союза, направленного против Речи Посполитой.
Кроме того, канцлер Украины Иван Выговской просит разрешить князю Шуйскому поселиться в Шведской Прибалтике - в Ревеле или Нарве - и при случае выступить к Новгороду или Пскову, если в одном из этих городов снова произойдет восстание горожан, как это случилось прошлым летом.
- Вы хотите, князь, воспользоваться недовольством горожан, для того чтобы с их помощью овладеть затем московским престолом? - спросила королева, строго, без тени улыбки глядя в лицо ему.
Тимоша заметил происшедшую в ней перемену и в тон ей - сухо и коротко - ответил:
- Да, ваше величество.
- Династические распри - сложное дело, - сказала Христина. - В них, как и во всех прочих распрях и баталиях, побеждает не тот, кто прав, а тот, кто силён. Если вы, князь, соберете вокруг себя государей, которые все вместе окажутся сильнее московского царя Алексея - вы выиграете. Если нет проиграете. Вы или обретете корону, или потеряете голову.
- Жребий брошен, ваше величество, - ответил Тимоша. Королева встала.
- Ну что ж, будем надеяться, что сегодня мы беседовали с гиперборейским Цезарем.
Христина вышла из-за стола и, позволив Тимоше взять себя под руку, пошла к двери. У порога она остановилась, протянула руку для поцелуя и поплыла к столу, за которым, ожидая её, стояли Оксеншерна и Розенлиндт.
Отвесив прощальный поклон, Тимоша попятился и вышел за дверь.
- Так выходят татарские послы из дворца султана, - усмехнулась Христина и, обращаясь к двум стоящим перед нею дипломатам, сказала;
- Ну, каков московит, господа? Что будем делать с этим новоявленным Дмитрием?
- Я думаю, - сказал Розенлиндт, тяжко роняя слова, - князь Шуйский должен получить нашу поддержку. Короне Швеции выгодно иметь на своей стороне грозный противовес царю московитов.
- Я согласен с Розенлиндтом, - проговорил Оксеншерна, - тем более, что пока князь Шуйский не просит ничего, кроме разрешения поселиться в Ревеле или Нарве.
- Хорошо, - согласилась Христина. - Отправьте его в Ревель под наблюдение вашего племянника Эрика Оксеншерны. Пока Эрик - губернатор Эстляндии, нашему русскому другу нечего будет бояться царских соглядатев.
* * *
Узнав о состоявшейся во дворце аудиенции, Головнин снова потребовал выдачи Анкудинова у Розенлиндта и Оксеншерны, но получил заверения, что ни секретарю, ни канцлеру не известно, о ком идет речь, так как посланец Семиградского князя Ракоци, передав привезенные письма, сразу же уехал скорее всего обратно в Трансильванию и вообще трудно сказать, о том ли человеке идет речь, которого имеет в виду русский посол.
Когда Герасим Головнин вторично потребовал выдачи Анкудинова, тот был ещё в Стокгольме. Сразу же после аудиенции у Христины Анкудинов написал Косте "повелительной лист" и, отыскав в Стокгольме русский корабль, передал "лист" купцу Василию Подлубскому, следовавшему в Нарву.
"Любезной друг мой, Константин Евдокимович! - писал Тимоша. - Как только получишь от меня сей лист, то немедля поезжай в Ревель и там отыщи рухлядь, которая из Стокгольма привезена. Оставь сию рухлядь в надежном месте, а потом отыщи в Ревеле же Бендиса фон Шотена и сделай что мною написано в листе, оставленном у вышеозначенного Шотена.
В Ревеле же живет Лоуренс Номере и тот Номере отправит тебя в Стокгольм. Сделай сие немедля и поспешай ко мне, ибо я жду тебя для важного дела. Князь Иван Шуйский".
Тимоша надеялся, что он спокойно дождется Костю, но жизнь рассудила иначе - Розенлиндт после вторичной встречи с Головниным велел Анкудинову немедленно покинуть Стокгольм и с первым же кораблем отплыть в Ревель.
...Тимоша ушел от любезного Ивана Пантелеевича с тяжелым сердцем и великим недоумением.
Хоть и улыбался королевский секретарь не менее прежнего и голосом ласкал - будто в церковном хоре пел, была у него в глазах холодная пустота. И нельзя её было скрыть, хоть опусти очи долу, хоть ладонью прикрой.
- Надобно тебе, князь Иван Васильевич, к московскому рубежу поближе быть, - тихо и просительно говорил Розенлиндт. В Стокхольме жить тебе опасно - царские соглядатаи по проторенной дорожке вновь придут к твоему двору, и если не выкрадут, то убьют тебя. А мне, истинному твоему другу, весьма того не хочется.
Тимоша хотел было Розенлиндта спросить: "А в Ревеле легче будет мне от царских убийц оберегаться?" - да подумав, спрашивать не стал: ясно, что ненадобен он Розенлидту в Стокгольме, а потребен в Ревеле. А почему - о том самому нужно будет догадываться.
