Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

В Риме Помпей уже заставил избрать консулом на 60 г. своего генерала Луция Афрания, дав ему в коллеги Квинта Метелла Целера, свояка Клодия, но он все еще откладывал свой триумф, чтобы дать время завоеванным сокровищам прибыть из Азии. К концу сентября все было готово, и 29 числа процессия медленно тронулась по Аппиевой дороге. Впереди несли две громадные таблицы с перечислением предприятий Помпея и указанием, что податями с новых провинций он поднял годовой доход республики с 50 до 80 миллионов драхм.[638] За этими таблицами тянулась нескончаемая процессия колесниц, нагруженных доспехами, шлемами, носами кораблей пиратов; потом мулы, обремененные золотом, которого завоеватель внес в казначейство до 60 миллионов; далее искусно расположенная чудная коллекция драгоценных камней Митридата; затем похищенные драгоценные предметы, каждый на особой колеснице: игральный стол из двух громадных драгоценных камней, три великолепных ложа, постель из массивного золота, подарок царя иверов; тридцать пять жемчужных повозок; девять огромных сосудов для украшения стола из золота с драгоценными камнями; три колоссальные золотые статуи Минервы, Марса и Аполлона; небольшой храмик муз, украшенный жемчугом и увенчанный часами; постель, на которой спал Дарий, сын Гистаспа; трон и скипетр Митридата; его серебряная статуя, его колоссальный бюст из золота; серебряная статуя Фарнака; бюст Помпея, украшенный драгоценными камнями работы искусного восточного художника; удивительные тропические растения, в том числе черное дерево. Целые часы двигалась процессия из чудесных сокровищ последнего эллинистического монарха Азии по узким улицам Рима перед глазами бесчисленной шумящей толпы, терпеливо переносившей солнце, пыль, тесноту, долгие перерывы длинного кортежа, не утомлявшейся зрелищем все новых предметов, ожидавшей все более удивительных и приветствовавшей восклицаниями, криками и аплодисментами вещи наиболее странные или удивительные. Особенно блестели глаза женщин при виде такого количества столь блестящих и столь больших драгоценных камней.

На следующий день, день рождения Помпея, вели живую добычу: сперва длинные вереницы пленных всех стран от пиратов до арабов и евреев, все на свободе и без цепей; это была живописная этнографическая картина, представлявшая неисчислимое разнообразие народов, над которыми Рим распространил свою власть. Потом шла толпа князей и заложников, два знаменитых вождя пиратов, сын Тиграна, который, поссорившись с Помпеем, возмутился и был лишен Софены, семь сыновей Митридата, Аристобул с сыном и двумя дочерьми, многочисленные иверские и албанские вожди; далее большие картины, изображавшие важные моменты экспедиции, например, бегство Тиграна или смерть Митридата; потом странные идолы варваров. Наконец, ехал триумфатор на украшенной жемчугом колеснице; он был одет в тунику, по преданию, носившуюся Александром Великим; его сопровождала блестящая свита конных и пеших легатов и трибунов.[639] Однако наиболее удивительной вещью, возвысившей гордость италийцев и заставившей их считать себя первой из всех наций, было то, что по окончании процессии триумфатор, раздвинувший, по его словам, границы империи до конца мира, снял костюм Александра и скромно вернулся в качестве простого гражданина в отцовский дом.

Но вскоре после праздника, в конце 61 и начале 60 г. снова разразились несогласия. Помпей все еще желал примириться с консерваторами и с этой целью просил у Катона, по рассказам одних — двух племянниц, по словам других — двух дочерей, чтобы на одной жениться самому, а другую выдать замуж за своего старшего сына.[640] Судьба Цезаря никогда не подвергалась большей опасности. Но непримиримый Катон отказал. Он не хотел мешать общественные дела с частными и не доверял обращению этого старого перебежчика консервативной партии. Что касается маленького реакционного мирка, то он был слишком обозлен, и теперь, не боясь более Помпея, распустившего свою армию, мечтал только отомстить за себя. Поэтому консервативная партия отвечала на все попытки Помпея яростными нападениями. Когда он просил сенат утвердить сделанные им на Востоке распоряжения, против этого тотчас же восстали многие сенаторы. Красс и Лукулл сделали это из мести за себя, Катон и консервативная партия — чтобы подорвать его кредит у восточных царей, а может быть, и для того, чтобы подвергнуть опасности огромные суммы, ссуженные Помпеем этим царям.[641]

Новые доходы и употребление, которое из них должно было сделать, явились второй, не менее важной причиной раздора. Помпей внес разумное предложение дать часть этого поступления солдатам, купив им земли в Италии, а остальной Италии оказать благодеяние, отменив ввозные пошлины. Роспуск солдат, только что произведенный Помпеем, был, вместе с роспуском солдат Суллой, самым многочисленным из всех с тех пор, как военная служба сделалась ремеслом низших классов. Так как, даже оставаясь по двадцати и двадцати пяти лет на Востоке, они все не имели достаточно средств, чтобы спокойно жить на старости, то нужно было дать им пенсию, предоставив им земли, где они могли бы при помощи скопленных на Востоке денег построить маленький домик, купить несколько рабов и заняться какой-нибудь культурой. С другой стороны, отмены таможенных пошлин желала вся Италия, ибо потребление восточных вин, благовоний, мебели, красок, тканей, предметов искусства увеличилось даже во второстепенных городах, многие из которых увеличились и украсились. Если бы открыли границы Италии, то не только восточные товары упали бы в цене, но и прекратились бы столь частые споры с взимавшими на откуп пошлины откупщиками.[642]

Поэтому Помпей через трибуна Луция Флавия предложил аграрный закон, а через Метелла Непота — закон, отменявший пошлины на ввозимые в Италию товары. К несчастью, увеличение доходов возбудило слишком много аппетитов. Консерваторы желали, чтобы новый фонд остался в распоряжении сената, чтобы быть в состоянии увеличивать суммы, назначаемые на провинции и на различные общественные нужды, в которых столько сенаторов находили свою выгоду. Могущественная компания, взявшая на откуп азиатские налоги, воспользовалась этим изобилием, чтобы просить у сената при помощи Красса, вероятно, бывшего акционером, уменьшения договоренной цены, жалуясь, что она дала очень высокую плату и несет убытки.[643] Начались споры, интриги, ссоры, вызванные политической ненавистью, которая сбила с пути Помпея и расстроила уже больные нервы Цицерона.

Помпей, вернувшийся в Рим с уверенностью в успехе и с намерением отведать всех наслаждений славы и богатства, оказался вовлеченным в жалкую борьбу интриг, возмущавшую его тем более, что, презирая своих врагов, он не имел возможности победить их. Цицерон, чувствуя отвращение к консерваторам, обеспокоенный возрастающей ненавистью демагогов, постигнутый быстрым падением своего кредита, взял на себя в сенате защиту откупщиков, чтобы не навлечь на себя, в добавление ко всему, вражду публиканов. Но он писал Аттику, что их жадность постыдна; старался сблизиться с Помпеем, стыдился этого и в извинение говорил Аттику, что таким образом он надеется привлечь на свою сторону главу народной партии.[644]

Он опубликовал, наконец, историю своего консульства, написанную по-гречески.[645] Желая, но не говоря этого прямо, оправдаться от обвинений Клодия, он в доказательство того, что не собирал легкомысленно публичных слухов, рассказывал, как однажды вечером Красс принес ему письма и обвинения против Катилины. А Красс, когда страх прошел, снова желавший популярности, был раздражен этим разоблачением, ставившим его в число преследователей Катилины, и также сделался врагом Цицерона.[646] Однако, кроме отмены таможенных пошлин,[647] многочисленные рассуждения на форуме и в сенате не привели ни к чему.

Не одобрили еще ни распоряжений Помпея на Востоке, ни аграрного закона, ни понижения откупов, и вдобавок ко всему из Галлии шли тревожные известия. Несмотря на прошлогоднее постановление в пользу эдуев, секваны продолжали войну. Ариовист сделал большие подарки консулу Метеллу[648] и добился от сената признания его другом и союзником римского народа. Гельветы были готовы начать эмиграцию и уже делали набеги на провинцию.[649] В Риме при разговоре о Галлии все думали о Бренне, кимврах и тевтонах. Одно время полагали, что Италии угрожает великое кельтское нашествие. Все другие вопросы были отложены, и сенат решил, чтобы оба консула бросили жребий о двух Галлиях, цизальпинской и нарбонской, чтобы был произведен набор, чтобы были приостановлены все изъятия от военной службы, наконец, чтобы для изучения положения дел в Галлию были отправлены три посла.[650]