Деятельность Петра на поприще внешней политики началась борьбою против татар и турок; тут он впервые обнаружил необычайную силу воли и последовательность действий, которые ранее или позже должны были повести к важным успехам в области внешней политики вообще. Создание флота было вызвано необходимостью борьбы против Порты. Участием в восточном вопросе Московское государство приобрело, так сказать, право гражданства в ряду европейских держав. В борьбе против общего врага проявилась солидарность России с прочим христианским миром. В самой тесной связи с этими событиями стояло, как мы видели выше, и путешествие Петра в Западную Европу.
При окончании этого достопамятного путешествия совершилась многознаменательная перемена в системе внешней политики Петра. Вместо продолжения борьбы с Турцией он вдруг перешел к занятиям балтийскими делами. Необходимо было по возможности скорее прийти к какому-нибудь соглашению с Оттоманской Портой для того, чтобы напасть врасплох на неприготовленную к борьбе Швецию. Закипела исполинская работа во время Северной войны. Не ранее как после Полтавской битвы оказалось возможным возвратиться к прерванным действиям против Турции. Таким образом, произошел эпизод Прутского похода. Следующие затем годы были посвящены обеспечению завоеваний, сделанных в ущерб Швеции, укреплению положения России, приобретшей значение великой державы. Московское царство превратилось во Всероссийскую империю, призванием которой сделалось служить посредником между Европой и Азией, орудием в процессе европеизации Востока.
Таков был в главных чертах ход внешней политики России в царствование Петра Великого.
ГЛАВА I
Отношения к Турции до 1700 года
Уже за полтора столетия до Петра Великого в Западной Европе возникла мысль склонить Московское царство к участию в борьбе против Оттоманской Порты. Испанский король Филипп II старался в 1557 году вооружить царя против султана. В этом же смысле действовал папа Григорий XII [484]. В 1573 году епископ Фюнфкирхенский Анатолий Веранций представил императору Максимилиану II проект войны с Турцией, в которой должна была участвовать Россия. Предполагалось тогда задобрить царя обещанием завоевания и отдачи ему Крымского полуострова. В 1593 году епископ Лезинский Пьетро Чедолини представил папе Клименту VIII записку, в которой развивалась мысль, что император и король польский сделаются непобедимыми лишь при посредстве тесного союза с московским царем, так как султан никого так не боится из христианских государей, как московского царя, подданные которого исповедуют ту же самую веру, какую исповедуют поданные султана. Епископ утверждал, что в случае крайней опасности, а именно нападения султана на Австрию и Италию, можно ожидать спасения только от союза с московским царем.
Зато французский король Генрих IV в своем знаменитом проекте общего христианского союза государств («Association ou republique tres-chretienne») не хотел допустить к участию в таком союзе московского царя, которого называл «Knes scythien», на том основании, что московитяне принадлежат к варварским народам, и далее потому, что не должно присоединять к трем различным вероисповеданиям, существующим в Западной Европе, еще четвертый, своеобразный, чуждый элемент — православную церковь.
Однако именно религиозное значение Московского государства заслуживало особенного внимания государственных деятелей в Западной Европе, наблюдавших за ходом дел на Востоке. В 1622 году французский путешественник де Ге (des Hayes) сделал замечание, что кавказские народы, признающие над собою власть султана, охотно предпочли бы последнему московского царя на том основании, что они одинаковой с ним веры.
Таким образом, мысль о привлечении России к участию в борьбе против ислама была высказываема довольно часто. В этом направлении старался действовать на Венецианскую республику и Паоло Сарпи около половины XVII века; однако венецианское правительство считало московитян слишком отдаленным и неизвестным народом и поэтому не желало следовать советам Сарпи [485]. Несмотря на такого рода затруднения, сближение между Россиею и Западною Европою все-таки состоялось. Неоднократно являлись русские дипломаты в Венеции и в Риме. Между Московским государством и западноевропейскими державами заключались союзные договоры. При осаде Азова оказали московскому царю помощь австрийские, бранденбургские и венецианские инженеры. Московское царство становилось все более и более известным Западной Европе.
Спрашивалось, однако, насколько и дальше для западноевропейских держав окажется выгодным действовать заодно с Московским государством против Оттоманской Порты?
По случаю взятия Азова с разных сторон России было выражено живейшее сочувствие. Во время пребывания в Венеции Бориса Петровича Шереметева в 1697 году к нему приехал сенатор и от имени дожа и сената говорил, что «дож и сенат желают при Божией помощи ему, великому государю, обладати и царствующим градом Константинополем и в том обещаются они чинити ему, государю, морем всякую помощь» [486]. Когда Петр в местечке Коппенбрюгге гостил у курфюрстин Бранденбургской и Ганноверской, одна из них за столом выразила надежду, что Петр успеет прогнать турок из Константинополя [487]. В этом же смысле, как мы видели выше, выразился иезуит Вольф в своей проповеди в присутствии Петра во время пребывания последнего в Вене [488]. Такого же содержания были стихи, сочиненные Лейбницем по поводу сближения царя с императором и польским королем [489].
Во время своего путешествия по Западной Европе царь постоянно был занят восточным вопросом. Во многих письмах его к приятелям в Москву рассказаны подробности о военных действиях австрийцев против турок, о подвигах Евгения Савойского и проч.[490] Однажды он послал патриаху Адриану напечатанный в голландских газетах памфлет, в котором были осмеяны султан и турки [491]. Патриарху же он писал, как мы видели, что «до последнего издыхания» не перестанет действовать против врагов христианства.
Азов должен был служить базисом операций в дальнейшей борьбе против Турции. Город этот из турецкого сделался русским; мечети в нем превращены в церкви. Совещаясь с боярами о средствах извлечь наибольшую пользу из такого завоевания, Петр заметил: «Ныне же, аще воля есть, радети от всего сердца в защищение единоверных своих и себя к бессмертной памяти просим, понеже время есть и фортуна сквозь нас бежит, которая никогда к нам так близко на юг бывала: блажен, иже имется за власы ея» [492]. В особенных заседаниях обсуждался вопрос о сооружении на юге значительного флота. Возникла мысль образования «кумпанств» для постройки кораблей. Зажиточные люди обязывались соразмерно их средствам содействовать в известный срок сооружению судов. Таким образом, правительство надеялось в непродолжительном времени располагать флотом, состоящим из 48 судов. Образовались 17 светских и 18 духовных «кумпанств».) Закипела работа, над которою наблюдало особо учрежденное ведомство [493].
Кумпанства обязывались употреблять при постройке судов значительное число иностранцев. Петр, уезжая за границу, надеялся на успешный ход этого дела [494]. Кроме того, он мечтал о постройке канала, долженствовавшего соединить Волгу с Доном; 350 000 рабочих под руководством полковника Бракеля должны были трудиться над этим предприятием, которое, однако, не имело успеха[495]. Все это находилось в самой тесной связи с предположением царя продолжать турецкую войну. Недаром иностранные дипломаты с напряженным вниманием следили за этими работами. В одной брошюре, изданной в Аугсбурге в 1698 году, высказана была надежда на завоевание царем «Константинопольской и Требизондской империи», причем было сделано замечание, что все державы нуждаются в союзе царя и что, например, Венецианская республика предпочла бы видеть царя победителем Стамбула, чем дожить до завоевания Турции австрийцами [496]. Венецианский дипломат Рудзини удивлялся беспечности турок, не обращавших достаточного внимания на усиление Московского государства, на громадные приготовления Петра к войне. Очевидно, продолжает Рудзини в своем донесении, москвитяне намереваются прежде завладеть Крымом, а потом уже сделать нападение на Константинополь. Однако в то же время Рудзини сомневался в успехе русских. «Если бы, — писал он, — громадным размерам этого царства соответствовали дух и сила воли, то Московия была бы весьма великою державою; в разных частях ее насчитывается до 400 000 солдат. Но в нраве москвитян, по природе малодушных, едва ли есть задатки благородной храбрости, которая служит подспорьем дисциплины и успеха» и проч. Рудзини считает разве только возможным, но далеко не вероятным, чтобы русские успели добиться господства на Черном море [497]. Такое же мнение было высказано в то время папским нунцием в Варшаве [498].
